| Из цикла "Я вот что Вам хочу сказать"   У моей мамы большие неприятности.  Осенью  на нашем столе в большой  комнате часто стояли цветы, потом они стали появляться  все реже, потом  какой-то букет засох, а теперь в эту вазу дедушка складывает  разные  квитанции. Говорит, чтобы не забыть вовремя заплатить.  Бумажки   некрасиво торчат во все стороны, но мне это нравится гораздо больше, чем  те розы. И дед с бабушкой тоже так думают. Я знаю. Однажды дед сказал:  «Ненавижу эти цветы. И его ненавижу», а бабушка прибавила: «Женатый  человек, и чего увивается…». Им кажется, что я не слышу. И когда они  на кухне вдвоем разговаривают,   и когда я уже сплю. А я на самом деле не сплю, а слушаю. Вернее,  подслушиваю. Мне же  нужно знать, что у нас происходит.   Мама приходит с работы очень поздно. Она по вечерам получает второе  образование. Я все хочу ее спросить, почему это второе образование?  Я  знаю, что когда я родился,  она уже  училась в институте, а перед этим в  школе. Значит, два образования уже есть.  А это образование, из-за  которого мы теперь совсем не видимся, значит, - третье? Мне совсем не  нравится, что мама пошла учиться. Вечером она приходит, когда я уже  сплю, а утром уходит еще на какие-то курсы от работы, когда я еще сплю. И  если мне что-то нужно ей сказать, я пишу ей записки. Так получается очень  часто. Ну, например, я прошу ее поднять меня пораньше, чтобы нам  повидаться, пока она еще не ушла.  Пишу, что если я буду сопротивляться,  она бы подергала меня за ногу. Для  того чтобы было понятней, я обычно рисую еще картинки. Ну, например,  когда меня надо разбудить пораньше, –  рисую, как лежу и  как мама  должна меня разбудить. Еще внизу под картинками я всегда рисую ей сердца. Мама обычно смеется  и мои записки целует, а про сердца говорит, что они у меня похожи на  попу. И тоже их целует. А меня прижимает к себе и говорит, что я ее  счастье.    Я больше всего люблю вечера, когда мама не учится. Мы ложимся спать, я  немножко жду, потом, на всякий случай, ее предупреждаю: «Мама, ты  ужасно вредная, и я иду к тебе». И быстро перепрыгиваю к ней на  диванчик. Наши диваны стоят через проход, у меня слева, а у мамы справа,   и перепрыгнуть к ней мне очень легко.  Сначала мама выпихивает меня, и мы возимся, а потом она начинает  слушать. Мне надо ей рассказать свои главные тайны. Их каждый день  набирается так  много, что мне трудно дотерпеть до  выходных  и хочется  рассказать все сейчас.   Поскольку это тайны, я все рассказываю шепотом ей на ухо. Она хохочет и  говорит, что у нее ухо от меня уже мокрое. Ну, как еще рассказывать, я не  знаю. Ведь это же тайны.  Наш дед в такие моменты всегда заглядывает к нам. Он оставляет свет в  коридоре, пристраивается на краешке маминого дивана и сидит с нами,  хотя нам всем тесно. Но на соседний диван пересаживаться не хочет.   Говорит, что ему и на нашем хорошо.  Мы вместе говорим о разных вещах,   дед гладит меня по голове и, как говорит бабушка, «тает». Он может так  "таять" долго, пока  бабушка не призывает нас к порядку. Она  говорит, что  завтра всем  рано вставать  и что деда от нас  «оттащить невозможно».  Бабушка заходит к нам в комнату на минутку и начинает слушать, о чем мы  говорим. Очень скоро фартук на ее животе начинает подпрыгивать –  бабушка смеется, потом тоже подсаживается к нам,  и мы начинаем шутить  и смеяться все вместе. И так иногда хохочем, что  мне даже в туалет   приходится бегать, чтобы не описаться.  Ой! Ничего,  что я так  сказал? Когда мы вот так – все вместе на  мамином  диванчике, - мне кажется, что это наша лодка и мы в ней куда-то плывем.  Бабушка у нас самая главная. Это мама так говорит. А дед – самый добрый  дед на свете. Мы с ним любим сидеть на кухне, разговаривать  и есть  черные сухари. Их бабушка специально для нас делает. Дед говорит, что  это лучше всех  пирожных. Бабушка режет бородинский хлеб на маленькие  кусочки, солит их и отправляет в духовку. А потом мы пьем чай. Если чай  сладкий, а сухари соленые, получается очень вкусно. Мама сахар в чай не  кладет, говорит, что для фигуры плохо. А нам, как говорит наш дед, фигура  не страшна, и мы пьем сладкий.   Больше всего я люблю быть дома. Раньше я даже не знал, что это так  здорово.  Раньше мы жили с папой. И они с мамой часто ругались. На меня мама тоже  кричала, потому что я на продленке плохо делал уроки, и мне становилось  очень страшно. Она тогда  была похожа на злую, лохматую собаку, и мне  казалось, что она даже может укусить меня.  Это была не моя мама. Она  кричала на меня, потом плакала и просила у меня прощения, потом опять  кричала и опять просила прощения. И я понимал, что это все-таки была  она, только уже некрасивая. По ночам мама часто не спала, а ходила по  кухне и выливала в туалет водку из бутылок. Утром папа кричал на маму,  зачем она вылила его водку.И мне было жалко ее. Я же знаю, как страшно,  когда на тебя кричат. Однажды я сказал им, что взрослые такие не бывают,  потому что они все время ругаются.  Мама встала  на коленки и обняла  меня,  а папа был пьяный.   Я стараюсь не вспоминать то время. Тогда мама была другая. Мне кажется,  что она даже не любила меня. Однажды вечером она ушла в театр. А перед этим спорила о чем-то с  бабушкой по телефону и опять кричала, что не может лишить  ребенка отца  и французской школы.  А жизни у нее все равно нет.  И что она тоже  человек. И поэтому пойдет сейчас  с тетей Светой в театр. И что я уже  большой и могу дома  один  посидеть. Бабушка в таких случаях говорит, что  лучше совсем без отца, чем с таким отцом, и что пропади она пропадом, эта  французская школа. Мама ушла в театр.  Я сидел один, и  мне было ужасно  скучно и холодно.  И я боялся, что придет папа. Потом опять позвонила  бабушка, спрашивала, что я делаю  и что я ел на ужин. Я сказал, что мама  оставила мне сырники, и  на всякий случай наврал, что я рисую.  Потом я  услышал, как бабушка сказала кому-то, что весь этот кошмар  она моей  маме никогда не простит.    Но это было давно. Я не люблю думать об этом. Когда  мы переехали к  деду  с бабушкой, я даже сначала ничего не понял. Просто однажды в субботу   мама  сказала, что мы поедем к ним в гости. Я обрадовался,  она собрала  сумку, взяла мой портфель, и  мы уехали. А здесь уже мама мне объяснила,  что теперь мы будем жить все вместе.   Я сразу спросил, а как же мой  медведь, он же остался на старой квартире. Если бы я знал, я бы взял его с  собой. И книжки, и мои альбомы. Мама пообещала, что все мне привезет. И  действительно, медведь скоро тоже переехал к  нам и теперь сидит на моей  подушке. Я стал ходить в новую школу, а мама начала учиться в своей  академии. Она говорит, что ей нужно очень много работать, чтобы купить  квартиру и что мы у дедушки с бабушкой на голове сидим. Зачем нам  квартира, я совершенно не понимаю. У нас здесь есть своя комната, там и  наши диваны, и мой стол, и шкаф умещаются.    Мама очень изменилась. Она опять стала красивая, как раньше. Тогда я был  еще маленький и  часто спрашивал ее, почему она такая. А мама брала меня на руки, целовала,  потом залезала носом мне под шею и  глубоко вдыхала. Там у меня, оказывается,  необыкновенно пахнет. Не  знаю,  я старался понюхать, но ничего не почувствовал. Теперь мама  добрая, она больше не кричит,  и я ее совсем не боюсь.  Наоборот, мне  хочется ее защищать. Однажды  мы с ней поехали на  Азовское море лечить мое горло. Мы никак не могли найти, у кого  остановиться. Нам везде говорили, что комнат нет, все занято. Мама шла  такая расстроенная. А я ее утешал и говорил, что мы обязательно что- нибудь найдем. И чтобы ей было веселее, даже обнимал ее за талию, хотя  мне было очень высоко и неудобно. И все получилось, как я  сказал. Одна  старушка, Ефросинья Михайловна, у нее потом еще котята родились, нас  приютила. Она нам предложила большую комнату, но предупредила, что  там  с нами два других человека будут жить. Мы согласились. На  следующий день с нами стали жить еще две тети – одна молодая, другая  старая. И мы так все подружились! По вечерам мама нам всем читала мою  книжку. Мы спросили разрешения,  и эти тети  тоже стали перед сном    слушать, как мама читает, и даже потом обсуждать эти истории.  Вот  так  здорово мы  жили. Утром мы купались в море, а после ужина я возвращался  на берег спасать медуз. Днем эти медузы плавали в воде, и все знали, что  они, хотя  и огромные, но совсем некусачие, а наоборот,  совершенно  беспомощные. Зачем их каждый раз вытаскивали на берег, я не понимаю.  Они лежали на горячем песке и умирали. Поэтому перед сном мы  возвращались туда, и я оттаскивал медуз обратно в море.  Они  были часто израненные и такие несчастные, что я, хоть и  сдерживался, все равно плакал, а мама закрывала глаза рукой и все  спрашивала Бога на небе, как же я буду жить. Потому что у меня нет  никакого защитного слоя.     Но это было  давно - летом. А сейчас зима, у нас с мамой каникулы.  На нашей кухне  каждый день  очень вкусно пахнет, и в большой  эмалированной миске под полотенцем лежат пирожки с капустой. А в  стеклянной салатнице  – плюшки с вареньем.  И по вечерам мы все вместе  пьем чай. А недавно у нас был Новый год. Это был необыкновенный  праздник, наверное, самый счастливый день в моей жизни.  В тот самый последний день мы с мамой с утра поехали в цирк. Там мы  смотрели на жонглеров, клоунов и тигров. Мне больше всего клоуны  понравились. А потом  мы пошли на рынок. Это был Центральный рынок, самый большой  в Москве. Перед этим я дал маме честное слово, что не проговорюсь  и нашу  тайну не выдам. Она мне рассказала, что написала какую-то статью  и что  ей заплатили много денег – сорок рублей. И у мамы план – сделать деду и  бабушке  сюрприз. Она спросила меня, как я  - не против? Ну, зачем она  такие вопросы задавала? Сюрприз был такой: купить на рынке разных  вкусных вещей и еще разные подарки к Новому году. Вокруг  было  много  народу,  и все были веселые – и продавцы, и покупатели.  Мы купили виноград, хурму, груши, какие-то еще фрукты и овощи.  Я никогда не видел в магазинах такую красивую еду. Мама иногда приносит  с работы что-нибудь вкусное – говорит что это «Заказ». Но это бывает не  часто.   А потом у  старушки на выходе купили для деда – толстые шерстяные  носки, а для бабушки – пушистые  варежки с красивыми снежинками и  помпончиками.    Дома мы потихоньку в ванной все фрукты помыли, сложили  на большой  поднос, накрыли чем-то, потом я отвлекал бабушку в большой комнате, а  мама прятала поднос под моим письменным столом. А вечером наступил  Новый год. И мы с мамой торжественно внесли наш поднос в большую  комнату, где уже стоял стол с разной вкуснятиной.  Как сказала бабушка, они потеряли дар речи от радости. Дед сразу натянул  носки на ноги, а бабушка все прикладывала варежки к щекам. Мы кормили  деда с бабушкой фруктами и помидорами, и это было так здорово, что мне  самому совсем не хотелось все это есть. Правда, потом меня уговорили, и  я  тоже съел две большие груши.  Я теперь мечтаю о том, что на следующий Новый год мама опять напишет  какую-нибудь статью, и мы опять  устроим дома сюрприз. А у меня в тот  вечер  появился друг. Его мама с бабушкой по ночам для меня делали.  Они  взяли мои старые ползунки, набили их чем-то мягким, потом пришили  ручки и головешку.  Глаза сделали из черных пуговиц. Бороду и  усы - из  моей старой шубы. У него жилетка из дедушкиного пальто и красная  косынка из маминого пионерского галстука. У него даже есть маленькие  сапожки. Это настоящий Морской волк, и мы решили, что он будет охранять  от бурь нашу семейную лодку.  А маму я всегда поздравляю сам. И каждый раз пишу ей о том, как люблю  ее. И рисую сердца, пусть они и похожи на попу. Это неважно. Мама ведь   все понимает.  Я хочу, чтобы в нашей вазе не было больше цветов. Никогда. Пусть лучше  там лежат дедушкины  квитанции. |