| В эту смоленскую деревню Васильев попал совершенно случайно.  Сломался автомобиль. Пришлось искать временный ночлег, поскольку  осенние ночи становились всё холоднее и холоднее. До города было  ещё далеко, поэтому, остановившись возле небольшого магазинчика,  который был, скорее всего, единственным в ближайшей округе, решил  подождать более-менее сведущего человека.  Какая-то бабка, закутавшись в чёрный платок, неспеша прошагала  мимо. Посмотрев на незнакомую машину, попыталась рассмотреть  Васильева через лобовое стекло, но, видимо, так ничего и не увидев,  пошла дальше не оглядываясь.  « Старушка - божий одуванчик!» - как-то мимолётно подумал о ней  Алексей, заметив крепкого старичка, который размашистым и  уверенным шагом подходил к магазину.  - Извините!- Васильев едва успел к старику,- Извините, пожалуйста! Не  подскажите, сдаёт кто жильё ненадолго? Мне бы ночь переночевать,  две! Машина сломалась…,- почему-то виновато добавил он.  - Отчего ж не подскажу?!- взгляд у деда острый, так и зыркает глазами  из-под густых бровей,- У меня можешь переночевать, например! Один  живу!  - Вот, спасибо!- обрадовался Алексей.  - Ты подожди меня, я быстро!- дед хитро подмигнул Васильеву. Как бы  ненароком ещё раз оценил будущего постояльца и, видимо, остался  доволен.  - Жди!- добавил ещё раз и скрылся за дверью магазинчика.  Дом деда находился на самом конце деревни. За пятьсот рублей какие- то местные пацаны дотолкали машину до старикова дома, за что тот  ещё долго ворчал на Алексея:  - Это ж надо, пятьсот рублей! И сотни хватило бы!  Васильев улыбался в ответ, выкладывая на стол всю свою нехитрую  снедь - палку колбасы да банку шпрот, заброшенные в бардачок так, на  всякий пожарный.  - Картошку пожарю!- не оглядываясь, суетился возле печки старик.  - Ну, а я машину посмотрю! Не на год же я здесь!  - Можешь и год жить, мне не жалко! – услышал Алексей, выходя во двор.  «Девятка», конечно, машина хорошая, надёжная, но давно уж отошла  пора таких автомобилей, сейчас все на иномарках ездят. А Васильев к  этой прикипел, ни в какую не хотел менять. И должность позволяла  (всё-таки коммерческий директор небольшой фирмы), и зарплата  вполне достойная. Но, как говориться: «жена, конь и винтовка –  понятие индивидуальное»!  Так и есть – срезало привод трамблера! Пока дозвонился до сервиса  (обещали пригнать эвакуатор), прошло минут десять.  С удивлением увидел, как мимо ограды прошагала та же бабка, что  видел у магазина. Впечатлили глаза: жёсткие, с небольшим прищуром.  Васильев провожал её взглядом, пока старушка не скрылась за  поворотом переулка.  - Что, интересная старушенция? – услышал Алексей голос деда.  - Да, уж… Васильев обернулся, - Извините, а Вас-то как зовут? Мы ведь  так и не познакомились ещё!  - Егорычем зови! А так Василий Егорыч! - дед протянул руку.  - А я Васильев! Алексей…  - Ну, вот и ладно! – старик подтолкнул постояльца,- Пошли в дом! Я и  стол уже накрыл.    Уютно потрескивала печка. Хоть и не зима ещё, а улетело тепло в  южные края вместе с бабьим летом. На ночь в деревнях уже  затапливали печи, первые заморозки опускались на вспаханные поля, и  не слышалось больше на тёмных окраинах девичьего смеха и перелива  гитарных струн.  - С богом! – Егорыч поднял рюмку, облизнул языком губы и смачно вылил  содержимое в рот. Двумя пальцами взял солёный огурец, понюхал и  положил обратно в тарелку.  - Ну, ты, дед, даёшь!- Васильев с уважением посмотрел на старика.  - Ты пей, пей!- Егорыч усмехнулся.  Они говорили и пили. Пили и говорили. О международном терроризме, о  низкой пенсии, о коррумпированных чиновниках. Почему-то вспомнили  о Вьетнаме, а потом о войне, о немцах, что хозяйничали здесь в сорок  первом.  - Помнишь старуху, что видел сегодня возле моего дома? – Егорыч  впился в Васильева взглядом.  - Помню. Конечно, помню! – Алексей не понимал вопроса старика.  - Это Нюша.  - Нюша? То есть Нюра, Анна или как там ещё…  - Нет, дорогой ты мой! Нюша.  Перед Васильевым сидел совершенно трезвый человек. В доли секунды  посветлели глаза, выпрямилась спина. «Чего это он?»- подумал Алексей.  - И чем же особенным отличилась эта Нюша?  Егорыч нахмурился:  - Ты таким тоном о ней не говори. Узнать хочешь?  Старик встал, подошёл к печке и начал подбрасывать дрова. Васильев  абсолютно не понимал такой перемены. Только ведь по душам  разговаривали!  Егорыч вернулся к столу:  - Наливай ещё по одной! Так и быть, расскажу тебе эту историю. А  дальше сам суди!  Они выпили. На этот раз старик похрустел огурцом, немного помолчал.  - Знаешь ведь, что здесь в сорок первом немцы останавливались?  Госпиталь офицерский оборудовали. Нюше тогда восемнадцать было. А  за год до этого, сразу после школы влюбилась она в Петьку Серова.  Крепко влюбилась! А уж как он её любил! Я, говорит, ещё в пятом  классе на неё глаз положил. Какой пятый класс?! Самому сопляку в то  время годов-то было! Тьфу!  Ну, а что любовь у них была – это точно. Все в округе завидовали…, -  Егорыч чуть помедлил,- Я тоже завидовал,…  Потряс бутылку:  - Что у нас, закончилось что ли?  Васильев развёл руками.  - Ладно, перебьёмся! Вот такие дела, парень… Перед самой войной  уехала Нюша на какие-то курсы в город. Потом вернулась, но уже война  шла. Петьку Серова на фронт забрали, так что не застала она его  здесь. А вскоре и немцы зашли. Вот тут-то и началось!  - А что началось? – Васильеву стало любопытно, и он подсел поближе к  старику.  - Нюрка наша вдруг превратилась в Нюшку!  - Почему?  - А немцам так удобнее имя её произносить было! Встретят кого из  местных, «Нюша, Нюша!» кричат. Так и стала Нюшкой! Где какая  попойка немецкая – она там уже! И песни поёт, и пляшет полуголая!  Весь гарнизон через себя пропустила, так все говорят. То с одним  офицером живёт, то с другим. Сколько раз бабы наши местные прибить  её тогда хотели, да не ходила она одна. Всё в сопровождении!  - Да…,- только и смог произнести Алексей.  - Это ещё не всё, парень! – продолжал Егорыч, - Худо-бедно, а все  войны когда-то заканчиваются…. Петька Серов так и не появился.  Нюшка его никогда больше не видела. А я как раз с фронта пришёл.  Мужиков почти нет, а если есть, то безграмотные все. Меня  председателем выбрали. Ну, думаю, вот пришёл твой час, Нюшенька!  Уж я найду способ, как тебя голодом уморить!  - А она что, здесь осталась после войны? – удивился Алексей.  - А куда ей уезжать? Дом у неё здесь, хозяйство родительское… Да и не  так просто было в те времена место жительства поменять. Это ладно, я  о другом. Все в деревне от неё носы воротят, словом единым не  обмолвятся. А ей вдруг бумага приходит – в город вызывают. Так и  узнали мы, что наградили Нюшу орденом Ленина за выполнение  задания командования, за то, что снабжала штаб армии точными  разведданными.  - Вот это да!- цокнул языком Алексей.  - Вот-вот! Отношение к ней, конечно, почти не изменилось, но  преследовать перестали. Со временем появились у неё ухажёры, ведь  молодая ещё была. Да только всем от ворот поворот выдавала! У меня,  говорит, есть мой суженый. Приедет – поймёт, не может не понять. А не  поймёт, так простит, потому как не ради удовольствия я с офицерами  кружила! Понимали все, конечно, что не простит Петька, появись он в  деревне. Да разве ей докажешь?!  - А ты как, Егорыч? Сам же говоришь, нравилась она тебе!  - Я…. Что я! Нравилась, конечно! И сейчас нравится, да куда там! А вот  замужем она так ни разу и не была. До сих пор, наверно, Петьку ждёт!  Дура старая…  Они ещё говорили о чём-то постороннем, но Васильев уже не слушал  Егорыча. Захотелось спать. А во сне приснилась ему баба Нюша,  которая смеялась почему-то беззубым ртом и всё норовила пригласить  его на бальный танец.  На следующий день к обеду приехал эвакуатор. Алексей тепло  попрощался с Егорычем и пообещал заглянуть как-нибудь обязательно.  А сам всё посматривал по сторонам, надеясь, что промелькнёт где- нибудь платок бабы Нюши, и глянут на него удивительно строгие  старушечьи глаза.  Васильев сдержал слово и приехал к Егорычу через месяц. Там и узнал,  что десять дней назад похоронили бабу Нюшу на местном кладбище. И  хоронили её четверо нанятых Егорычем алкашей, да он сам, до сих пор  не понимающий, а как теперь будет жить без Нюши деревня?  Васильев сожалел, что так и не встретился с этой старушкой. Почему-то  не  покидало его чувство потери. И вины. Не стало на земле ещё одной  святой женщины.  Или грешной? |