| Серо-угрюмые сумерки старого сада солнце холодное шелестом ветра наполнило, яблонь извивы продув сквозняковыми волнами хлада. Вишен листва, как мираж, винно-розовым облаком в стыни пылает. Их лепет печальный запомнить бы, скорбную хрупкость стволов в глуховатой тоске листопада.   В охристой крошке, в косматости мхов, выплывает  кровля сарая, как горб  ископаемой рыбины. Древний скрипит целакант, к небу рёбра косые вздымая, в утренних реках багря. Их  потоками зыблема, знобко поводит хребтом деревянная глыба над дымом костров, над тоской и мольбой опустевшего края.   В гулком железном корыте, до дыр проржавелом,  красную глину с песком будоража лопатами, месят раствор печники в кирзачах, перепачканных мелом. Брови белёсые, речь на арго хитроватая, в рыжих усах пламенеют бычки самосадные, пальцы целованы ветром, грубы и умелы…   Цокнет сорока в рогатых ветвях осокоря  и застрекочет, по дереву шаркая лапками, скорую зиму браня, с заморокой голодною споря... За  терракотовой банькой, за сливою  зябкою изредка скатится в травы сиротское яблоко в стылом безмолвно-суровом великом просторе. |