| Всё - фигня, - сказал пасечник, - кроме пчел.  А позже добавил:  - А если хорошо подумать, то и пчелы - фигня!    БЕЛЛО: Озноб, озноб.  И сердце не на месте.  И в воскресение крещение младенцев состоялось. Я с батюшкой стихами обменялся.  И эта Погремушка Грез. Откуда?  Я вновь вернулся отчего и начал:  Театр - яд! Который возвышает:  Душа с невидимых вершин  на тело безучастное взирает,  в котором бродит тень души.   РОНСАР: Оставь пустое пустоте. Как я. И страсть скормил кровавому закату,  смятенье утопив в пучине бурных вод,  и по ветру развеял  своих одежд обрывки,  белками глаз украсив праздничный салат.  Теперь я слеп и пуст,  зато весьма полезен  для извлеченья звуков  из ниоткуда в никуда.  За что так много дураков вокруг,  любезный друг Белло?      БЕЛЛО: Догадлив, храбр ты. Я просто ничего не понимаю…  Смеешься над моим восторгом,  в котором больше глупости чужой,  меня сразившей?  Сперва я ничего не слышал.  Потом в ладони шарик боли вдруг кататься стал...  Теперь плечо тот шарик жжет. Быть может,  то сеанс гипноза иль ещё чего похлеще.  Но делать не хочу я ничего. Хотя такое происходит!  А смысла нет ни в чем. Быть может,  влюбился в дуру ту, что не горит?  Не потому ли, что у нас июнь холодный?  Я реалист. Я должен быть им. Иначе - вдруг заленится рассвет.   РОНСАР: Догадлив, храбр… О, помилуй!  Безумен я! А что о ней... поверь, Бело, о ней молчу,  как только ты, подобно псу ее учуял шорох, предавшись одиночеству со мной.  Да, да… Ей, помню, восхищался любитель желтых лилий.  И к черту все… Да будет бал!   БЕЛЛО: Такое чувство, жизнь закончилась. Обидно.   РОНСАР: Все ни о чем. Так пишет музыку словами наш тихий ангел.  Произнесешь - обманешь,  промолчав, – предашь. |