| Лето в том году выдалось тёплым, дождливым. Травы стояли высокие,  сочные. Старые деревья своими огромными кронами создавали густую  тень, в которой было прохладно и тихо.          Солнце согревало землю, отдавая себя без остатка деревьям,  кустарникам, травам, птицам, рекам.          Пришла пора появляться на свет птенцам. Мамы-птицы волновались,  потому что яичные скорлупки стали тонкими и дали маленькие трещинки.  Папы-птицы суетились, кружась   над гнёздами, осматривая их со всех  сторон своим хозяйским взглядом.          И вот в одном из таких гнёзд лопнуло первое яйцо, потом второе,  третье… Из них вываливались мокрые, слабые птенцы с редким серым  опереньем. Мама-птица с радостью смотрела на своих детёнышей, а  папа- птица гордо кружил над гнездом, любуясь своим потомством.          Но вдруг из очередного лопнувшего яйца вывалился мокрый и  абсолютно чёрный птенец. Он не был  похож на своих серых собратьев.  Мама-птица даже чирикнула от удивления.         - Откуда такое создание в нашем потомстве? – недоумевала она.          Папа-птица от удивления открыл клюв, но так и не смог ничего  произнести.          Серенькие птенцы быстро подрастали. Чёрный птенец тоже быстро  рос и расправлял крылья. Когда пришла пора учиться летать, он первым  вылетел из гнезда, но не рассчитал свои силы, упав  в густую высокую  траву заброшенного сада. На его территории стояла ветхая избушка. Она  была последней на улице. Да и домов-то на этой улице было немного –  всего  двенадцать. Они были такими дряхлыми и неухоженными, что  казалось, хозяева их давным-давно покинули. Да и деревня эта на карте  уже, наверное, не значилась.          Но, совершенно неожиданно дверь ветхой избушки, находившейся в  заброшенном саду, скрипнула, и из неё выползла древняя-древняя  старуха, похожая на Бабу Ягу. Опираясь на кривую клюку, она стала  медленно передвигаться по заросшей тропинке в конец сада, где громко  кричали птицы.         - Цыц! Чего раскричались? – скрипучим голосом спросила она у птиц.          Они защебетали ещё громче и стали кружить над своим  птенцом,  стараясь отвести от него беду.       - Ну, чего разгомонились, окаянные? – заскрипела старуха  - Аль чего  нашли? Аль чего потеряли?          Птицы-родители кружили над птенцом, но ничем не могли ему  помочь.          Старуха, раздвинув траву своей клюкой,  увидела там чёрного,  как  смоль, птенца. Он барахтался в высокой траве, стараясь взлететь, но у  него ничего не получалось.         - Вот  те на, летать не научился, а всё туда же, из гнезда…          Она, охая, с большим трудом наклонилась и взяла птенца в руки.        - Ой, батюшки, а чёрный-то какой! Вроде родители твои серые, а  ты?... Зачем же выделился из толпы?        - Чирик! – сказал птенец и посмотрел на старуху испуганным  чёрным  глазом.        - Ладно, пойдём в дом, а то кошки тебя махом сожрут, - сказала  старуха.          Ссутулившись, опираясь на клюку и путаясь в высокой траве, она  побрела к избушке. Зайдя в неё, старуха закрыла за собой скрипучую  дверь и посадила птенца на стол. Первое время он сидел тихо, боясь  шевельнуться  от страха. Но вскоре освоился и склевал все хлебные  крошки, лежавшие на столе.        - Ну что, брат? Будем теперь жить вместе, - проскрипела старуха  хриплым голосом. – Я вообще-то помирать собралась, но теперь не до  этого. Надо же тебя, беднягу, на ноги поставить, летать научить.        - Чирик! – сказал птенец.        - Вот и ладненько. Я буду звать тебя Чёрной птицей. Вот только  маловат ты ещё, тебе до птицы подрасти надо. Ладно, буду пока звать  тебя Чернышом. Тебе мне рассказывать нечего, а я тебе много чего могу  рассказать, - сказала старуха, ложась на свою лежанку. – Ты, чай,  поспешил-то из гнезда вылететь. Надо было силёнок поднакопить, да ума  поднабраться. Вот все вы так, молодые. А куда спешите? Ведь жизнь-то  -   она длинная. Вот так и мой старшенький. Всё ему дома не сиделось, всё в  город рвался, всё спешил улететь из родительского гнезда. А ничего  хорошего из этого не вышло. Слишком доверчивым он у меня был и очень  добрым. Вот и попал в злые сети… Ой, что это я? Ты поди устал? Может,   поспишь? – старуха приподнялась на своей лежанке и увидела, что  птенец, пошатываясь, прикрывает глаза.          Она с трудом встала, взяла какую-то коробку, наполненную   ветошью, и положила туда птенца.        - Ну, поспи, Черныш, поспи. У меня спокойно. Тебя  здесь никто не  тронет. Я подкормлю тебя, и полетишь ты высоко-высоко в небо. Тебе  силёнок накопить надо, да летать научиться.          Так и прижился птенец  у старухи. Крошки хлебные клевал, кашу,  водичку пил из блюдца. А ночью спал в коробке с ветошью.          А старуха-то как была рада такому гостю – живая душа в хате! Хоть  есть с кем поговорить. А то всё одна да одна.                                                 ***        - Ну что, Черныш, поел? Ну-ка кыш со стола, я протру.           Птенец соскочил со стола на подоконник. Он очень любил смотреть  в окошко. Высоко в небе проплывали белые  облака, светило яркое летнее  солнце, где-то поблизости чирикали птицы-братья, прячась в густых  зарослях деревьев.         - Что, птаха? Полетать охота? – спросила старуха у птенца.        - Чирик! – сказал птенец.          Старуха открыла форточку  и легла на свою лежанку.        - Ты знаешь, сколько лет было моему старшенькому, когда его  посадили? Двадцать. А через два года его убили. Ему бы ещё жить да  жить, а он… - старуха затряслась, беззвучно заплакав. Плакала она без  слёз. Их давно уже у неё не было – высохли все за столько лет.          Черныш  глядел на бабку своим чёрным глазом. Казалось, что он  очень внимательно её слушает и всё-всё понимает.         - Ну что? Не полетишь? Правильно. У меня-то оно надёжнее. Да и не  всё я тебе ещё рассказала.            Старуха сползла с лежанки и поковыляла к окну. Она закрыла  форточку и взяла птенца  на руки.        - Что, Черныш, спать будем? Поздно уже.          Она положила птенца в коробку с ветошью. Там ему было тепло и  уютно, как в родном гнезде.          Вскоре птенец научился вылетать из коробки и долетать до стола,  где они со старухой завтракали, обедали, а иногда  и ужинали. После еды  он перелетал на подоконник и смотрел в окошко. Там он видел птиц,  летающих в заброшенном  саду,  часто с ними разговаривал на своём  птичьем языке. За это время он подрос и из птенца стал  превращаться во  взрослую птицу с красивым чёрным опереньем.           Старуха каждый день открывала форточку, которая еле-еле  держалась на старых поржавевших петлях. Но Черныш  не улетал, хотя и  чувствовал  в себе силы для этого.        - Ну что? Опять не полетишь? – спросила старуха у птицы.         - Чирик! – ответил Черныш  старухе.         - Правильно, тебе есть ещё что послушать, - проскрипела старуха.          Подремав немного, она опять заговорила с птенцом.        - А младшенький-то  мой в реке утонул. Долго искали. Только на  третий день рыбаки сетями выловили. Сердце…          Старуха опять беззвучно затряслась, закрыв лицо руками.        - Чирик! – прокричал  Черныш  и перелетел на бабкину лежанку. Он  расправил свои крылья и протянул их к старухиным рукам, стараясь   обнять их.         - Да ты меня жалеешь, Черныш? – удивилась старуха. – Чья же душа  живёт в тебе?          Старуха взяла птенца в руки и прижала к себе. А он раскрыл  крылья, стараясь обнять  старуху. Так и просидели они до вечера.          Вечером как всегда старуха отнесла птенца  в коробку с ветошью, а  сама поплелась на свою лежанку.          Утром после завтрака они смотрели в окно. За окошком всё так же  ярко светило солнце, летали птицы, бабочки, на кустах спела малина, на  деревьях наливались яблоки. Высокие мальвы заглядывали своими  цветными шляпками в окно. Старуха как всегда открыла форточку и легла.        - А знаешь, Черныш, мужик-то мой не выдержал всего этого. Спился и  помер он вскоре. А я вот живу. Или не живу. Сама не знаю. Всё думаю,  думаю о них…        - Чирик! – прокричал  птенец и опять  перелетел на бабкину лежанку.          Старуха взяла птенца в руки, и просидели они опять с ним  до самой  ночи.        - Пора спать, Чёрная птица. Засиделись мы с тобой, - сказала старуха  и понесла птицу в коробку.          Возвращаясь к лежанке, старуха подумала, что не случайно упал к  ней в сад чёрный птенец, и не случайно она подобрала его. Что не  простая эта птица, а птица доверчивая и добрая, с душой, похожей на  человеческую душу. «Ох, и не сладко придётся тебе в жизни, птаха,  -  подумала  старуха, - уж больно ты добрая да доверчивая. Я-то тебя не  обижу. А другие?»                                         ***          Следующий день ничем не отличался от всех остальных. Утром они  позавтракали, старуха распахнула скрипучую форточку и поплелась на  свою лежанку.        - Ну что, Чёрная птица, теперь за тебя я спокойна –  ты подросла,  окрепла, летать научилась, ну а как сложится твоя судьба – это одному  Богу известно. Но ты уже сделала своё первое доброе дело – скоротала  мои последние деньки. Хоть было мне с кем поговорить, душу свою  излить. Благодарна я тебе за это, Чёрная птица.          Чёрная птица перелетела на лежанку старухи и обняла её своими  крыльями. Но старуха больше ничего не сказала птице. Она лежала  тихо,  не шевелясь. А Чёрная птица обнимала её крыльями, стараясь отогреть и  разговорить. Но старуха молчала. И поняла тогда Чёрная птица, что уже  никогда не встанет её старуха ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину. И  никогда уже ничего не расскажет она о своей жизни.           И вылетела тогда Чёрная птица в форточку, понимая, что покидает  своё родное гнездо. Она взлетела высоко-высоко в небо и, расправив  крылья, заплакала и закричала так, что переполошила всех птиц и людей,  оставшихся в округе.           Долго кружила она над родной избушкой, где её приютила,  выходила и научила летать старуха. Чёрная птица поняла, что дороже и  роднее у неё никого нет.                                                ***          Так и кружит она с тех пор над заброшенной деревней, всё  ищет,  ищет свою избушку.  И если вы  вдруг случайно  увидите  в небе одиноко  кричащую чёрную птицу, знайте, что это тот самый повзрослевший   птенец, которого спасла когда-то старуха. Каждый день  летает  Чёрная  птица над заброшенной деревней, оплакивая свою родную старуху-мать. |