| Из книги «РУССКИЙ РЕКВИЕМ»   НА ЗАРЕ   Перед светом – гладь и тишь, птичий грай… – Ты куда, душа, летишь? – К Богу в рай. – Что Всевышнему несешь  на алтарь? – Грохот взрыва, боль и дрожь,  кровь и гарь. В стонах сотен голосов – смертный страх… Принимайте, Саваоф и Аллах!..   В свете солнца стих уже птичий грай… Ох, не хочется душе к Богу в рай!   БЕЗДНА   Ни залпов, ни слов, ни мелодий уже не слыхать в тех краях, где души подводников бродят на мертвых своих кораблях.   Уже ни чинуши, ни грозы не властны над бездною той,  где горькие женские слезы с забортной смешались водой.   Ни песен там, ни разговоров. Реакторы глухо молчат. И вахтенные у приборов, как тени немые стоят.   Их жизнь не разбудит с рассветом, им ветров земных не вдохнуть. Их курс только Господу ведом, и вечен их гибельный путь.   ЗОЛОТАЯ ПОРА   Ничего уже сердцу не надо – ни побед, ни монет золотых. Золотая пора листопада мне сегодня хватила под дых.   Мне за кручами, что укатали разогнавшегося скакуна, золотые причудились дали из какого-то детского сна.   Там молочные катятся реки и гуляют в садах золотых херувимы иль древние греки в белоснежных хитонах своих.   Там с братишкой, вопя оглашенно, мы полдня отдадим беготне. Там с отцом потолкуем степенно о политике и о войне.   Мама ужин голодной команде соберет в подступающей тьме и постелет потом на веранде всей собравшейся вместе семье.   БОЖИЙ СУД   Вопросил Господь сурово у апостола Петра: – Рифмача и острослова смерть сгубила не вчера. Закопали в землю тело,  погребение сверша. А куда же залетела многогрешная душа? То ль гуляет вольной птицей, вспомнив юные года? То ль надеется укрыться от Небесного Суда? А хватило бы и мига ей предстать пред Мой алтарь…   И, протягивая книгу, так ответствовал ключарь: – Отче наш! Все в мире сгинет. Слава, власть – все  тлен и прах. А душа поэта ныне – пред Тобой, в его стихах…   И, все знающий до точки, как урок и как итог зарифмованные строчки на ладони  взвесил Бог.   ГОЛГОФА   Горы построились цепью картинной в гордой и дикой своей красоте. Руки раскинув над узкой лощиной, русский солдат умирал на кресте.   Тихо светясь в переливах заката, словно невеста, цвела алыча. Камни устали швырять пацанята и разбрелись, хохоча и крича.   С кровью и болью сквозь рваные раны жизнь утекала за солнцем во тьму. Лишь милосердные пальцы тумана губы и лоб остужали ему.   Не искупал он ничьи прегрешения, не искушали его голоса. И ни спасения, ни воскрешения не обещали ему небеса.   Мир не восславит солдата, который здесь за Россию страдал на кресте. Лишь упокоят бездушные горы душу святую в земной красоте.   В ХМУРЫЙ ДЕНЬ   День настанет – и, глядя с прохладцей, как на висельника судья, «Не пора ль, старина, закругляться?» – огорошит тебя судьба.   Сразу напрочь лишая соблазна ждать сочувствия и добра, закивают деревья согласно: «Да, пора… Да, пора… Да, пора…»   «Да, пора!» – отзовутся трамваи, отправляясь по кругу с утра. И апрель наступившему маю подмигнет, уходя: «Да, пора!..»   Хмурой тучей на полдень погожий ляжет тяжкая длань годов. Поползут мурашки по коже от черемуховых холодов.   Божья блажь иль природы причуда –  так и сгинешь ты без следа, и придя неизвестно откуда, и уйдя неизвестно куда.   СТАРЫЙ ДОЛГ   Взойдет ли солнце, глаз и душу грея, проклюнется ль вечерняя звезда – а для тебя нулем свернется время и кончится пространство навсегда.   И ты, навек прощаясь с плотью тленной, трудам и мыслям подводя итог, как старый долг, с процентами Вселенной с последним выдохом  вернешь свой первый вдох.   ТОЛЬКО ЗДЕСЬ…   Приходя налегке,  налегке мы и мир покидаем – без вещей и друзей,  без набитой мошны и жены. Только бренная жизнь  одаряет нас адом и раем, только здесь, на земле,  мы кому-то зачем-то нужны.   Только здесь, на земле,  мы и спорим, и миримся с Богом. И любовь, и вражда,  и успех, и вина, и беда – все кончается здесь.  А за самым последним порогом – только вечная тьма,  и безмолвие,  и пустота.   Только тьма… И безмолвие… И пустота… |