Часть первая. ОТЕЦ ПОНЕВОЛЕ.

 

Он захотел воспользоваться проституткой. Хоть раз в жизни. Все приятели имели этот опыт, кроме Него, и это Его заставляло ощущать себя неполноценным. Не то, чтобы это было Ему необходимо – вовсе нет. Он был вполне доволен своей супружеской жизнью. И всё-таки. Раньше, когда Он думал об измене, ему было противно, но с годами это стало его привлекать. Сердце билось так учащенно, как уже давно не билось при мысли о жене. Итак, Он намеревался употребить эту женщину как вещь и вычеркнуть её из памяти. Но не сделал ни того, ни другого. Он вдруг посмотрел на нее как на человека и … пожалел. Он увидел в ней человека. И было поздно что-либо менять.

Позже, много позже Он понял, что нельзя ни на минуту думать, что проститутка – человек. Иначе начинаешь понимать, что Она к тому же ещё и женщина, а женщину нельзя принуждать заниматься сексом. Женщину следует привлекать к этому занятию, заинтересовать занятием сексом с тобой, персоной, ни чем, в общем-то, не примечательной.

Он совершил непростительную ошибку, так что плакали его денежки, заплаченные за час вперед. Он стал с ней разговаривать, Она этим воспользовалась, посетовала на жизнь. Ему стало жаль Ее, Он почувствовал всю неуместность полового контакта с человеком, которому так тяжело жить, что приходится заниматься тем, чем заниматься противно. Она приехала из деревни учиться на повара, а жить негде. Пыталась снять комнату, нужны деньги. Пыталась устроиться на работу – необходима прописка. А прописка требует наличия жилья. Замкнутый круг! А тут эти сутенеры. И жильем обеспечили (не отдельным, конечно, а кучей их поселили на какой-то квартире), и деньги обещают не малые по ее понятиям, и занятость только по вечерам, так что учебе не мешает. А когда узнала, что три четверти кулинарного училища занимается проституцией, то последние сомнения пропали.

Все это Он понял. Она была – человек. Она не была вещью. У нее даже был парень. Один из этих сутенеров. Этот парень пользовался Ею. Бесплатно, разумеется, ведь считалось, что у них – любовь. Этого парня несколько не беспокоила Ее профессия, напротив, парень был доволен, что ему не приходится Ее содержать. Когда Она заводила разговор о том, чтобы им жить вместе, парень спрашивал – на какие деньги и где? Это был не вопрос, это был ответ, означающий «нет». А недавно он ее бросил и этот парень, потому что одна из Ее подруг-проституток была привлекательнее Ее. Это автоматически означало и больший уровень доходов, так что парню с ней было не только приятнее, но и приятнее и выгоднее иметь дело.

Она сильно переживала, ведь парень ей до сих пор ещё нравился. Или Она к нему привыкла. Итак, этот вечер был для Нее слишком тяжел, чтобы работать, но Она не могла себе позволить не работать. Поэтому Она, конечно, поехала на вызов (Ее привезли), и если Он что-то потребует, то Она это сделает.

Но Он уже не мог что-либо требовать от Нее. Потому что Он было все-таки человек. Хотя и пользовался иногда услугами проституток. То есть один раз в жизни решил попробовать, что это такое. И вот на тебе, вздумалось с Ней общаться. Да еще по-человечески… Он хотел успокоить девушку и предложил Ей вина…

Девушку! Он понимал, что Она далеко не отвечает понятию «девушка», однако, возраст Ее был не таков, чтобы отказать Ей в праве так именоваться. Она была вполне миловидной и довольно молодой. Что-то около двадцати. Даже чуть меньше – первокурсница кулинарного училища. Только-только окончила школу. Впрочем, сексуальный опыт у нее был уже вполне богатый. Да богатый ли? Все одно и то же – не в смысле техники, а в том смысле, что все Ее партнеры заботились лишь об одном – получить от Нее то самое. А что Она при этом получит, никого из них не волновало. Так что можно ли это считать сексуальным опытом? Может быть, это как раз и есть полное и беспросветное отсутствие этого самого сексуального опыта, когда на мужчин смотришь, как на ежедневную работу.

Он представил себе, как Она относится к мужчинам. Как вы думаете, если бы унитаз имел мозги, какого бы он был мнения о нас с вами? Примерно то же самое было в Ее очаровательной головке с веселенькими рыжими кудряшками. Впрочем, Она была крашенной, у корней Ее волосы были обычного самого распространенного цвета, который формально дает право называться блондинкой, но когда мужчины говорят «блондинка», они имеют в виду совсем иной цвет волос.

Он попросил ее раздеться. Все-таки Она была проституткой, и за Нее было заплачено. Она разделась без проблем, явив на свет полные груди и несколько полноватый живот. Талия все же была вполне рельефной, а бритость лобка придавала ей некоторый вид свежести, невинности или чего-то там еще такого, что делало ее перед ним беззащитной, а потому желанной и близкой. Он уже готов был простить Ей всех мужчин, которые у Нее до Него были, и начал было нежно ласкать Ее тело. Она не противилась, но когда Его рука подобралась к Ее лобку, Она посмотрела на него глазами овечки, обреченной на заклание.

- Ты хочешь, чтобы я работала? Прости, я подумала, что Ты – не такой, как все. Сейчас, я успокоюсь и буду работать.

- Ты будешь делать только то, что сама захочешь, - сказал Он, неожиданно для себя. Он, конечно, не мог допустить, чтобы Она называла секс с ним работой, и Ему было обидно думать, что Он – такой же, как и все. Каждый мужчина в глубине души совершенно безосновательно считает себя не таким, как все. Дайте ему шанс это доказать, и из него можно веревки вить.

- Я бы хотела немного покурить и успокоиться.

- Конечно, - ответил Он, сам не курящий, но терпимо переносящий дым.

Они сидели голые в кресле рядом, Он гладил Ее везде, кроме лобка, а Она принимала эти ласки так, как кошка принимает поглаживание себя по голове – с явным равнодушием. И курила, и пила пиво и рассказывала Ему о своих мытарствах.

За этот вечер с ней Он расплатился без сожаления. Вызов проститутки на дом был втрое дешевле, чем сводить женщину в ресторан. Но в ресторане вы не посмотрите на нее голую. И не погладите. И все же Он понимал, что его надули. Он заплатил за услугу, которой не воспользовался. Мало того, Он еще и схлопотал себе в приятельницы особу легкого поведения – Она попросила его помочь что-то там по математике, и у него не хватило духу ей отказать. Ему льстило быть другом этой молодой красивой девушки. Ему льстило даже то, что у Них нет никакого коммерческого интереса, а только одна лишь «дружба», и хотя Он понимал, как Она его презирает, Он понимал, что Она просто сумела воспользоваться Его сентиментальностью. Ему льстило считаться другом молодой девицы, которая вот так без проблем разделась перед ним и позволила себя ласкать. Он был уверен, что Ей это понравилось. Ведь Она не хотела заниматься тем, что Ей не нравилось. А этому Она не противилась. Из этого Он сделал вывод, что это Ей нравилось. А раз так, то такая встреча – не последняя, и, наверное, будет еще много других встреч с Ней, когда Она будет ему рассказывать о Себе, а Он будет ее ласкать такую близкую, аппетитную и голую…

«Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад!» – словно о нем сказал Поэт.

* * *

Он начал учить Её науке, которую и сам-то не знал, науке под названием Жизнь.

«Посмотри, как ты сейчас взглянула на того парня. Мне показалось даже, что ты прикидываешь в уме, сколько денег можно с такого слупить. До тех пор, пока Ты на таких как он, так смотришь, Ты не слупишь с них ничего. Женщина должна жить своей жизнью, пусть мужчина под нее подстраивается. Те растения, которые растут сами по себе, все выпалывают. Те, за которыми нужно ухаживать – оберегают. Ты думаешь, что их оберегают, потому что они полезны? Или выпалывают, потому что бесполезны? Ошибаешься. В Южной Америке растут на обочине помидоры, и кто бы их там поливал. Там это – сорняк. А ведь их можно есть. А для чего в офисах растят фикусы? Какая от них польза? Никакой. Просто без ухода они погибнут. Выставь на мороз – и нет фикуса. Поэтому его берегут. Если ты будешь нужной, с тобой поступят как с новогодней елью – вечером Ты будешь центром внимания, а поутру тебя выбросят на помойку. Ты должна быть загадкой. Тогда мужчины будут счастливы просто от того, что стоят рядом с Тобой, общаются, дышат с Тобой одним воздухом».

Она слушала Его.

«Пантеру представь себе. Не видела? Я тоже не видел. Ты мультфильм «Маугли» в детстве смотрела? При чем тут Дисней? Наш, российский мультфильм. Вот. Она. Багира. Языком пятку лижет, а кажется, что это – принцесса. Она на Тебя посмотрела так – глазки чуть приоткрыла на секунду, и снова ногу лизать. А такое чувство, что Она тебя всего за секунду поняла, насквозь увидела, оценила, причем, довольно низко, и вернулась к своему королевскому занятию».

Она внимала.

«Не надо высокомерия. Мужчина тоже иногда чувствует, когда его презирают. Пусть он чувствует, что он может стать одним-единственным, но никогда не давай ему увериться в этом. Не унижай никого презрением, но и не унижайся сама. Представь себя кустом сирени среди боярышника. Они – колючие, может быть, даже, полезные для здоровья, но Ты среди них выделяешься и видом и запахом. Ты не всегда заметна, ну, так пусть они выжидают и ловят те секунды, когда Ты цветешь для них. А в остальное время Ты – сама для себя. Посмотри на него чуть удивленно, вскинь едва заметно брови, а потом окинь сверху донизу и плавно отведи взгляд. Только после этого улыбнись глубокой улыбкой, как будто только самой Себе. Улыбнись так, как будто Ты вспомнила что-то приятное, свое, родное, теплое, будто он Тебе это напомнил. Твое настроение, будто бы улучшилось после взгляда на него, но к нему это теперь не имеет никакого отношения».

«Если он с тобой заговорит, слушай его так, как будто тебе интересно все то, что он говорит. Смотри при этом так, будто Ты собираешься сказать: «А давайте прямо сейчас откупорим бутылку шампанского и выпьем его на двоих? А потом пойдем босиком по мокрому асфальту на набережную. Я зайду по колено в воду и, может быть, прочитаю вам Бунина, если у меня будет на это настроение. Но больше ничего не будет, по крайней мере мне так кажется…» Подумай это и скажи все одним взглядом. Что? Бунина не любишь? А кого любишь? Сашу Черного… Ладно… Тоже годится…»

Он с интересом посмотрел на неё.

* * *

«Следи за состоянием кожи. Кожа – визитная карточка женщины. Так же как и запах. Если Ты красива с расстояния два метра, но кожа у Тебя не в порядке, Ты будешь второразрядной женщиной. При хорошей коже и правильно подобранном запахе не возможно быть не привлекательной. Почему толстух все сторонятся? Потому что они потеют постоянно. Влажные подмышки и запах пота – вот бич полных женщин. Если бы не это, половина мужчин предпочитала бы толстух. Ну, может быть, треть. По крайней мере, мне не встречались мужчины, которых бы раздражал чрезмерно большой бюст. Как у Тебя? Что Ты! У Тебя – нормальный. Я понимаю, что… Да, конечно… Кустодиева вспомни. Ничего, что в ладонь не вмещается. Это как раз и хорошо, что не вмещается. А Ты приучись к правильной реакции. Вот я взял Твою грудь в руки – что ты должна делать? Не правильно! Немного отодвинуться должна, но не до конца. Практически почти полностью высвободиться, но не вся. Так высвободиться, чтобы остаться в моих руках. Чтобы я почувствовал, что Ты всегда в подобных случаях не даешь себя щупать, но в моем случае почему-то (ясно почему) не слишком настаиваешь на сухости наших отношений. Почти формально, но… Небольшая неформальность отношений – вот, в сущности, чего хочет каждый мужчина. Чем старше мужчина, тем меньше ему, в сущности, нужно от женщины. Кстати, тем он платежеспо… Впрочем, в наше время уже совсем не так».

И Он горестно вздохнул.

* * *

«Волосы тоже. Прическа делает обычную женщину красивой, а красавицу – неотразимой. Блондинкой надо быть или рыжей. Брюнетки отходят сейчас на второй план. Не знаю почему, но брюнетка ассоциируется с властной, сильной, самодостаточной женщиной. Кармен никому не нужна, всем нужна Дездемона. Не для того, чтобы задушить, а чтобы любила его – мавра – такого черного, ревнивого, глупого, старого, за сказки, которые он ей рассказывает на ночь. За шрамы боевые чтобы любила, и за его нежное отношение. Ничего больше никто из мужчин, как правило, не дает женщине. Почему? Откуда я знаю! Может быть, потому, что те, кто делятся, ничего не имеют. А те, кто что-то имеют, не делятся. Только нежностью можно делиться, не теряя ее. Да и то спорный вопрос. Теряют и нежность со временем… Если хочешь приворожить мужчину, говори ему то, что Он хочет слышать так, как будто это – естественно для тебя. Что хочет услышать мужчина? Разумеется, что Он – умный, добрый, сильный. Каждый мужчина хочет слышать, что Он – половой гигант. Поскольку сравнивать ему нет возможности, а тебе – есть, то Он вечно будет пребывать в этом убеждении, а ты всегда будешь сомневаться. Поставь себе сверхзадачу – всегда убедительно врать в этом вопросе. Убедительно».

Она запоминала.

«Гибкость тела – необходима. Гибкость – основной признак молодости. На гибкость можно поймать любого. Червяк на крючке извивается – рыбка клюнет. Блесна играет – окунь схватит. Мышка бежит – кошка за ней. Мушка летает – птичка словит. Дохлого червя даже петух ленится клевать. А тебе не петухи нужны, а орлы, коршуны, ястребы. Газелью надо прыгать. Извиваться. Найди причину изогнуться, повести плечами, бедрами, головку повернуть кокетливо…»

Он много чего еще наговорил ей. Она опробовала свои методы на нем. Она стала дорогой проституткой. Она была ему не по карману.

Как тосковал потом Он, что не воспользовался тогда своим законным купленным правом на эту девушку. Впрочем, на эту ли? Ведь это была совсем другая девушка. Поэтому-то и стоила Она в тридцать раз дешевле.

* * *

«Азъ есьмъ самъ себе ворог наивеликойший…»

* * *

Любила ли она его? Да. Очень. Безумно. Он был для неё одним из самых дорогих людей на свете. Казалось бы, они могли быть счастливы вместе. Но только Она любила его не как мужчину, а как отца. Слишком долго Он по-отечески заботился о ней.

 

Часть вторая. РОМЭО ПОНЕВОЛЕ.

 

Господин Ямамото как всякий уважаемый человек время от времени ходил к гейшам, но никогда не пользовался услугами юдзё. Покупать секс за деньги казалось ему настолько странным и противоестественным, как платить ребенку за то, чтобы он рассмеялся или улыбнулся. А с детьми ему часто приходилось иметь дело, ведь он был учителем математики. Конечно, его ученики были не маленькими, но японцы все выглядят моложе своих лет, а девочки – особенно. Он их так и воспринимал, как детей, маленьких и неразумных, он любил их и никогда не ругал, и они ему отвечали тем же.

Господин Ямамото и секс за деньги – это вещи не совместимые. Эти отношения не могут быть предметом сделки. Однако на этот раз иначе как сделкой предстоящее занятие нельзя было назвать. Знакомая содержательница чайного домика просила его совершить мизу-агэ с одной из майко, будущей гейшей. Эта девочка была дочерью гейши, и себе избрала тот же жизненный путь. Воспитанная в несколько устаревших традициях, ее мать, тоже дочь гейши, хотела, чтобы и дочка следовала во всем издревле заведенного порядка. Мизу-агэ должен делать с девушкой не случайный человек, а опытный мужчина. По всем правилам древних канонов: в течение семи дней, постепенно приучая тело девушки к взглядам и ласкам мужчины, к его рукам и к тому, на что предназначена женщина. Этот ритуал должен совершить мужчина, который больше не должен видеться с девушкой. Это должен быть чужой мужчина. Лучше, чтобы он был опытным, в годах, чуть за сорок как он.

Господин Ямамото улыбнулся мысли, которая шевельнулась у него – иногда, оказывается, возраст – не помеха, а как раз очень даже наоборот: хорошее подспорье. Ему стало стыдно за эту мысль, и он тут же ее отогнал. Ему не следует думать о своем удовольствии. Ему необходимо сделать все как можно лучше для девушки, собственные мысли и желания не должны мешать. Почему он согласился? Он сам не знал. Он удивлялся себе. Впрочем, одно из его правил в жизни было не отказываться от авантюр. Один раз получив предложение совсем иного рода, но также весьма неожиданное, он было думал отвергнуть его, однако ему подумалось: если я соглашусь, я быть может, пожалею, а может быть и нет; если же я откажусь, я буду жалеть об этом всю свою жизнь, и второй раз такое предложение уже не поступит. Видимо, эта готовая формула сработала на этот раз – он согласился без колебаний, и только после, придя домой, поздним вечером он всерьез задумался о том, и с чего бы это хозяйка чайного домика обратилась именно к нему?

Господин Ямамото так и не решил для себя этот вопрос. На следующий день он велел себе не думать об этом. Причины того, что к нему обратились с такой неожиданной для современного человека просьбой, так же как и причины того, почему он на это согласился, следует перестать обдумывать. Надо принимать жизнь такой, какова она есть, и если дорога его жизни свернула в эту сторону, значит, так тому и быть. Семь дней он будет приходить к молоденькой майко, он станет разбивать по три сырых яйца, смачивать ее промежность белком со словами «Это – мизу-агэ, дорогая» и выпивать желток. На седьмой день он совершит мизу-агэ до конца, и больше никогда не увидит этой девушки, которая, став гейшей, конечно же позабудет его. Главное, чтобы она не потеряла вкус к этому занятию, иначе из нее не получится хорошей гейши. Занятие гейши вовсе не предполагает секс. Гейша – это вам не какая-нибудь юдзё, и даже не дзекю, официантка, которая время от времени соглашается выполнить просьбы клиентов, вовсе не входящие в обязанности дзекю. Гейша – это, прежде всего, женщина искусства, это танцовщица, певица, шахматистка, и искусная собеседница. Но вот беда: если у гейши нет вкуса к сексу, то как же она сможет вести фривольные разговоры на грани непристойности, но не доходя до тех сальностей, которые позволяют себе подвыпившие молодые люди.

Итак, господин Ямамото вошел в уютно обставленный домик, где ждала его юная девственница, для которой настала пора расстаться со своей невинностью, для чего, собственно, и затевалась вся это недельная церемония. Она была в кимоно, которые носят майко. Она поздоровалась с соответствующим поклоном, и ему показалось, что она немного боится его. Он заметил, что она очень привлекательна – на вид ей можно было дать лет тринадцать – четырнадцать, хотя, по словам хозяйки чайного домика, ей было полных девятнадцать лет. А, впрочем, пару-тройку годков она могла накинуть для его спокойствия, кто же ее проверит? Красивые глаза, которые длинноносые европейцы почему-то называют раскосыми, доверчиво смотрели на него. Может быть, в ней и не было страху. Эта улыбка с закрытым ртом, без показа зубов – она создает особое очарование, как будто и впрямь девушка никогда не видела мужчину. Она развязала широкий пояс оби, а под ним еще два поясочка, и распахнула кимоно. Под верхним цветным кимоно было еще одно, нижнее, а под ним – совсем ничего. Трусиков и иного белья гейши не носят, а майко – тем более. Во всяком случае, не вместе с кимоно.

Господин Ямамото поразился красоте ее тела. Бархатистая и нежная кожа была особенно беззащитной в том месте, где два светло-розовых сосочка украшали совсем небольшую грудь. Его взгляд невольно скользнул по тонкой талии и безупречному пупку, и ниже, к тончайшим волосикам, прикрывавшим ее лоно. Мать девочки, должно быть еще до рождения предназначала ее для продолжения семейного дела: если у новорожденной завязать пупок не так, как следует, то он на всю жизнь останется таким. Акушеры, умеющие придать пупку особую красоту, ценятся очень высоко, и мать девочки, видимо, выложила кругленькую сумму: пупок был безупречен. Впрочем, о пупке господин Ямамото уже не помнил: он поймал себя, что переводит взгляд то на грудь, то на лоно, то на стройные ноги девушки, а вовсе даже не на лицо. «Какой же я ахо (недоумок)!» - подумал он и дал себе слово перестать думать о своих чувствах, но сосредоточиться на девушке. В комнате была комфортная температура, поэтому девушка, кажется, не заметила задержки.

Господин Ямамото принял у девушки ее одежды, разложил их на диванчике и подвел ее к роскошно убранной постели. Он не собирался разбивать яйца, а принес специальный гель с тончайшим запахом – чем-то напоминающим сирень, чем-то неуловимо похожим на розу, именно с тем ароматом, уловив который, мучительно хочется прижаться всем лицом к тому месту, которое так нежно и тонко благоухает.

Нежными пальцами господин Ямамото осторожно смазал низ живота девушки, едва только дойдя до входа в сад наслаждений. Он слегка смазал и живот и ноги, особенно в том месте, где они смыкаются, но сад наслаждений и вход в него он оставил нетронутыми. У него почти закружилась голова – так захотелось ему в этот момент прижаться губами к телу девушки. Но он сдержался и после нежного поцелуя в плечу и в шею, сказал девушке, что это – сегодняшнее мизу-агэ и пожелал ей спокойной ночи.

На следующий день господин Ямамото сделал почти то же самое, только в этот раз он смазал ароматным гелем не только низ живота и часть ног, но и несколько выше и ниже, смазал также и ноги со стороны спины, и дошел до самой груди, но грудь не тронул. Поцелуй был немного нежнее и чуть дольше, но слова были те же самые. Девушка и на этот раз была весьма молчалива, и только по выражению ее глаз он мог понять, что ласки его ей приятны. Он боялся перейти ту грань, за которой его прикасания будут вызывать иные чувства. Страх, боязнь щекотки, или даже просто равнодушие – все это было врагом его, которому нельзя было давать возможность зародиться в этих краткосрочных отношениях между ним и девушкой, которая по возрасту годится ему в дочери.

В третий день господин Ямамото смазал то же, что и раньше, а кроме того грудь, не касаясь сосцов, и ягодицы девушки. Он подумал о том, чем занималась она эти дни, ведь не целые сутки она спала. Конечно, днем она вела обычный для майко образ жизни: наверное, ходила по магазинам и брала с полок, что понравится. Майко не должны платить, за них платят хозяйки. Майко берет, что хочет и где хочет, а хозяйке присылают счет. Последние дни этой вольной жизни осталось у девушки. Как ее зовут? Он не знал. Ему не полагалось знать. Став гейшей, она получит новое имя. Она теперь будет платить за те товары, которые будет приобретать в лавках. Девушка уже привыкла к ласкам господина Ямамото, но поскольку каждый раз его ласки заходили все дальше, и для него и для нее это были новые ощущения. Ему казалось, что он вновь стал молодым, и что эта девушка – первая женщина в его жизни. Так он давно уже не возбуждался. Однако он опять сказал о том, что это было сегодняшнее мизу-агэ, и, пожелав спокойной ночи, оставил девушку одну.

На следующий день он смазывал помимо прочего и соски девушки, а также нежными пальцами смазывал и ласкал вход в сад наслаждений. Перебирая каждый волосок на ее лобке, он думал, почему сегодня не седьмой день, а только еще четвертый. Казалось, время, которое всегда летит стрелой, на этой неделе тащится как улитка в холодный день, то есть остановилось вовсе.

И вот, наконец, на седьмой день господин Ямамото проник в девушку не только пальцами, как в прошлый день, но и тем, что дано ему природой для продолжения рода и для наслаждений. Девушка сама этого хотела. Он не сомневался в том, что за эти дни она привыкла к нему и хотела того же, что хочет и он. Эти минуты протекли как мгновения. Он был на верху блаженства. Ночь пролетела как одно дыхание, и он опять подумал, что время попросту издевается над ним - замедляет и ускоряет свой бег так некстати.

Утром господин Ямамото покинул девушку с большим сожалением, что не увидится с ней никогда больше.

В течение всего дня его не покидало чувство, будто что-то оторвалось от него, будто невидимый жестокий хирург отнял у него какой-то жизненно важный орган, без которого ему не жить. Вечером душевная рана стала еще сильнее. Он вспоминал и представлял ее себе, видел ее глубокие глаза, нежную кожу, грудь с трепетными сосцами и жаркое лоно, которое оставалось бы холодным, если бы не он. Почему всю эту неделю он не думал о ней так мучительно? Ведь он знал, что расстанется с ней! Ему не верилось… Ему казалось, что началась совсем иная жизнь, и он не думал о том, что она может скоро кончиться. В течение каждого из этих дней он мысленно делал с ней то, что должен будет сделать вечером, и от этого жизнь его была наполнена смыслом. Но теперь все закончилось, и он опять вернется к своей обыденной скучной жизни. Окончатся каникулы, и он снова будет преподавателем в школе. Даже хозяйка чайного домика не напомнит ему об этом эпизоде. Ведь эта девушка, наверняка, не знакома хозяйке, что их свела. Мать ее, да и она сама, наверняка живут в другом городе.

Вечером другого дня господин Ямамото, твердо уверенный, что найти эту девушку уже нет никакой возможности, приказал себе забыть ее. Он боролся с собой и в этот вечер, и на следующий день, и еще несколько дней, но странное чувство невосполнимой потери было сильнее его.

Господин Ямамото был женатым человеком. Японцу не полагается жить одному. Я него в семье было все хорошо и все ровно. Жена знала, о том, что делал господин Ямамото, и она гордилась им. Но ей не полагалось знать, насколько глубоко этот эпизод возмутил спокойную жизнь господина Ямамото. Через неделю господин Ямамото обнаружил у себя в кармане маленький листок бумаги. На нем были написаны несколько иероглифов. Это была строка о любви известного японского поэта. Он хотел вспомнить, какого, но… Тут он понял, что эту строку написала она, эта бывшая майко, девушка, которая теперь стала, наверное, гейшей.

У господина Ямамото остановилось сердце. Никакого физического недуга врачи не нашли: господин Ямамото отличался на редкость хорошим здоровьем…

 

Часть третья. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

 

Диспетчер дальней астероидной станции дала разрешение на посадку Разведчику из Гончих Псов. Это нарушало 86 пунктов инструкций. Впрочем, согласно пункту №3, Диспетчер, исходя из ситуации, мог нарушать все пункты, кроме двух первых. Среди нарушенных пунктов инструкций был пункт шестой, который гласил, что диспетчер не имеет права рисковать собственной жизнью, пункт двенадцатый, запрещающий несанкционированные биологические контакты и психологические эксперименты с инопланетной жизнью, и прочее и прочее...

Разведчик Гончих Псов был инопланетной жизнью. Запрашивая разрешение на посадку, он нарушал 132 пункта своей должностной инструкции, а совершая эту посадку – ещё 12 пунктов.

И, тем не менее, Диспетчер разрешила посадку, а Разведчик её совершил.

Они переговаривались уже полгода через электронных переводчиков. Пока он шел на сближение с дальней астероидной станцией, они обсудили всё, что только можно. За этот краткий период они не могли обменяться со своим начальством даже двумя фразами. Начальство было далеко, а радиоволны все-таки распространяются всего лишь со скоростью света.

Они не видели друг друга до этого момента.

Они любили друг друга.

Они были представителями различных цивилизаций.

Они выглядели, как представители одной расы.

Это сходство было чисто внешним. Они уже обсудили это. У них было много времени, чтобы обсудить всё.

В одинаковых условиях жизнь приспосабливается похожим образом. Австралийские страусы очень похожи на африканских, хотя не являются родственниками и генетически очень далеки друг от друга. Так и они: представители разных биологических форм, тем не менее, имеющие очень много общих черт. Она видела его фотографию – обычный земной парень. И он говорил, что она похожа на обычную девушку из Гончих Псов. Но только на Гончих Псах жизнь была не белковая. Основой всех соединений был не углерод, а кремний. Так она поняла из его объяснений. Она была готова к этому. К чему она не была готова, так это – к тому, что представитель инопланетной цивилизации будет выглядеть как обычный сибирский парень.

Она его полюбила. Она могла пустить его куда угодно и позволить ему что угодно.

Это было очень опасно, потому что и он был готов на всё что угодно. Она это поняла сразу, как только он вошел...

* * *

Разведчик вошел тихо, видимо потому что немного робел. Она едва заметно повернула голову в его сторону, видимо, инстинктивно, опасаясь увидеть его не таким, каким представляла и совершенно невпопад спросила: «Это ты?»

Вместо ответа он подошел и обнял её со спины. Его лицо оказалось в нежной шапке её волос, пахнущих хвойным лесом...

Одуряющая смесь запаха тонкого лесного аромата и свежей девичьей кожи внезапно окатила его существо волной счастья и спокойствия, и он нежно поцеловал её шею. Покрывая поцелуями каждый кусочек её кожи, он бережно прокладывал путь через её левое ушко и щеку к лицу, и, дойдя, наконец, до него, почувствовал восторг от близости этого недостижимого счастья, о котором не позволял себе грезить все эти полгода, заменившие ему всю предшествующую жизнь. Она была также прекрасна, как и на фотографии – нет, гораздо прекраснее. На фотографии она выглядела более строгой и поэтому не столь удивительно молодой, как в жизни. Почти девичье, юное лицо было устремлено навстречу этим неизвестным ощущениям, которым она отдалась всем телом и всей душой. Он целовал её в закрытые глаза, нос, щеки, и, наконец, едва коснулся губ. Её губы раскрылись ему навстречу, как раскрывается бутон розы навстречу новому дню, почти не сминаясь, нежно и трепетно допуская к себе и в себя лишь того, кто владеет этой привилегией по праву взаимного влечения.

Нежный поцелуй овладел чувствами их обоих до такой степени, что он и сам не заметил, как его руки скользнули по её плечам, освобождая её от легких одежд. Покрывая шею и плечи поцелуями, он спускался ниже, а она откинулась в кресле, уступая внезапно нахлынувшей волне счастья, состоящего из дикой смеси спокойствия, страсти, расслабленности души и нарастающего приятного щемления внизу живота. Ей казалось, что вся кровь её непостижимым образом чешется и просит именно того, что он намеревался совершить с ней.

Ей вдруг захотелось, чтобы он овладел ей. Но он не торопился, и от этого желание ей только крепло. Прокладывая путь к заветной цели нежными поцелуями, он задержался словно неизведанную планету, изучал её всю.

Через час они осознали, что количество нарушенных пунктов инструкций не поддается осмыслению.

Как удивительно подошли друг к другу эти два существа из разных цивилизаций!

«Мы разные, - подумала она, - ребенка не будет... А жаль...»

* * *

Через полтора месяца Диспетчер к своему удивлению поняла, что беременна. Рождение через 280 дней абсолютно здоровой девочки, ничем не отличающейся от обычной жительницы земной цивилизации, завершило победу профессора М надо академиком Q. Это доказывало раз и навсегда полную генетическую тождественность всей жизни во Вселенной. Это доказывало, что эволюция жизни происходит не спонтанно на каждой планете, а в масштабах всей Вселенной, а развитие жизни на Земле – всего лишь одна из многих – очень многих реализаций биологической программы, отточенной многими триллионами лет.

И ещё это доказывало, что Разведчик очень плохо знал химию и перепутал атомный вес кремния и углерода.

 

 

Часть четвертая. ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ

 

Миловидный юноша сидел на берегу пруда и, казалось, беседовал с цветком. Но если бы можно было подойти ближе и приглядеться, то мы бы обнаружили, что на цветке сидит крохотная фея, и услышали странный диалог.

- Красивое у тебя имя. Полиграция.

- Для девушки-эльфа – самое обыкновенное.

- У вас, у эльфов, все такое красивое, и сами вы такие прекрасные.

- Спасибо. Но как ты можешь судить, ты же никого из эльфов никогда не видел?

- Зато я видел тебя, и мне этого достаточно.

- Спасибо.

- Ты необыкновенная.

- Напротив, самая обычная.

- Не спорь со мной. Ты волшебная.

- Это правда, но опять-таки все эльфы волшебники. Но я… Я еще очень молодая и ещё только учусь.

- Я не в том смысле. Ты волшебная в особенном смысле.

- Это, наверное, потому, что ты ко мне относишься не так как ко всем.

- Я к тебе отношусь, как могу относиться только к тебе. Я тебя люблю.

- Не торопишься ли ты? Часто ты такие слова говоришь девушкам?

- Никогда не говорил. Ты мне не веришь?

- Верю. Я тебя тоже люблю.

- Правда?!

- Правда. Я давно уже вся твоя.

- Я тебя поцелую, можно?

- Как же ты это сделаешь? Ты такой большой, а я маленькая.

- Я и дышать-то на тебя боюсь.

- Не бойся. Когда-нибудь, может быть, мы с тобой пойдем к волшебному водопаду…

- Что это такое? Почему он волшебный?

- Потому что там каждый влюбленный может соединиться с тем, кого любит, ведь он может сделать маленького большим, а большого маленьким. Не надолго, правда… Но ведь на долго и не надо, правда?

- Правда. Ой, нет, надо, конечно надо! Навсегда. Хочу навсегда быть с тобой одного роста.

- Не спеши с этим. И вообще. Не забывай, что мы ещё так недолго знакомы. Наша любовь ещё только начинается.

- Но она уже такая сильная, что я живу только ей, и ни о чем ином не могу думать.

- Подожди. Не спеши. Я же ведь уже сказала, что я – твоя. Тебе этого не достаточно? Разве ты мне не веришь?

- Я тебе верю во всем, любимая. Я буду послушным, только не улетай!

- Но мне же надо, ты же знаешь ведь. Милый, я же сказала, что я – твоя, и я вернусь к тебе.

- Когда?

- Всё время буду возвращаться.

- Но если я захочу вдруг тебя увидеть, как мне дать знать? Где тебя найти?

- Ты все равно не найдешь меня. Я сама.

- Не улетай.

- Я вернусь, и буду приходить к тебе много-много раз.

- Завтра?

- Завтра, или послезавтра, или послепослезавтра.

- Ты мне будешь сниться.

- Я очень рада.

- Я хочу, чтобы и я тебе приснился.

- Так и будет.

- До свидания.

- До встречи во сне.

И она улетела. Дома её ждала семья эльфов, пожилые родители, муж, трое детей, зять, и двое внуков. И ещё ее ждала кухня с кастрюлей борща. У Эльфов большие семьи. А ночью он ей приснился. Она заранее знала, что он ей приснится, и сказала правду. Это единственное, в чем она не солгала.

 

Часть пятая. ВЫМЫСЕЛ И ПРАВДА

 

«Поскольку русалки в наше время ловятся варварскими способами, я Филарет Валаамов сын, летописец при монастыре святого Фрола равноапостольного, составляю этот перечень способов ловли русалок, которые должны быть запрещены незамедлительно.

И за сим буду я ходатайствовать перед настоятелем о поддержании моего прожекта, и перед властями уездного города Ольшанска о введении его в силу изданием подобающего циркуляра. Ибо ежели не прекратить этих варварских способов добычи оной живности, то предвижу я, что скоро таковой живности в речке Ольшанке не останется вовсе.

На случай, ежели я своим вмешательством в дела мирские прогневаю настоятеля, составил я сей документ в трёх свитках, из каковых с одним я завтра же отправлюсь челом бити, второй свиток я оставляю у себя в дому, а третий схороню в месте, которое будет мной выбрано надежно и скрытно.

Предже, нежели перечислять способы, мною осуждаемые, скажу я, что не осуждаю я выманивание русалок на песню, на хороводные игры и прочие потехи народные, которые в традицию вошли и нашими предками нам завещаны. Буде какая русалица на песню выплывет, то коли и она столь глупа, что даст себя в руки взять, то беды большой не вижу в том, чтобы поймавшему её поиграть с ней, да и выпустить, а нет, так можно её забрать в другое озеро или к какому омуту на ручье, чтобы она жила в прикорме, была ручная и выплывала по зову добрым людям на потеху, детям в назидание. Если обращение с ней ласковое и не жестокое, то долго она может прожить в дружбе с человеком, известны случаи, что и до тридцати лет в дружбе были с которой из них люди, что поймали и приручили, а что о двадцати лет, то мне доподлинно известно, ибо я и сам с одной таковой дивой имел отношения, и выплывала она из Ольшанки по зову моего свистка, изрядно к тому приспособленного.

За сим, уповая на милость божью, приступаю я к перечислению методов, которые стремлюсь запретить, ибо осуждаю от всего сердца, как противные богу, человеку и природе.

Первый из осуждаемых мною методов состоит в налаживании приманок на русалок в виде венков из полевых цветов, связок мелких и легких, и посему делу плавающих предметов, цвета яркого и привлекательного, среди которых наставлены крючки, петли и другие хитрые ловушки. Ибо известно, что русалки до цветных предметов очень падкие, и интересуются тем, что красиво плывет на воде. К тому же всякий знает об их глупости и доверчивости. По этой причине на такую приманку русалок легко поймать, а которые не поймаются, то сильно повреждены будут, а сказывают люди знающие, что раненая русалка долго не живет. Потому этот способ сильный вред наносит.

Вторым я назову установленные через реки и в заводях различные сетки из конского волоса плетенные, каковые русалки со своей слепоты под водой не замечают, и попадаются в них, либо ранятся, что также я осуждаю велико.

Третьим способом я назову ловлю оных существ на свечи и иные огни в ночи, потому как известно их безмерное любопытство и их манеру выплывать на огонь в ночи.

И все же самым мерзким и богопротивным способом я назову обман и посулы любви. Ибо русалки до того доверчивы и на любовь падки, что ни слов, ни интонаций, ни обстоятельств не разумеют, и всякое играние почитают за любовные ухаживания. А буде на таковую страсть они отзывчивы, тако привязываются на всю их недолгую жизнь к человеку, заманившему их ложными посулами и призывами. И то, право слово сказать, что не всякий пес так к хозяину привязывается, как прикипает иной раз русалка к предмету своей любви. Також и со мной бывало такое, что оная русалица, прирученная мной выходить на свист, после того, как приносила мне рыбу, и брала с моих рук репу или хлебный мякиш, всегда ласки моей ожидала, без чего я оную не отпускал, чтобы не потрепать её волос, хоть и были они влажные и пахли рыбой, а порой позволял себе погладить нежные плечи её и грудь, каковая яко у девственницы бела, нежна и упруга была.

И когда таковая русалица прикипает к человеку всею своею языческой душою, то, сказывают люди, не может она терпеть разлуки ни одного дня, с тыим человеком, и ежели он отлучается надолго, то начинает она выть, скулить, дикие песни по ночам тянуть, рыбу и птицу вспугивать и на крещёный люд страхи наводить. Також и со мной случилось, что вынужден я был отъехать на поклонение святым мощам в Собор пресвятой богородицы, и по возвращении узнал, что люди нашли на берегу выбросившуюся из воды русалицу, по всем признакам ту самую, и которая билась о берег и пищала. А когда её палками и баграми вытолкнули в воду, то снова она на берег выбросилась, и с тем через сутки погибла, а схоронили её не по христианскому обычаю, ибо сей люд некрещёный, а закопали на окраине леса, и сверху положили камень без надписи и без обозначения, чьи зарыты останки.

Тая смерть, хоть и некрещёной отверженной твари, сильно тронула мое сердце, и хотя не о чем было жалеть, однако ж вознёс я к Господу нашему молитву за упокой её языческой души, в чем каюсь ныне».

* * *

На этом рукопись, писанная на пергаменте и найденная при строительстве в городишке на берегу реки Бердь в оловянной трубке запаянная, обрывается, поскольку остальная её часть, составляющая наружную часть рулончика, в которую она была свернута, истлела и восстановлению не подлежит.

Сказывают люди, что Бердь раньше называлась Ольшанкою…

 

Часть шестая. ДЕЛА АМУРНЫЕ

 

Иннокентий Гвоздецкий был в ярости. Мальчишка нахамил ему в стенах университета! ... «...А вот мы выясним, на каком он курсе...» - подумал Иннокентий. К тому же он был так странно одет... Какой-то белый балахон, в руках детская игрушка – лук и стрелы – за спиной какие-то невозможные два лебединых крыла...

Стрелять из лука, путь хотя бы и детского, по почтенному преподавателю!!! Этого он стерпеть не мог!

Хорошо ещё, что он промахнулся. Вернее, Иннокентий Аврельевич увернулся.

Стрела полетела дальше и звонко ударилась о статую знаменитого физика, достопочтимого Исаака Ньютона. Как раз в левую часть груди, где у живого человека расположено сердце.

Стрела отскочила и упала на пол. Так она и лежала между постаментом памятника и стеной до самого утра следующего дня. А утром техничка Глафира зацепила её мышиного цвета тряпкой и с удивлением извлекла на свет божий.

«Ох уж эти студенты. Как дети малые!» - подумала Глафира и сунула стрелу в карман халата.

Как всякая малограмотная женщина, Глафира не привыкла удивляться происходящему, а потому вскоре забыла про маленькую игрушечную стрелу.

А напрасно...

* * *

- Рядовой О’Либенс! Опять не сдал зачет по стрельбе! Три шага из строя - шаго-о-о-м... - арш!!! – Голос сержанта Шумахера переходил на визг.

Неумело пытаясь отбивать строевой шаг, рядовой О’Либенс вышел на три шага и развернулся лицом к строю.

- Рядовой О’Либенс. Так когда же вы сдадите зачет по стрельбе?

- Не могу знать, сэр! – выпалил веснушчатый О’Либенс, а про себя подумал: "Шумахер, пошел ты на..."

- Два наряда вне очереди! – громко прорычал сержант Шумахер, потом посмотрел на рыжие кудрявые волосы О’Либенса, вспомнил, как его раздражают все рыжие, и уже тихо-тихо добавил: - Нет – три. Три наряда вне очереди, - после чего уже совсем успокоившись, почти нежно, по-отечески проворковал: - Мыть клозет. Встать в строй, родной мой.

- Есть три наряда вне очереди мыть клозет! – выпалил О’Либенс и бойким шагом вернулся на свое место.

- И всю ночь тренироваться. Стрелять по ... Воронам.

- По воронам?

- Да. По воронам деревни Гринривер-Блоу штата Техас.

* * *

В эту ночь, если бы жители деревни Гринривер-Блоу штата Техас вышли за околицу, то они бы увидели странного вида маленького рыжего мальчика в белом хитоне и с лебедиными крыльями за спиной, который старательно стрелял в ворон из крохотного серебряного лука, не обращая никакого внимания на однорогую корову, меланхолически облизывающую его колчан. Если бы они это видели, вероятно, их не так бы удивило весьма странное поведение ворон на следующий день.

Дело в том, что все вороны в окрестностях деревни Гринривер-Блоу штата Техас почему-то нежно каркали вокруг некоей однорогой коровы Мэри, осыпая её украденными где-то накануне стекляшками, монетками, кусочками фольги, и прочей блескучей мишурой, которую притащили бог весть откуда.

На макушке единственного левого рога коровы сияла звезда шерифа, дерзко похищенная вороньим вожаком, что придавало Мэри окончательное сходство с рождественской елкой.

* * *

- Рядовой О’Либенс! Три шага из строя. Доложить о результатах самостоятельных занятий.

- Из пятисот шестидесяти единиц огневой мощи, выпущенных по намеченной цели, триста одна единица не достигла цели, остальные поразили цель разной степенью тяжести поражения.

- Это не всё, рядовой О’Либенс. В результативность стрельбы входит также и подготовка боевых единиц, не так ли? Ефрейтор Ехидингс, почему и как следует готовить боевые единицы?

- Каждую боевую единицу следует тщательно подготовить. Единица с притупленным концом дает так называемый платонический эффект. Единица с чересчур острым концом дает эффект кратковременный и излишне напористый, так называемый, скотский. Это связано с тем, что единица пролетает навылет. Кроме того, единица должна быть адресована методом предварительной обработки или сориентирована на рикошет. В первом случае объектом вожделения становится объект, так или иначе связанный с процессом предварительной подготовки, во втором случае – объект, связанный с рикошетом. Неподготовленная боевая единица вызывает непредсказуемую направленность действия.

- Вы слышали, рядовой О’Либенс? Каким образом готовился арсенал?

- Виноват, сэр, никаким.

- Ошибаетесь, О’Либенс. Подготовкой вашего арсенала занималась так называемая Мэри. Вам знакомо это имя, О’Либенс?

- Не могу знать, сэр. Виноват, сэр.

- Ефрейтор Ехидингс, кто в деревне Гринривер-Блоу штата Техас носит это имя?

- Однорогая корова пьянчуги Болдвина, сэр.

- Однорогая корова, вы слышали, О’Либенс? Сколько нарядов вне очереди?

- Три наряда, сэр?

- Пять, О’Либенс. Пять, сынок. И знаешь, почему?

- Не могу знать, сэр.

- Потому что больше не положено по уставу.

- Так точно сэр. Пять нарядов вне очереди. Больше не положено по уставу, сэр!

- Встать в строй, солнечный мой... Вольно. Р-р-разойдись!

 

* * *

- Иннокентий Аврельевич, вы совершенно правы! Эти студенты совершенно распоясались! Ну, поглядите-ка! И кому это только в голову пришло надеть на статую Исаака Ньютона халат! Кажется, это халат нашей уборщицы Глафиры: видите пятно? Это она у меня в кабинете опрокинула колбу с экстрактом надпочечника. Помнится, я её так отругал. И вот этот, с позволения сказать, женский халат, мы видим на фигуре знаменитого ученого? Позор!

- Да, вы правы, Авгур Саймурадович.

- Дайте-ка я его сниму, что ли. Смотрите-ка! Не снимается! Да у него руки в карманы халата засунуты, и снять никак невозможно. Как будто он сам надел этот халат.

- Ну, что вы такое говорите! Дайте-ка, я попробую... Никак!

- Чудеса!.. Смотрите-ка. Мне кажется, что у сэра Ньютона лицо как-то изменилось.

- Вы полагаете? Хотя, постойте-ка... И вправду!

- Был серьезный взгляд маститого ученого, а сейчас как будто счастливый сорванец. Мальчишка какой-то, а не Ньютон, ей богу!

- Всё же надо снять этот халат.

- Так ведь он не снимается!

- Разорвем, стало быть. Неужели терпеть это издевательство над заслуженным ученым?

- А халата вам не жалко?

- Всё равно ведь пропал, хоть так, хоть этак.

- Справедливо, коллега. Тем более, что он уже и ветхий. Пусть комендант выдаст Глафире новый, я похлопочу. Вы держите сэра Ньютона, а я буду рвать халат.

- Давайте.

- Ой, что-то я тут об острое что-то укололся. Стрела, кажется, детская в кармане была. После разберемся, - И профессор Авгур Саймурадович Атабеков машинально сунул стрелу в карман.

«...Неподготовленная боевая единица вызывает непредсказуемую направленность действия».

* * *

- Петенька, я же сказала тебе, что сегодня никак не получится.

- У тебя постоянно какие-то отговорки. Скажи сразу уж, что не любишь меня.

- Люблю, Петенька, люблю, но сегодня мне надо обязательно заняться сопроматом. А в воскресенье встретимся, обещаю.

- Танюш, если бы хоть половина твоих обещаний исполнялась... Да хотя бы треть.

- На меня нельзя обижаться, Петенька, - и белобрысая Танюшка чмокнула Петеньку в левую щёку.

- Ладно уж... Я и не обижаюсь.

- Вот и не надо обижаться. А то надулся, заважничал. Прямо как сэр Исаак... Ой, Петенька, смотри!

- Что?

- У Ньютона какое лицо печальное.

- С чего бы ему веселиться, ведь он же серьёзный ученый.

- Да ты посмотри только!

- Ой, и правда. Все земные скорби на его лице написаны. Как же это так получилось? Ведь он же бронзовый. Неужели его кто-то переделал?

- Нет, это у него внутренний мир преобразился, чем-то его глубоко уязвили.

- Ты серьезно?

- Нет, конечно, но ты знаешь... Как-то жутко видеть такое страдание даже на лице статуи. И потом, не понятно это всё.

- Да, дела...

* * *

- Гаечка, я сегодня ужинать не буду. Был небольшой фуршет, выход на пенсию одного старшего преподавателя, ты его не знаешь. Так я уже и сыт.

- Авгурчик, а может быть, покушаешь немного? Ведь от университета добирался до дома почти два часа, немного хоть перекуси. У меня котлетки, картошечка и огурчики соленые.

- Ну, Гаечка, ты как всегда меня совращаешь, я не могу устоять. У тебя всё такое вкусное, а я посмотри, как растолстел в последнее время!

- Глупости это. Ты – мужчина видный, тебе полнота идет.

- А здоровье? Я же по университетской лестнице в два приема поднимаюсь!

- Вот это потому что ты перестал обедать дома. Хватаешь там, на ходу какие-то куски, откуда же силы возьмутся? Авгурчик, съешь хотя бы огурчик.

- Авгурчик, съешь огурчик... «Мусик, где же гусик?»

- Что? Какая-такая Мусик?

- Да нет, Гаечка, это я так, к слову.

- Э-э-эх! Посмотрите на этого кобеля! У него уже какая-то Мусик завелась! Эти студентки, им бы только найти преподавателя поглупее, да охомутать, чтобы он зачеты все поставил, и у других преподавателей слово замолвил. Вот так и пролезают в аспирантки, не мозгами, а ногами! А ты и рад, глаза выпучил, челюсть отвесил, козел старый!

- Гаечка, ну что ты такое говоришь? Ну откуда ты всё это взяла?

- Знаю!

- Ну откуда?

- Сама была студенткой.

- И ты так поступала?

- Что ты, с чего ты взял? Нет, конечно, но такие были и на нашем курсе.

- Помнится, ты же собиралась в аспирантуру к Хохлову...

- Ну, так ты будешь есть или убирать все?

- А что там?

- Я же говорю: картошка, котлеты, огурчик.

- Ах, да... Но ты меня сбила! Я сейчас думал о чем-то важном.

- Поешь, и будешь думать. Никуда от тебя не уйдет твоё важное.

- Да, конечно...

- Аванс получали?

- Да, Гаечка, сейчас принесу.

- Сиди, ешь, я сама возьму. В правом кармане пиджака ведь у тебя кошелёк?

- И когда ты перестанешь шарить у меня по карманам?..

- Что? Не слышу! Погоди, сейчас подойду.

- Нет, ничего, я так, про себя... Гаянэ ты моя, Гаянэ... «Оттого, что я с севера чтоль?» ... И ничего-то в тебе хорошего нет, кроме имени...

- Ты что-то говорил, милый?

- Нет, дорогая, это я Есенина вспомнил.

- Вот это что такое? Я укололась об это. У тебя в кармане лежала эта вещь.

- Да, я забыл совсем. Надо отдать Глафире.

- Какой ещё Глафире?

- Техничке нашей.

- Старый ловелас, он уже и с техничками шашни водит!

- Ну что ты такое говоришь?

- Что вижу, то и говорю!

- Во-первых, я не понимаю твоего тона, во-вторых, я не принимаю твоих обвинений, в-третьих, техничка – тоже человек!

- «Техничка – тоже человек!» Ну вот, так и есть! И после этого он будет говорить, что он не принимает моих обвинений. Техничка стала ему тоже человек, а я, значит, никто. Со мною можно так обращаться... Так тиранить... Так обижать... После двадцати лет супружеской жизни... Я ему отдала лучшие свои годы... А он!..

- Ну, успокойся, душечка, отдала лучшие, отдашь и худшие...

- Что? Нет, так издеваться над собой я не позволю! Ты на что намекаешь? Что я уже некрасивая, да? Что меня надо списать в утиль, да? Теперь у нас, видите ли, есть техническая женщина Глафира? Ну и как её техничность? Старый! Развратный! Кобель!!! И обжора, к тому же! Правильно мне мама говорила... Ты – эгоист! Ты меня никогда не любил, а я тебя ...Ой! Что это? Авгурчик, родненький, сердце что-то бьется так сильно...

- Гаечка, что с тобой?

- Отпустило. Всё хорошо... Теперь хорошо стало. Сладко так. Милый. Какая же я всё-таки мегера! И как ты только меня терпишь, родной ты мой, замечательный? Как же я тебе жизнь-то порчу!

- Гаечка, ты главное, не беспокойся, вот ляг, отдохни. Я и посудку сам помою.

- Да от чего же мне отдыхать? Это ты на работе был, а я-то ведь и не устала нисколько. Сама не понимаю, что это я на тебя взъелась? Ты у меня такой славный! Я тебя люблю. Слышишь? Я тебя просто обожаю, мой родной, мой самый замечательный в мире человек! Поцелуй меня. Иди ко мне. Я тебя ... Ну, иди же!

* * *

- Скорая? Срочный вызов. Сердечный приступ. Адрес? Записывайте...

* * *

- Что же вы, батенька, неотложку вызываете, а супруга ваша ни на что не жалуется, здоровехонька?

- Доктор, тут такое дело, она жаловалась, что сердце сильно бьется.

- Ну, и бьется сильно, так что же тут плохого? А вы вспомните-ка свою молодость. Ведь поди-ка влюблялись? Так что же сразу в неотложку звонили?

- Влюблялся. Но при чем тут сердце?

- Билось оно у вас по-особенному?

- Я уж и не помню, доктор. Давно это было. Так вы полагаете, что моя жена влюблена?

- Я вам сообщаю по секрету точный диагноз, да она и сама мне сказала.

- Не может быть, доктор!

- Случай у вас, признаюсь, довольно редкий, я бы даже сказал исключительный. Рад за вас. Не всякому удается похвастать, что жена сохранила пылкость чувств к своему мужу на протяжении двух десятков лет.

- Да что вы, доктор! Какие два десятка пылких чувств! Одни упреки да брань все эти годы! Я уж и сам не знаю, было ли когда такое, чтобы она меня любила?

- Помилуйте, но ведь вы как-никак женаты!

- Ну и что с того? Мало ли женатых? Что же все друг друга любят, по-вашему?

- Не могу утверждать такого и про половину, ну да мне пора. Вот будете давать витаминчики, я вам выписал на всякий случай. Желаю здравствовать. Счастливчик.

- Спасибо доктор. Вот ведь как бывает...

* * *

- Авгурчик, родной мой. Успокой меня. Скажи мне всю правду.

- Ты о чем, Гаечка?

- Скажи, что у тебя с ней ничего не было. Скажи мне, что она старая, толстая и некрасивая. Скажи, что ты её не любишь. Скажи, что любишь меня, а не её, Авгурчик.

- Да ты о ком, душенька?

- Да о ней, о техничке твоей. О Глафире.

- О Глафире? Да ты что?! Она ведь совершенно не в моем вкусе... Хотя... Ой! А ведь, действительно, никто никогда не видит в ней женщину, лишь только потому, что она – уборщица. И ведь не старая она. Ей лет тридцать – тридцать пять, не больше.

- Авгурчик, что ты такое говоришь? Одумайся.

- Такая вежливая, приветливая всегда. И работу свою любит, и делает её быстро и качественно. Почему мы порой не замечаем, что рядом с нами сосуществуют такие очаровательные женщины?

- .Нет, я больше не выдержу! Ты смерти моей хочешь!

- Ты меня всю жизнь пилила, а я, как последний осел боялся развода с тобой. Что ты мне, собственно, дала в жизни? Неуверенность в себе и отменное питание, стремление к карьере и пренебрежение научной истиной. Ещё бы ты была привлекательна для меня как женщина, так ведь нет! Давно уже нет.

- А ты жесток, Авгур. Я изменюсь, Авгурчик, у нас всё будет хорошо, только не говори больше о ней.

- Если бы мне встретить такую женщину! Да что говорить – вот она, кусок золота, а не женщина, и одинока... Если бы мне похудеть, я бы, возможно, ещё мог понравиться... Кусок золота. Да, Золушка – вот она кто! Как же это я не разглядел за столько лет!

- Авгу-у-ур!!! Ты меня слышишь? Ты делаешь мне больно!!! Перестань!

- Поздно. Я любил тебя, возможно, хотя теперь мне кажется, что настоящей любви я никогда не знал. Но теперь-то я точно знаю, что я люблю не тебя.

- Какой удар! И это теперь, когда ты мне нужен как никогда!

«...Неподготовленная боевая единица вызывает непредсказуемую направленность действия».

* * *

- Авгур Саймурадович, полно вам шутить. Успокой меня. Скажи мне всю правду.

- Я не шучу, Глафира Гавриловна. Я искренне говорю: я вас люблю. Влюблен, как мальчишка, влюблен до потери здравомыслия, по уши, что называется, втрескался. К чему скрывать? Я, извините, Глафира Гавриловна, не в тех годах, чтобы по ночам подушку орошать слезами, но я готов всё – жизнь свою, свободу свою к вашим ногам, так сказать, кладу, вот.

- Да как же это? Ведь вы женаты.

- Разведусь, Глафира Гавриловна, только слово скажите.

- Не приведи господи, грех-то какой! Разведётесь? Неужто? А дальше-то что?

- Всего себя, так сказать, вам вручаю.

- Да куда вы мне? На что?

- Куда? А я разве не сказал? Я не нахлебником к вам прошусь. И зарплату свою я буду вам отдавать полностью. И квартиру, естественно, потребуется размен с моей бывшей, то есть, извините, нынешней супругой.

- Да вы, никак, всерьёз это мне говорите всё, однако?

- Всерьёз, Глафира Гавриловна, очень всерьёз!

- Нет, я ничего не понимаю.

- А тут и понимать нечего. Вы – моя мечта, ангел, божественное существо. И я вам предлагаю руку и сердце.

- Вот! Смотрите, люди добрые, до чего наука довела человека. Перезанимался, родимый. Умом тронулся.

- Это почему же это я умом тронулся?

- Да потому что я, поди, не девушка на выданье!

- Но почему?

- Почему? Почему... Потому что я сама влюблена...

- Господи, в кого же?

- В Иннокентия Гвоздецкого!

* * *

- Иннокентий, нам надо поговорить, как мужчина с мужчиной. Сейчас, знаете ли, не те времена, чтобы ... Дуэль и всё такое. К тому же мы, коллеги, почти друзья, по крайней мере, считались таковыми.

- Почти друзья? Помилуйте, Авгур Саймурадович, вы для меня всегда были и остаётесь и коллегой и другом. Что случилось?

- Глафира.

- Что – Глафира?

- Напрасно вы делаете вид, что не понимаете, о чем я говорю.

- Я, действительно, ничего не понимаю.

- Она мне всё сказала.

- Что всё?

- Что у вас с ней роман.

- Да вы с ума сошли! У меня – роман – с техничкой?

- Не прикидывайтесь! Во-первых, это не техничка, а женщина, причем, молодая, безусловно, красивая, и высокой нравственной частоты. Во-вторых...

- Во-вторых, это не у меня, а у вас роман, и теперь мне всё понятно.

- Бросьте! Не надо переводить стрелку с больной головы на здоровую!

- А я ничего и не перевожу. Во-первых, поздравляю, вы – влюблены. Во-вторых, я, слава богу, не имею к этому никакого отношения. В-третьих, выкручивайтесь сами.

- Вы категорически настаиваете, что не питаете никаких чувств к Глафире Гавриловне?

- Ни в малейшей степени!

- Честно?

- Честное профессорское!

- Голубчик вы мой, дайте я вас поцелую.

- Не надо. Может быть, эта ваша безумная любовь заразна!

- Шутить изволите?

- Ну, разумеется! А знаете что? Не пойти ли нам по этому случаю «Под яблоко» и не взять ли нам по пивку?

- Я угощаю!

- Не буду спорить с влюблённым безумцем.

* * *

- Иннокентий Аврельевич, позвольте, я в вашем кабинете пол вымою.

- Глафира, вы же утром его мыли.

- Народ приходил, запачкался пол.

- Мне кажется, тут чисто. Позвольте-ка, я вспомнил: вы же и днем тут прибирались!

- Днем прибирала, а сейчас – вечер.

- Что же это вы по три раза в день убирать затеяли?

- Иннокентий Аврельевич, если надо будет, я и четыре!..

- Глафира, голубушка, зачем же так себя изводить? Довольно одного раза в день.

- Голубкой меня назвал! Кеша, неужели и ты меня любишь? Неужели моя любовь не осталась незамеченной?

- Как? Что вы сказали?

- Милый! Не смущайся. Ты уже проговорился! Иди же ко мне, иди к своей Глаше!

- Нет уж, увольте. Глафира ... как вас по батюшке? Гавриловна, да! Вы бы шли уже отдыхать. Мне тут поработать надо, а с уборкой на сегодня достаточно. Тут чисто. Вполне опрятно и уютно, благодарю вас.

- Как же так? Ты меня прогоняешь?

- Да, видите ли, вам пора. День рабочий кончился. До свидания.

- До свидания. Милый. Какое замечательное слово – свидание! Когда же, когда? Ты мне назначаешь свидание, да? Где?

- Хм. Вот тут же, на этом самом месте, завтра, ровно в десять вы помоете этот кабинет. Ключ будет на вахте.

- Но в десять часов у тебя лекция, я твое расписание наизусть знаю!

- Вот и чудненько, у меня лекция, и я вам не помешаю, а вы – мне.

- Ты мне никогда не мешаешь, милый!

- Конечно, конечно. До завтра.

- До свидания.

- Хм ... Странная, однако, болезнь... И, похоже, что заразная...

* * *

- Глашенька, здравствуйте. Мне нужно с вами поговорить?

- Здравствуйте, а по какому вопросу?

- Я – жена Иннокентия.

 

 

* * *

- Папа, я люблю...

- Что-что?

- Я люблю физику, папа.

- Как?! Физику? Или физика?

- Ну вот, опять ты смеешься.

- Я не смеюсь, Женечка, я уточняю.

- Ну, в общем, я поняла, что мне нравится эта наука. Да что там нравится – я просто влюблена в физику!

- И давно?

- Давно. Уже целых пять с половиной часов.

- Женечка, это, конечно, великолепно. Я рад, что моя профессия тебе нравится.

- Папа, ты не понял! Не нравится, а я влюблена! Ну, как ты не понимаешь?

- Не вижу большой разницы в определения, действительно. Если ты хочешь, чтобы я понял, то не злись, а объясни, доченька.

- Я мечтаю сделать физику своей профессией. Я жить без неё не могу! Я её люблю!!!

- Дочь, хорошая моя, это, безусловно, замечательно, но боюсь, что физика не ответит тебе взаимностью. Поверь мне, как отцу, это – не твоё призвание.

- Меня не удивляют твои слова, папуля. Редкие родители способны поверить в своих детей.

- Женечка, я в тебя верю, но только не в области физики, уж не обижайся.

- На профессоров не обижаются.

- Ну, вот ты так, да? Ну... Хорошо, скажи, в чем состоит второе начало термодинамики?

- Второе начало – это конец.

- Ну, вот видишь? А закон Гей-Люссака?

- Про геев, папа, я знаю лучше тебя, можешь не сомневаться. Но только я этим не интересуюсь?

- Что? Гм... Нет, дочь, так не пойдет.

- Скажи прямо, папа, ты мне запрещаешь поступать на свой факультет?

- Ну, как же я могу тебе запретить это? Просто я не верю в результат и не хочу в этом участвовать.

- Спасибо!!!

***

- Иван Моисеевич, тут у нас в приемной комиссии документы подала Евгения Иннокентьевна Гвоздецкая. Это...

- А вы сомневаетесь?

- Практически, нет. Однофамильцы, конечно, встречаются, но ведь Иннокентьевна. Такое имя встречается не часто, а в сочетании с фамилией.

- А почему бы вам прямо не спросить?

- Зачем? И вообще! Как будто это что-то значит!

- Вот именно.

- Ну и как она, кстати, сдает?

- Как и полагается, неплохо. Мне, правда показалось, что наш предмет она знает слабовато, но, учитывая... Вы понимаете.

- Хорошо?

- Обижаете! Отлично!

- Зачем же отлично, если знает слабовато?

- Я думаю, что наверстает. Возможности есть. Папа проконсультирует. да и потом, зачем портить отношения? Все равно ведь пройдет. Уж если дочь Гвоздецкого не поступит, то кому и учиться у нас?

- Вы правы, коллега.

* * *

- Сэр, рядовой О’Либенс по вашему приказанию прибыл!...

- Тихо, сынок. Не шуми. Как тебя зовут? Кажется, Генри?

- Так точно, сэр! Генри О’Либенс, сэр!

- Да не кричи ты. Мы тут одни. Присядь, Генри.

- Есть, присесть.

- Почитай-ка стенограмму с земли.

- Тут гриф «секретно», сэр.

- Читай, сынок, читай.

***

- Ну, что скажешь?

- Сэр, я не знаю... Я виноват... Сэр, разрешите пять нарядов вне очереди? Десять? Сэр, я исправлю!

- Не суетись, сынок. Что ты исправишь?

- Я допустил оплошность. Ошибку. Грубую ошибку... Я исправлю, сэр.

- Включи-ка вот эту штуковину.

- Экстраполятор, сэр?

- Вот-вот. Экстрапопулятор.

- Есть сэр. На кого настроить? На Иннокентия? Или на его жену? Или на Глафиру?

- Вздор! Всё это – чепуха. Настрой-ка на Евгению Гвоздецкую.

- Я не понимаю, сэр. Там, мне кажется, всё в порядке.

- Это тебе так кажется, Генри. Давай-ка, не спорь, и настраивай на эту Женечку.

***

- Иван Моисеевич, вы уже прочитали диссертацию Евгении Гвоздецкой?

- Оставьте.

- Ну что я могу поделать?

- И повезло же нам быть у неё оппонентами!

- И не говорите.

- Ведь не кто-нибудь, а дочь Гвоздецкого. К тому же, девочка трудолюбивая, упорная. Пять лет упорной учебы. Диплом с отличием. Три года аспирантуры. Два года работы на кафедре. Если её сейчас зарубить, у неё просто руки опустятся. Жалко человека. Ну, нет у неё таланта, зато есть упорство, трудолюбие. Работает же человек!

- Это всё так, Иван Моисеевич, но всё же. С такой темой – защищаться... Существуют же какие-то границы, рамки, нормы. Работа же пустейшая!

- А вот тут вы не правы, Павел Рашитович. К теме она не имеет никакого отношения. Тему ей руководитель давал. И ученый совет утвердил.

- Вы же знаете, как ученый совет утверждает – списком. Пятницы, конец рабочего дня, кто-то спешит на дачу поливать огурцы, кто-то на рыбалку, кто-то на концерт, все торопятся, каждый думает о своем.

- Но ведь из названия же ясно, что в этом ничего быть не может!

- Не скажите! Название – это ещё не вся работа.

- В данном случае название гораздо лучше содержания. Пустая работа.

- К оформлению претензии есть?

- Ну, с этим всё в порядке. Нынче на компьютере и графики и таблицы такие можно нарисовать, что любая дипломная работа выглядит не хуже докторской.

- Значит, нет претензий.

- Что же, по-вашему, любую ерунду можно красиво оформить и защищать в качестве диссертации?

- Ну, уж прямо ерунду. Тему утвердил ученый совет!

- Опять вы об этом. Но ведь нету ничего в работе! Ни цели, ни метода, ни результатов, ни выводов. пережевывание известных истин, компиляция работ других авторов.

- Но, по сути, всё ведь правильно?

- Да и ничего нового же нет!

- Раз человек работал, значит, нового не быть не может.

- А вот тут как раз такой случай.

- Просто не достаточно хорошо представлены результаты.

- Да и нету результатов никаких.

- Если правильно представить, то будут. Ей надо просто помочь.

- Кто будет помогать? Вы?

- Хоть бы и я. Да и вы могли бы!

- Это же беспринципно!

- Почему? Вы хотите, чтобы она не защитилась? Кому от этого будет лучше?

- Науке!

- Наука в любом случае не пострадает. Её диссертацию никто не заметит. Мало ли защищается кандидатских диссертаций и складывается на полку? Просто человеку дадут диплом, и он станет капельку больше получать. Разве это плохо?

- Да поймите же вы, что это девальвация научного звания!

- Не звания, а степени.

- Ну, степени. Нельзя так.

- Хорошо, дадите вы отрицательный отзыв. Знаете, что дальше будет?

- Знаю. Найдут другого оппонента, который даст положительный.

- Вот именно!

- А ко мне больше не будут обращаться с подобными предложениями.

- Разумеется.

- По крайней мере, моя совесть будет чиста.

- А почему? Ведь вы могли бы дать рецензию с ценными критическими замечаниями, указать на основные недостатки, а потом отметить, что они не снижают ценности работы. В целом рецензия была бы положительной, но всем было бы понятно, что недостатки есть и их много. А так вы умываете руки, Понтий Пилат этакий. А другой такую рецензию даст, что и предопределит стопроцентный успех при голосовании. Да и кстати: ведь будет же голосование. Почему вы считаете, что там сидят люди глупее вас? Ведь они могут проголосовать против.

- Да потому что они рассуждают точно также! Они скажут: раз оппоненты дают положительную рецензию, то работа стоящая. Нам за двадцать минут доклада разобраться сложнее, они всю диссертацию прочитали от корки до корки.

- Тут вы, мне кажется, утрируете.

- Ничего подобного! Так и будет.

- В конце концов, раз так будет, стало быть, тому и быть. Беда не велика.

- ФаДеДе.

- Что?

- Мы превращаемся в Фабрику Дипломированных Дураков.

- Дипломированных дураков, говорите? Забавно.

- Печально, а не забавно.

- И печально и забавно.

- Да.

- Ну ладно, поступайте, как хотите. Я вас ни о чем не спрашиваю. Я решение уже принял. Я напишу положительную рецензию, но укажу недостатки. Умному - достаточно.

- А я уже написал.

- Вот как? И какую же?

- Положительную, конечно!

- А что же вы мне голову морочили?

- Всё же сомневаюсь в правильности своего решения.

- И не сомневайтесь.

- А как же совесть?

- Что-что? Совесть? Нет её. Пустые слова. Во все времена наука работала на войну и не отягощала при этом своей совести. А вы нашли чему сокрушаться: одной дипломированной дурой будет больше! Знаете их сколько?

- Знаю. А что делать? Жалко девушку...

***

- Останови, Генри.

- Есть, сэр.

- Ну, что скажешь теперь, рядовой О’Либенс?

- Сэр, я виноват... Сэр, я исправлю!

- Вздор! Ничего исправлять не надо. Как есть, так будет. Стрелы Амура от Бога, даже если выпущены они ... рядовым О’Либенсом.

- Что же мне делать, сэр?

- Что делать? Пять нарядов вне очереди.

- Есть, пять нарядов, сэр!

- В казарму шагом марш!

* * *

- Заслушав рапорт сержанта Шумахера, командир специального стрелкового батальона постановил представить к званию ефрейтора рядовых: Фанихоуп, Браункорн, Шапиро, Сметкович, О’Либенс. Стрелки! Поздравляю вас с присвоением очередного звания!

- Служим божественным целям!

* * *

- Шумахер, ты же говорил, что твой О’Либенс никогда не станет ефрейтором! И всё-таки представил к очередному званию?

- А что делать? Жалко парня...