С лейкой и с блокнотом, А то и с пулеметом Сквозь огонь и стужу мы прошли. К.Симонов) 1. На войне Собкор газеты, пьяница и лирик, Бесстрашный - и в бою, и на пиру, пою тебе сегодня панегирик, готов с тобою выпить - на пари! Старлей весёлый, вспомни анекдотец, Который - ты, признайся, сочинил (смеялся сам великий полководец, другой же, сидя рядом, почернел). Герой всех книг и всех воспоминаний (что в будущем напишутся тобой), из тех окопных очерков и знаний, под пулями добытых… Мон тре бьен*! Какие были жен-щи-ны на фронте и как умели до конца любить – в последний раз! – Вы, сударь, не филоньте, потом, собкор, докончишь свой рассказ! Такие не филонят, извиняюсь, а любят так азартно и вразнос, что до сих пор живые изваянья ночами к нам являются! Взасос Ты куришь трубку - в ней Дукат ядрёный, пьёшь Греми «потный» (не с Того ль стола?!), в кармане носишь пистолет дарёный, но ИМ - своим ты полностью не стал… Тебя боятся, и всегда боялись все подлецы - всех стран и всех эпох, тебя простые люди обожали, а это значит - ты не так уж плох! Тебя полюбит юная девица, лет на пятнадцать младше, и взрослей… (Сначала вся богема подивится!) Ты лыбишься, но ты мне верь, старлей! Бери блокнот - я адрес задиктую, чтоб зря ты время после не терял, Шучу, я сам бы полюбил такую, но ждёт она по-прежнему тебя. Собкор умылся, сдвинул портупею - на месте «Лейка», ППШ**, блокнот… - С последнею машиною успею на линию – ту, за которой – фронт! Уехал, пыль столбом за ним клубится. - Вернёшься ль, буду очень-очень ждать! Собкор в ответ мне только улыбнётся, протянет руку - чтоб мою пожать. Как я хотел бы быть вон тем собкором, махнуть туда, на том грузовичке… А он не понимает, и с укором Мне крутит пальцем дырочку в виске. 2. Снова мир Жив, лейтенант! Простите, Herr полковник, к тому же - Сталинский лауреат?! И девочка-колючка, как шиповник, не сводит с вас свой восхищённый взгляд… Теперь вы вхожи в первую обойму - борец за мир, президиумов член, ваш дом - в высотке, и машина - к дому (и полон стрел негнущихся колчан…) Вы за границей - всей страны посланник, вас любят здесь и уважают там, вы лучший в мире лирик вдов и нянек, ваш стиль собкора - не газетный штамп! Такая жизнь даётся не задаром – никто не видит как, набравшись в дым, солидный мэтр с юношским задором свой каждый день прожитый - бьёт под дых! Как он хотел бы вновь, из жизни праздной, порой помчать туда, к передовой, чтоб утром встать, очистившись от грязи (вдвоём с несостоявшейся вдовой). Вновь улетать в Японию, Париж ли (и выполнять наказ секретных служб…), в салоне напиваться с первым ближним, соратником своим по ремеслу. Идти как в бой на штурмы кабинетов, чтоб выбить для забытого бойца квартиру, орден… (если оклеветан - стоять за справедливость - до конца!) Порою ошибаться, бить с размаху, подписывая письма против тех, кто шёл наперекор, не внемля страху… (Расплатится - как кровь из горла, стих!) Любить друзей, прощать им мелких бесов (и пусть наверно - не верна́ жена…) Оправдывать! Все аргументы взвесив, пройти порой по лезвию ножа. Вершить перевороты и захваты в борьбе - не вольной, а в борьбе за мир, всех «тёмных дел» невольный завсегдатай (Вождя - и собутыльник, и кумир). Ты пережил Его… Побыл в опале - в Ташкентской ссылке пару тройку лет, Но возродился, снова сексапилен, Хемингуэя на стене портрет. Редактором журнала Ново-мира ты вывел в свет такие имена!.. Забвенные, на время, Третьим Римом, но их тогда узнала вся страна. Ты был собкор на острове Даманский - на скрытой, необъявленной войне, как дежавю - нет, не второй - германской, а Халхин-Гола (ясной - не вполне…) Ты пережил и взлёты, и паденья, всегда был честен, не всегда был прав… Два раза в жизни не сдержал рыданья - в Победы день, да в лагерь раз попав - В немецкий лагерь смерти, в том же мае (когда 7-го ставили концерт!), но сердце до сих пор кошмар сжимает и снится по ночам лицо - без черт… Твой прах развеян был над полем ратным***, где принял ты свой самый первый бой - под Могилёвом, в 41-м - ротным (и был один помилован судьбой). Всё помнит нерв щеки, и в напряженье тот палец твой - на спусковом крючке… перье́вой ручки с золотым жуж-ж-жаньем как штурмовик на узком пятачке. И как всегда, ты для врага опасен, отважный лирик павших, но живых - пробился к нам как солнце промеж сосен, как твой Тезей - сквозь псов сторожевых. Твой Лабиринт был в дебрях диамути, а партократ – твой личный Минотавр, такой же беспощадный и дремучий… Но ты махнёшь рукой мне - мол, оставь! 3. Последняя встреча - Мы жили, хоть и трудно, но нескучно, да не судите, Господа потомки! И пусть вы в чём-то нас сегодня круче, Но это мы (за вас!) легли под танки! На нашем теле пулевые раны, а в головах Платон**** с всеобщим благом. Мы заблуждались? Да, но как ни странно, всё повторить не прочь… И с тем же Богом! (По мотивам романа Вас. Аксёнова «Москва-ква-ква») Примечание: * «Тре бьен, мон шер, тре бьен!» (по-французски tres bien, mon cher) – «Как прекрасно, мой дорогой, как прекрасно!» |