Как-то к Сталину однажды Пушкин постучался И с печалью на лице в кабинет ворвался. Посмотрел на него Сталин, почесал макушку, И спросил: «Что беспокоит вас, товарищ Пушкин?» Поэт немного помолчал, буркнул под нос что-то И сказал: «Мне негде жить – такова забота. Вы бы мне, товарищ Сталин, помогли с лачужкой, Чтоб в тепле стих творить. Всё-таки я Пушкин.» Сталин трубку поднимает, звонит в Моссовет. Подождав немного, рявкнул: «Бобровников, привет! Ты, товарищ помоги нашему кумиру, Ему завтра предоставь лучшую квартиру! Дав команду в Моссовет, Сталин улыбнулся, И своим суровым взглядом в Пушкина уткнулся. – Что еще у вас, поэт, что еще решили? – Не печатают меня, будто все забыли! – Что за чушь? – промолвил Сталин. Как же так – не помнят? В союз писателей звоню, сейчас их там разгонят. Он Фадеева сейчас же к трубке подзывает И с гримасой на лице его поучает: – Вы то, что же там забыли нашего поэта, Иль в ГУЛАГ вы захотели? Подгоню карету! Самым крупным тиражом Пушкина пустите, А за невежество своё прощения просите! Сталин, разговор закончив, в кресле развалился. И поэт ему за помощь в ноги поклонился. Пушкин радостный уходит, в мыслях рифма стонет. А по телефону Сталин вдруг Дантесу звонит: – Ты, Дантес будь наготове, приготовь «хлопушку», Из кабинета моего уже вышел Пушкин. (29 июля 1994 г.) |