Не за то батька сына порол, что играл, а за то, что отыгрывался

 

Конитива, товарищи! Конитива, по-японски, означает «здравствуйте». И что с того, что вы японским языком не владеете? Это ваши проблемы. Я вот тоже не владею! А кому до этого дело? Мало ли, чем я еще не владею? Валяюсь на спине посреди сцены. Лежать неудобно. Половицы, которыми выстлана сцена, впились в позвоночник тигриной хваткой, не говоря уже о рампе, на которой лежит моя голова. Не рампа, а гильотина, если не сказать хуже. Терплю. Я в своем репертуаре – смотрю кино «со всеми удобствами». Не, за билет я заплатил честно, только что толку? Воскресенье, сеанс утренний и зал забит пацанвой до отказа. Не то, что сидеть – стоять, места нет. Но, это не про меня. Я всегда себе место найду, и не только стоячее, но и лежачее.

 

Пока народ перечитывал титры «Таинственного острова», уплотнившись в зрительном зале до состояния шпротов в банке, я как разведчик, протиснулся к лестнице, ведущей на сцену. Змеем, по-пластунски, прижимаясь к полу, чтобы тень моей крадущейся задницы не была видна на экране, заполз к середине рампы. По экрану над штормовыми, вспененными океанскими волнами к Таинственному острову летит воздушный шар с невольными искателями приключений. Улёгся на спину: рампа под головой, как подушка, левый глаз смотрит левую половину экрана, ну, а правый, понятно, правую. Изгваздаюсь, конечно, как трубочист. Мама ругаться будет, ну да мне не привыкать. Я так люблю кино, что могу его смотреть в любом положении - сидя, лёжа, стоя, из дырки в заборе, вверх ногами, или в свободном падении: пока летишь - смотришь.

 

В прошлом году мы всей семейством отдыхали в Форосе, в Крыму. Вечерком забрели в парк к летнему кинотеатру. Папа, как положено, купил билеты на фильм «Парижские тайны», в том числе и на меня. Однако, оказалось, что «Тайны» не про мою честь: «Дети до шестнадцати лет не допускаются!». Я понимаю, трудно меня принять за шестнадцатилетнего. Подождать, разве что, лет десять. Контролёрша завернула меня без разговоров. А когда папа попытался решить вопрос полюбовно, пригрозила кликнуть офицерский патруль.

 

Папа хоть и в гражданке, но у него на лбу нарисовано, что он офицер. Делать нечего. На бугре расположен Дом отдыха Министерства обороны. Генералов здесь, как шелухи от семечек у сельпо, а папа только капитан. Спорить с офицерским патрулём ему «не с руки». Он и так, только тем и занят, что честь раздаёт налево и направо, несмотря на гражданский пиджак и шляпу. По привычке. В кои веки форму снял. Я думаю, он столько генералов за всю жизнь не видел.

 

Мама расстроилась. Уж очень ей хотелось про «Парижские Тайны» узнать. Тогда я предлагаю им на пару идти в кино и обещаю смирненько посидеть на лавочке у забора летнего кинотеатра, пока они поглазеют на Жана Маре. Уговаривать долго не пришлось. Затоварили мороженным, конфетами, газировкой и усадили на лавку. Поцеловала меня мама и пошли они в кино без меня. Лишь папа у самого входа обернулся и погрозил пальцем. А чего грозить? Я всегда своё слово держу, если, конечно, мне обстоятельства не мешают. Ну, а если уж обстоятельства, какие против – тут ничего не поделаешь.

 

Хорошо, тепло. Вокруг люди гуляют. С летней эстрады музыка слышна. Духовой оркестр вальс какой-то наяривает. Сижу себе на лавочке, грызу монпансье из металлической баночки, да лимонадом прихлёбываю. Прихлебываю и вспоминаю, как я, застряв в заборной дыре такого же кинотеатра в Романовке, смотрел «Полосатый рейс». А потом чего-то мне и подумалось: какая разница, буду сидеть я на лавочке у забора, или на самом заборе? А никакой! Заодно и на «Парижские тайны» гляну. Закрыл я баночку с монпансье, закупорил бутылку с газировкой и двигаю прямиком к забору.

 

На заборе посидеть не удалось. Какой-то старшина из Министерства обороны не пожадничал пустить поверху забора нитку колючей проволоки. Как я не мостился – ничего не вышло. Пришлось забраться на дерево и по нижней ветке передвинуться над забором, для лучшего обзора. Сидит народ на деревянных скамейках, кино смотрит. Мне тоже удобно. Ветка разлапистая, прямо кресло, а не ветка. Ну, не то чтобы совсем кресло, но держусь кое-как, с грехом пополам.

 

Подо мной какой-то лысый дядечка. Жарко ему, шляпу всё соломенную снимает, да платочком протирается. Глянул, как я на ветке устраиваюсь, но ничего не сказал. Потом только, слегка кулаком погрозил, когда ему на шляпу монпасьешка из моего раскрытого рта упала. Кино интересное, хочешь – не хочешь, а рот раскроешь. Пригрозил он мне молча, монпасьешку только со шляпы стряхнул.

 

Где-то в середине фильма, в разгар драки между Жаном Маре и парижскими полицейскими, я так увлекся, что про все забыл. В результате сверзился с ветки вниз, прямым ходом, на самую шляпу того потного дядечки. Сверзился вместе с монпансье и лимонадом. Хорошо, хоть на дядечку попал, всё помягче, чем кости о скамейку ломать. Бутылка с газировкой даже не разбилась, но грохота было прилично.

 

Скатился я с дядечки между скамейками и думаю сам себе: зареветь, чтобы уши не надрали, или просто дёру дать. А тут, чую - цап царап! За ухо меня кто-то держит. Дядечка! Поймал он меня, поднял сбитую шляпу, пока соседи на нас шикали, притянул за ухо к себе и усадил рядом, на скамью. То он меня за правое ухо держал, а тут перехватил, за левое, поудобнее, а в правое шепчет, соседям, чтобы не мешать:

 

- «Ты, боец, чей будешь?».

 

Я, как услышал про «бойца», сразу догадался. Из наших дядечка, из военных. А раз из военных, то мы с ним поладим. Солдат ребёнка не обидит. Чей будешь? Не видно по мне что ли? Свой я! Флотский! Понятное дело:

 

- «Жека, я! Мамин, да папин. Чей же еще? Отдыхаем мы тут!».

 

А он мне:

 

- «Мама-то, с папой где? Папа офицер?».

- «Капитан! Морская авиация! Кино с мамой смотрит, как все!», -

 

рапортую, а сам смотрю, куда бы мне сдёрнуть от дядечки этого в кусты. Ан, нет! Кустов вокруг не наблюдается, да и ухо моё в руке дядечки сидит намертво. Сдернуть, конечно, можно, но только, если без ушей. Повернулся он ко мне, посмотрел пристально:

 

- «Ясно дело! Жека, значит? Чего же ты сам по себе, а не с ними? Папа на билетах экономит?».

- «Да, как же с ними? И ничего папа не экономит. Есть у меня билет. Билетёрша не пустила. Кинуха-то до шестнадцати лет!», -

 

отвечаю, а сам билет по карманам разыскиваю. Отпустил дядечка моё ухо, руку на плечо положил:

 

- «Ладно, смотри кино, после, разберёмся. Угощай! Чем ты там в меня плевался?».

Пока мы с ним монпансье догрызали, «Парижские тайны» и кончились. Выходим мы из кинотеатра к скамеечке условленной, а там уж папа с мамой круги нарезают в поисках моей персоны. Дядечка, как заорет командным голосом:

 

- «Капитан! Ко мне!».

 

Я, так и присел. Ну, думаю, не иначе на Министра обороны с дерева свалился. Что сейчас будет? Папа, тоже не дурак – правую руку к шляпе приложил и марширует строевым шагом к Министру на доклад. Мама на месте по стойке смирно, известное дело – офицерская жена. Адмиралом дядечка оказался, шишкой из Главного штаба Военно-морского сил. Все обошлось. Нас даже в гости пригласили на следующий день. Адмирал ни капельки не обиделся, что я на него с дерева «спрыгнул». Папа потом сказал:

 

- «Полезное знакомство. Знаешь, ты Жека, на кого с деревьев прыгать...».

 

Кинопленка рвётся, и на белом полотнище экрана начинают мелькать какие-то черные полосы и кресты. Пацаны дружно принимаются свистеть и требовать «сапожника на мыло». Я свистеть еще не умею. Включается свет. Слева и справа от меня, под самой рампой, лежит не меньше десятка таких же умников как я. По лестнице ведущей на сцену со шваброй в руке поднимается «баба Дуся», а, может, «баба Зоя». Откуда же мне знать? Я, не дожидаясь, пока она начнет «выметать» нас шваброй из-под рампы, двигаю к противоположной лестнице. У края сцены ныряю за бархатный занавес и замираю в ожидании. Темень за занавесом не хуже, чем в нашей кладовке. Пыли только такой у нас нет. А здесь пылища! В носу начинает чесаться и меня пробивает на чих. Чихаю, как кот, несколько раз, закрыв нос занавесом.

 

Свет в зале снова гаснет. «Баба Дуся» пролетает, как фанера над Парижем». Мимо. Я выбираюсь из-за занавеса на изнанку сцены, с другой стороны экрана. Здесь никого нет. В глубине стоят два ряда стульев. Справа черный рояль. Посередине, перед экраном огромное кожаное кресло. В таком кресле Ленин ходоков в Кремле принимал. В дальнем углу кантуются пенопластовые Дед Мороз и Снегурочка в ожидании Нового года. Усаживаюсь в кресло. Это не на сцене валяться под рампой. Место просто люкс! Видно отлично, только на изнанку: где было лево, стало право, а где право – всё наоборот. С моей стороны капитан Немо оказывается левшой. Здесь все левшами оказываются. Сдаётся мне, сам директор Дома культуры со своими корешами кино туточки смотрит.

 

Так вот, про кладовку. Скажу по секрету, стоит у нас в кладовке старый сундучок, да что там сундучок – сундучище! Деревянный, весь поверху обит металлическими полосами, открывается он, огромным, кованным ключищем. И музыка играет, когда ключ в замке проворачиваешь. Металлическая такая музыка, от пружин, которые ключ задевает в замке при повороте:

 

- «тень-брень-тиритень-

тиритень-и-день-брень-

тень-тирень-тирень-брень-брень».

 

А в сундуке том, мешочек, а в мешочке том... Блин! Прямо, как в сказке: на дубу сундук, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо Кощеево, а в яйце иголка. Бедняга Кощей. Неприятная вещь - иголка в яйце! А, впрочем, так ему, Кощею Бессмертному и надо.

 

Мешочек сшит из юфтевой мягкой кожи и затягивается бечевкой, как кисет. Может, он и в самом деле был когда-то кисетом? Мешочек-то заветный. Ясно, что он не простой, уж больно кожа мягкая, несмотря на то, что кисету в понедельник сто лет будет. Бабушка говорит, что кисет этот достался ей от деда, моего прапрадеда, который был купцом в Новосибирске. Или в Барнауле? Я уж что-то не помню, или это другой прапрадед в Новосибирске был, какой по железнодорожной части? Запутаешься тут!

 

Сам по себе кисет меня не интересует, подумаешь, кожаный мешочек – делов-то. А вот в мешочке, внутри, там очень интересно. Это мой прапрадед отмусолил бабуле кое-что из своих закромов, в качестве «приданного» к свадьбе. До свадьбы-то еще далеко, ей всего-то лет семь было. Оно и понятно, революция на дворе – девятнадцатый год. Подарить не успеешь, так потом и дарить нечего будет – всё отнимут, всё экспроприируют. Вот он ей подарок заранее и сделал по случаю свадьбы, которая неизвестно когда будет:

 

- «На, Маруська!», -

 

говорит:

 

- «Это тебе приданное. Авось, доживу и посмотрю, какого ты себе кавалера выберешь, а не доживу, так будет с чем замуж выходить. И мне на том свете спокойнее будет. Только, тогда уж, выбирай такого кавалера, чтобы во всей округе краше да достойней не было. А родителей я упрежу, чтобы они к твоим богатствам пальцем не касались. Им только волю дай – все порастрясут, Да бирюльками этими не тряси, не хвастайся ни перед кем, от греха-то. Береженого, знаешь, бог бережет!».

 

А лежит в мешочке действительно богатство. Первое и самое интересное - золотой самородок размером с кусочек сахара-рафинада. Только он не угловатый, а обглаженный, эдакий, с каверной на одной стороне. По словам бабули, прапрадед, по молодости, до того, как в купцы податься, промышлял по Сибири и Дальнему Востоку сотоварищи золотишком. И то, правда. Откуда же богатству купеческому взяться? Тут, либо золото искать, либо на большой дороге кого грабить. Иначе не разбогатеешь! А я и не говорил, что он рыл это золото, да кайлом кайлил! Сказано: «промышлял». Откуда я знаю, что это означает? Оно и видно, раз самородок такой гладенький, не иначе в речушке его какой таёжной надыбали. Надыбали, в смысле нашли.

 

«Таинственный остров» заканчивается. Надо выбираться, а то поймают меня в этом персональном кинотеатре, еще уши надерут, чтобы не лез куда... «Классная» все же кинуха, жаль только, что не цветная. Надо спешить домой, пообедать, а после обеда по телику будут «Дети капитана Гранта» с Паганелем в главной роли. Да портфель на завтра в школу приготовить. Да с Санькой Матросовым переговорить. Он недавно хвалился, что пещеру в сопках нашел «классную», полную снарядных ящиков с артиллерийским порохом. Может, врет? Странно он пещеру как-то описывает. Якобы вход в неё дверями стальными закрывается, а внутри пулемет «Максим» стоит, с лентой набитой патронами. Врет, скорее всего. Но проверить всё равно надо.

 

Слово «надыбали» имеет исконно другой смысл, это уж мне бабушка объяснила. Когда, в давние времена, ловили какого разбойника или злоумышленника против властей, его тащили в застенок и за руки подвешивали на дыбу. А на дыбе той жгли варнака огнем, бичевали бичом, ломом кости ломали, чтобы узнать все его тайны, планы и намерения. Имущество, разбойным путем добытое и припрятанное в тайниках, про какое тать этот рассказывал во время пытки на дыбе, доставалось молодцам из пыточной избы. Палачи-то, они же не совсем дураки – про злые умыслы злодея начальству докладывали, а вот про сокровища награбленные не всегда. Так и стали говорить, дескать, «надыбали» у разбойничка то-то и то-то, да еще вот это. «Надыбали» - на дыбе узнали. С тех пор, так и пошло словечко по языкам – «надыбали».

 

Самородок этот самый первый, какой прапрадед на старательском поприще добыл. Вот он его на память и оставил. Верно, не один камешек желтенький нашел, раз этот сохранить удалось. И даже не два, потому, как в Новосибирске отстроил себе двухэтажный домино, бревенчатый. Потом женился на гречанке, да на коляске по городу разъезжал в шубе. Гречанку он из-за моря привез, как мир ездил посмотреть после трудов старательских. А может, не гречанку, а турчанку какую, на самом-то деле. Не иначе из гарема у султана, или паши, какого стибрил. Купцы и авантюристы, они такие – так и глядят, где, что плохо лежит.

 

У нас в роду, после женитьбы этой так все и поделилось, дети похожи либо на прапрадеда – русые да высокие, либо на прапрабабку гречанку – турки турками. У бабули, к примеру, сестра и два брата. Так вот, бабуля и её брат Коля – классические русские, а сестра Феня и брат Шурик – вылитые турки. Только фесок да кальянов с ятаганами не хватает. Рожи – не приведи, Господи. К ним даже спиной поворачиваться страшно. Янычары! И Витя с мамой – та же история. Мама, как царица грузинская – тёмненькая, высокая, стройная, волосы волной. Как расчесываться начнет, просто загляденье – не волосы, а водопад. А Витя русый, почти блондин, высокий – викинг, да и только. Один я удался, ни туда, ни сюда, ни викинг, ни турок – так, серединка на половинку и морда лепешечкой.

 

Я уже первоклассник. Если по честному, меня в этом году не должны были в школу отправлять, поскольку день рождения у меня шестнадцатого сентября и по гороскопу я «Дева». К первому сентября мне еще не исполнилось семи лет. Это папа всё запутал. Когда я родился, они всем бомбардировочным экипажем стали праздновать это событие. Так увлеклись, что про мою регистрацию, напрочь забыли. Зарегистрировали в Загсе только через месяц – шестнадцатого октября. Когда выяснилось, что в школу мне не попасть из-за нехватки двух месяцев, мама насела на папу по серьезному. Пришлось ему проехаться до Шкотовского Загса, «проставиться» кому надо, и перевести меня из «Дев», в «Львы». Теперь день рождения у меня шестнадцатого августа и я досрочно, на год раньше, стал первоклассником. Мама говорит, что это хорошо – на пенсию раньше выйду.

 

Живем мы не в гарнизоне, а в городе, и мебель у нас теперь не казённая, а японская, без инвентарных номеров. Папа привез её из Майдзуру, из последнего рейса. Сейчас он снова в море, где-то у Австралии. Мебель классная! На каждом предмете заклёпками прикреплена алюминиевая железяка, и на ней что-то написано красными иероглифами на самом настоящем японском языке. Сделана она из бальсового дерева, как плот «Кон-тики», на котором путешественники пересекли Тихий океан. Папа часто заходит своим судном в Японию, поэтому стал изучать японский язык, ну и я вместе с ним. Пока, что я знаю, как здороваться по-японски. Если хотите сказать кому-либо «здравствуйте», надо произнести «конитива», с ударением на последнем слоге, потом назвать человека по имени и добавить уважительную приставку «Сан». Конитива, Мураками-сан!

 

А первая фраза, которой папу научили на японском, была:

 

- «Икурата ска мусумэ?».

 

Папа хотел знать, как по-японски сказать: «Сколько стоит?». Чтобы в магазине японском к подаркам прицениться. Папе эту фразу и выдали, на бумажке написали. Он стал ходить по магазинам с бумажкой и спрашивать всех:

 

- «Икурата ска мусумэ? Икурата ска мусумэ? Икурата ска мусумэ?».

 

Представляю лица японских продавщиц, когда он их об этом спрашивал. Мама просто обхохоталась, как услышала эту историю Полный конфуз! Оказывается, «Икурата ска мусумэ?» с японского языка на русский переводится:

 

- «Сколько стоит женщина?».

 

Пошутили над ним так. А фраза «сколько стоит?» на японском: «Икурата ска?». Шутник потом был у нас в гостях и долго извинялся. Фраза «Сколько стоит?» самая ходовая фраза в моряцком лексиконе. Без неё моряк - просто не моряк. В какую бы страну не пришел пароход, первое, что нужно сделать - выучить на языке этой страны вопрос: «Сколько стоит?». В противном случае, не имеет смысла заходить в порт, там просто нечего делать.

 

Есть мнение, что все моряки, от начала времён, выходят в море только для того, чтобы зайти в иностранный порт, добраться до магазина и спросить «Икурата ска?». Нет, восход солнца в океане, конечно, дорогого стоит, и паруса надутые ветром, и соленые брызги в лицо, и пальмы, и рифы, тайфуны и ураганы. Но, согласитесь, если вы возвращаетесь домой обветренный тропическими ветрами, просоленный океанскими волнами, а вам нечего подарить своей любимой женщине и ребенку, то на кой чёрт, все эти ветра, волны и ураганы? Зачем преодолевать трудности, бороться за жизнь на утлой щепке, называемой пароходом посреди грандиозного океана? Зачем вообще все это?

 

Все самые известные авантюры в мире, от великих открытий до кровавых войн, начинались с мечты – сделать много пиастров. Все самые великие романтики и первооткрыватели, чтобы они там о себе не думали и, как себя ни оценивали, где-то в глубине души, в тайне от самого себя, подспудно мечтали о том, как Фортуна, вдруг развернётся к ним лицом и осыплет золотым дождём из дублонов. Колумб, Писсаро, герцог Альба, Ермак Тимофеич, капитан Чёрная Борода, да всех не перечислить.

 

Вы думаете, что Колумб искал Индию, чтобы подсмотреть восход солнца над индийским горизонтом? Ни фига подобного! Ему, просто край, надо было добраться до индийского магазина, ткнуть пальцем в мешок с пряностями и спросить: «Сколько стоит?». А! Вот, то-то! Викинги выходили в море на дубовых бочках из-под эля, египтяне - на вязанках тростника, римляне - на дровяных сараях, называемых триремами. Но! Это не мешало им быть настоящими моряками! Просто они знали главный морской вопрос – «Сколько стоит?». Романтики движут прогресс, а пиастры движут романтиками. Ну вот! Быть мне биту, если моряки с романтиками про мысли мои дознаются.

 

Подумаешь, пиастры. Мне это не страшно, я не романтик. Бабуля говорит, что я интроверт. Экстраверт, это который все выдаёт наружу, до такой степени, что внутри у него пусто, как в бочке. А интроверт, сколько на него снаружи не смотри, всё равно не поймешь, что он из себя представляет внутри. Интроверт - он, как двустворчатый моллюск: прикоснись, хлоп и створки закрыты. Можно сломать створки, залезть ножом между ними, раскрыть и увидеть разрезанные куски мышц и мантии. Но вы никогда не узнаете, что там было до того, как вы стали ломиться внутрь. Никогда не узнаете, а что же там происходит такое, и от чего появляются жемчужины.

 

Прапрадед, видать, не бедный был, но и не шибко богатый. На каменный-то домище не потянул. А, может, просто он такой скромный, что ему домище каменный без нужды. Ну, это уж потом было, а по молодости прапрадед еще тот авантюрист был. Одно слово – искатель приключений. Я ему даже завидую. Интересное время: хочешь - золото ищи, хочешь - по тайге броди за пушниной, или в хунхузы подавайся, а то земли какие неизведанные открывай. Простор! Не то, что сейчас. В школу ходи, двоек не получай, в сопки не бегай, в море не залезай, по подвалам не шастай. Только и слышишь: «Не лезь, не шастай, не шляйся!». А чем же тогда заниматься? Скукотища!

 

Однажды прапрадед, даже с хунхузами, за золотишко своё бился. Хунхузы - это разбойники такие дальневосточные. Среди них и русские, и китайцы, и хрен поймешь кто.

Интернационал разбойный, попросту говоря, заклятьем проклеймённый. Поджидали на выходе из тайги охотников с пушниной ценной или с корнем женьшеня, а то старателей, какие по золоту шустрили. Подождут, присмотрятся: вот они соколики, по тропе пешим дралом тащат богатство свое, тяжким трудом таежным нажитое. Потом из винтовок соколиков покоцают, всё добро себе, а хозяев этого добра прямым ходом в речку. Речки там быстрые, холодные и все бегут в Амур или в море. Вот и «концы в воду».

 

Разбойников хунхузами китайцы прозвали, поскольку банды изначально из китаёз и маньчжур состояли и китайцев же грабили. Это уж потом там всякого сброду со всего света прибыло. Впрочем, доставалось там всем: и нашим, и не нашим. Коцали друг друга почем зря. Бабуля говорит, прапрадеда тоже как-то раз в речку кинули. Подстрелили его с товарищем на таёжной тропе, у реки. Пуля по голове чиркнула,кожу продрала и оглушила. Лежит он весь в крови, не шевелится. Хунхузы подумали, что он концы откинул и бросили обоих в речку. Сунгари речка эта называлась, что ли, а не то какая другая. Где-то в наших краях это было, в дальневосточных.

 

Потащило деда водой. Речка неглубокая, хорошо, если по колено. Головой пару раз торкнуло об валуны. Водичка холоднющая, как лёд. Дед и очнулся. Очнуться то очнулся, несет его водой, а он и шевелиться боится. Дернешься - а, ну, как заметят да пулю вослед дошлют. Так и отмокал в ледяной водичке без движения. Совсем было в сосульку заледенел. Руки-ноги скрючило, того и гляди об валуны звенеть начнут. Выждал пока его за мыс унесло, чтоб хунхузы не увидели, что оклемался. Кое-как «причалил» к берегу и уполз в тайгу.

 

В тайге вышел на заимку, отлежался. На ягодах-грибах не зажиреешь, но и с голоду не помрёшь. Имущество его хунхузы экспроприировали, остался цел только самородок, на память оставленный. Да и то потому лишь, что на шее в кисете висел. Не догадались разбойники за воротом посмотреть. Что дальше было, я не знаю. Только по бабулиной версии, прапрадед с этими хунхузами потом за товарища своего посчитался. Якобы, даже, имущество вернул – похунхузил хунхузов слегка. Может, слегка похунхузил, а, может, и начисто. Теперь разве разберешь, через сто лет?! Да и что разбираться: начисто - так начисто. И правильно. Мне совсем их не жалко, туда им и дорога. Сколько они людей хороших загубили от жадности своей. Одно слово - подлые людишки. Хунхузы, они и есть хунхузы.

 

По мне, все люди делятся на четыре категории: людишки, люди, человеки и человечищи. Человечищи - это такие, как мой прапрадед, или Семен Дежнев, или Дерсу Узала, или Пржевальский. Что бы ты о них хорошего ни сказал, всё будет меньше, чем они заслуживают. Человеки, тоже выше всяких похвал, но не такие, как человечищи - попроще будут. Моя бабуля – человек!

 

Люди - это нормальные хорошие люди, как моя мама, папа, Витя, я и наши пацаны. Ну, пацаны не все, конечно. Почти… Да нет, пожалуй, таки все. Порылся я в них мозгами и не нашел таких, чтобы сказать не люди они, дескать. Есть, с легким говнецом, но это простительно. Все мы слегка с говнецом – одни чуть больше, другие чуть меньше. Что касается людишек – тут каждому должно быть ясно и понятно, кто они такие, и как их от порядочных людей отличить.