С утра был сильный трескучий мороз. Тишина прочно обосновалась над стылой тундрой. Снег был твердый. В свои права вступила настоящая зима.

Наступил месяц малой темноты. Мрна – хозяйка одинокого чума, женщина неопределенного возраста, невысокого роста, широкая в плечах, с круглым лицом, курносая, с маленькими черными глазами и с седыми волосами, зимой почти всегда одетая поверх ягушки в суконную мужскую сорочку и старую женскую ненецкую шапку с почерневшей оторочкой из песцовых хвостов и большие темные кисы, еще вчера решила, что пора ехать в поселок Паюта для получения пенсии и закупить продуктов на месяц, потому что потом некогда будет ехать – в пору месяца большой темноты наступает время подледного лова на Тазовской губе. Все снаряжение, сети, собачья упряжка готовы к зимнему лову.

Это время всегда радовало старую одинокую женщину, потому что зимой она очень много ловила рыбы для себя, раздавала бедным одиноким старухам, но главное – она с удовольствием заготавливала много мешков всякой рыбы, чтобы до лета или даже до новой зимы не искать корма для своих собак. Многие продукты Мрна зарывала в глубокую яму и надежно закрывала крышками, оленьими шкурами, брезентом, а сверху придавливала тяжелой нартой.

Много лет старая женщина жила одна в нескольких километрах от поселка Антипаюта. Оленей у нее не было. А собак было много, но она всем, кто интересовался их количеством, почему-то бойко и четко отвечала по-русски: «Тринасать!» Хотя она плохо знала русский язык, в школе никогда не училась, знала только самые необходимые слова: надо, хлеб, масло, сахар, чай, нету, собака, рыба.

В магазине поселка всегда находились добровольные переводчики-ненцы, и потому у нее не было особой необходимости забивать голову русскими словами. В своем чуме ей тоже не с кем было общаться, кроме собак разных мастей. И собаки тоже ее понимали, любили и старались не огорчать хозяйку по пустякам. Иногда, конечно, собаки дрались, отбирали еду друг у друга, исчезали осенью или зимой на несколько недель погулять с приглянувшимися подружками из поселка или других чумов, но потом снова возвращались к своей хозяйке. Одних хозяйка приводила сама, других дарили люди из поселка, третьих рожали вэнеко небя (собачьи матери), что приблудились к ее собакам.

Характеры и нравы у всех собак были разные: Юдак был надежным и серьезным псом, Шарик – сильным и добродушным, Тырс был неряшливый, и на его шерсти всегда был какой-то мусор, хвост грязный, Тасо – слишком жадным и часто ползал около стола и ведер в поисках пищи, Нявре брал пищу только с рук хозяйки. Лапа, любимая подруга Юдака, которая заботилась не только о себе, но и о своих детенышах, часто начинала скулить, когда хотела кушать, и очень деликатно брала еду из чашки, в которую хозяйка старалась положить что-нибудь вкусное: кусочки мяса, рыбный суп или кашу. Одни ночевали на улице, других Мрна привязывала к шестам в чуме. Те, что ночевали на улице под нартами, были дежурными сторожами и сразу же поднимали истошный лай, когда к одинокому чуму приближалась оленья упряжка, шел пешеход или катился быстроходный «Буран». А если собаки не умолкали, то те, что были в чуме, помогали лаем и визгом своим друзьям, и тогда казалось, что собаки поднимут нюки чума и разнесут жилище своей хозяйки в разные стороны. А когда были сильные морозы, то почти все собаки собирались в чуме и старались лечь на постель вокруг своей хозяйки, согреть ее своим теплом, но спали всегда чутко, прислушиваясь к каждому звуку и шороху на улице...

«Вчера вроде тебе полегчало, а сегодня снова лежишь и не выходишь на улицу! Бедный ты мой пес!..» – с жалостью посмотрев на большую собаку по кличке Юдак, проговорила хозяйка чума. Юдак услышал слова хозяйки, медленно поднял морду с потухшими глазами и, снова опустив пятнистую голову, безразлично продолжал лежать в дальнем углу чума на старой оленьей шкуре.

Мрна любила Юдака. Несколько лет назад знакомые в поселке подарили ей маленького пятнистого щенка, который вскоре вырос и стал большим, здоровым и сильным псом. Юдак был передовым в собачьей упряжке Мрны, и ее беспокоило то, что из-за болезни Юдака ей нужно будет обучать другую собаку. Тут с улицы приполз Шарик – крупный, с блестящей шерстью, красивый серый трехгодовалый пес, оставив приоткрытой за собой дверь из оленьих шкур. «У-у! Ты опять несешь с собой холод! Может быть, тебя, Шарик, сделать передовым вместо Юдака?» – спросила, поглаживая по холке серого ласкового пса с блестящими красивыми глазами, который деликатно принюхивался к тому, что есть рядом с хозяйкой, и весело помахивал пушистым хвостом. Женщина взяла палку и, не вставая с места, закрыла за Шариком вход в чум из облезлых оленьих шкур.

Шарик с удовольствием взвизгнул, помахал пушистым хвостом, удалился на другую половину чума и лег около Юдака, наблюдая за действиями хозяйки. Шарик словно чувствовал, что ему сегодня предстоит выполнять какую-то важную роль, и время от времени поднимал свою красивую лохматую голову и поглядывал в сторону хозяйки. Мрна, растапливая железную печурку в своем холодном чуме, подумала: «На улице ещё семь хороших собак, может, кого-нибудь из них обучу на передового!» Она поставила кипятить чай, над печкой на перекладины положила буханку ржаного хлеба, чтобы нагрелся и размяк. Стала готовить столик. У священного симзы (особого священного шеста, где бывают привязаны всякие амулеты, предметы культа), напротив входа в чум, по обе стороны лежали две черные небольшие собачки с лоснящейся гладкой шерстью: Тет и Лонгэй. Их отличали друг от друга только белые пятнышки на лбу. У Тета на лбу два круглых белых пятна, и все думают, когда видят его впервые, что у собаки четыре глаза. А у Лонгэя одно белое пятно на лбу. Этих собак еще в прошлом году привезла семья Ядне и оставила у Мрны, потому что хорошо работали, но пришло время отправляться им на покой, а убивать их не хотелось. Так чум Мрны превратился в приют для собак.

«Вот истинные тундровики! Никогда не крутятся под ногами хозяйки в поисках еды или подачки! Вот гордые! Сразу видно, что они тундрового воспитания, а не поселковые халеи! Ждут, когда им подадут кушать!» – с восхищением глядя на двух черных собак, невольно воскликнула старая женщина, продолжая хлопотать по хозяйству.

Когда Мрна села за стол и стала пить чай и есть перед дальней дорогой, то остатки от вчерашних кусочков оленьего мяса стала бросать через печку больному Юдаку. Но кусочки мяса на лету стали схватывать Тырс и Тасо. «Вэн пасы ню!!! Вот настоящие поселковые халеи! Обжоры и ленивцы! Кушать любите, а работать не хотите!» – крикнула Мрна и стукнула одного из них по хребту попавшей под руку железной кочергой. Другого пнула правой ногой и крикнула: Фу! Воняешь ты! Иди на улицу!» Хозяйка решила подогреть еще вчерашний собачий суп из старых консервов и разделить всем собакам еду поровну. Ненасытные Тырс и Тасо крутились около хозяйки, подбирая крошки хлеба около стола, глотали слюни у котла с остатками еды хозяйки, изредка рычали друг на друга...

«Да ещё многодетную мамашу надо накормить, ведь ей детей кормить целый день, может быть, только к ночи и вернусь!» – ласково сказала хозяйка и подошла к женской половине чума с той стороны, где была расположена её постель, заглянула под старую ягушку и увидела, как маленькие щенята разных мастей льнут к матери – рыжей сучке Пуроне. Мрна не любила Пуроне, эта сучка часто съедала ночью все продукты со стола хозяйки. Однажды Мрна сильно избила собаку, и с тех пор все прекратилось. Но когда сучка принесла шестерых маленьких щенят, то никого из них не стала топить, а решила всех вырастить, чтобы раздать оленным ненцам в подарок, потому что Пуроне ей оставили знакомые пастухи, уверенные в том, что Пуроне больше не будет рожать щенят и что старой сучке пора на пенсию. Щенята были хорошенькими и мирно спали на теплой оленьей шкуре. Вчера хозяйка уже стала думать, как назвать щенят. Двое из них были мальчиками. Этих решила оставить себе, а других подарить оленеводам, когда те приедут на праздник весной, потому что дети Пуроне всегда слыли хорошими собаками среди тундровиков.

Когда старая, но всё ещё бодрая женщина попила чаю, заложила за нижнюю губу влажный ароматный сяр (молотый табак), с аппетитом начала смаковать его, убрала стол, решила выглянуть на улицу и увидела, как семь больших ездовых собак, что с вечера были привязаны к нартам и столбам, вмиг подняли свои заснеженные морды, встали, весело замахали хвостами и просящими взглядами как бы умоляли хозяйку: «Отвяжи нас, хозяюшка, дай нам немного побегать и сделать все свои собачьи дела!» Мрна подошла к крайнему крупному белому псу Сэваку, отвязала его, потом отвязала молодого курчавого Серно, который в знак признательности стал облизывать большие натруженные руки хозяйки, а потом уже весело помчался вслед за остальными собаками за ближние сопки и овраги. Многочисленные собаки разных мастей разбежались в разные места, старались побыстрее сделать все свои дела, резвились, наслаждались свободой, бегали друг за другом...

Когда почти все ездовые луса вэнеко (ездовые крупные собаки, которых ненцы называют русскими собаками) прибежали к чуму, хозяйка стала собирать нарты, брала каждого пса за шкирку и запрягала в упряжку. Все собаки знали свои обязанности и, виляя хвостами и с добродушным лаем, будто чувствовали дорогу, охотно позволяли запрягать себя. Только старые крупные лохматые собаки Сэвак и Лекабчо хотели увильнуть от работы. Но Шарик, запряженный сегодня впервые как вожак, как передовой, который должен вести всю собачью упряжку, сердито рычал и косо поглядывал на двух бегающих от хозяйки собак, как бы говоря им: «Вы тоже должны работать, чем вы лучше нас?! Мы все должны помогать своей хозяйке!»

Наконец Мрна отловила всех ездовых и стала готовиться к отъезду в поселок. Путь был длинный. Сначала женщина вела упряжку пешком, а потом с разбегу вскочила на низенькую нарту, потому что упряжка быстро помчалась по дороге. Снег весело скрипел под полозьями вэнеко хан – собачьих нарт, а летящие тоненькие снежные иголочки покалывали сильное, в крупных морщинах, коричневое, задубелое лицо Мрны, слепили глаза. Мороз перехватывал дыхание и глухо позванивал в ушах. В какой-то момент трехгодовалого неопытного Шарика упряжка из нескольких собак хотела закрутить так, чтобы не выехать прямо. Но Шарик хорошо справлялся с ролью передового, как будто давно готовился к этому ответственному делу. Мрна командовала: «Шарик! Пырь!!!» Она изредка дотрагивалась маленьким хореем до собак, и упряжка весело неслась по дороге в поселок. В пути старой женщине в голову приходили всякие мысли и воспоминания.

...Мрна вспомнила, как Юдак со своей верной подругой, сучкой Лапой, два года назад поздней осенью спасли свою хозяйку, когда нарта неожиданно стала проваливаться в студеную воду моря. Многие собаки из упряжки тогда утонули в ледяной воде Тазовской губы, только Юдак и Лапа, которые в этот день не были в упряжке, а бегали вокруг и резвились, когда поняли, что хозяйка в опасности, рискуя жизнью, бросились к тонущей упряжке, стремительно прыгнули в ледяную воду. Когда Мрна подумала о том, что ей уже пришла пора уйти в мир иной, то именно сильный здоровый Юдак первым бросился ей на помощь, а Лапа, вцепившись в плечо хозяйки, уперлась обо льдину обеими задними лапами и не давала хозяйке уйти под воду. Мрна выбилась из сил, стараясь выйти из воды. Юдак отскочил от нее и убежал далеко от края льдины. Но вдруг с большого разбегу пес бросился к хозяйке, зубами крепко схватил ее за мокрую одежду и с силой выдернул на край льдины...

А когда хозяйка, вся мокрая и продрогшая, плелась еле-еле в свой чум, то Юдак и Лапа, всячески показывая свое расположение и сочувствие к ней, жалобно скулили, поджав мокрые хвосты, шли рядом по обе стороны, и их глаза молили об одном: «Хозяюшка, дойди до чума, не падай, дойди живой до жилища, разожги огонь, согрейся...»

Как-то ночью, в конце зимы, собаки, привязанные к шестам чума, так залаяли, завизжали и завыли, что Мрна, вскочив на ноги, хотела выйти на улицу и не смогла откинуть дверь: кто-то сильно давил на дверь с улицы и не выпускал ее из чума. Вдруг этот кто-то, видимо тяжеленный, отошел от двери, потому что раздался истошный лай собаки. Это Юдак разгрыз свою веревку и выбежал из чума, чтобы отогнать медведя-шатуна. Юдак вступил в схватку с медведем. Другие собаки, рвавшиеся в бой, разгрызали свои веревки, которыми были привязаны к шестам в чуме, тоже отгоняя непрошеного гостя в сторону от чума, рычали, выли, лаяли на все лады, спасая свою хозяйку. В нескольких метрах от чума на задних лапах стоял большой медведь. Мрна, очень суеверная, как все ненцы, боялась даже посмотреть на Бабушку (так ласково мы называем медведя, как бы задабривая, молясь на него, чтобы не тронул), и только тогда, когда опасность миновала, подумала о Юдаке: «Какой умный и сильный пес! Если бы не Юдак, может, в живых бы меня не было сейчас!»

Через какое-то время усталый Юдак примчался к хозяйке и стал бегать вокруг нее, вилял хвостом, глаза его сияли радостью. Это был крупный пес, весь пестрый, шкура его как бы полосами была: то белая полоса, то черная.

Только войдя в чум, Мрна поняла, что опасность миновала, а Юдак крутился рядом, но по его следам сочилась кровь из задней правой лапы, а он словно не замечал этого и радостно повизгивал, заглядывал хозяйке в глаза, поднимаясь на задние лапы во весь рост, хотел награды и старался лизнуть большие руки своей хозяйки...

...Теперь Мрна ехала и вспоминала ту первую весну Юдака, когда он привел с очередной своей прогулки в поселок красивую черную сучку. Мрна сразу же назвала молодую собачку с блестящей иссиня-черной гладкой шерстью Лапой. Долгими светлыми днями и ночами Юдак и Лапа бегали по тундре, наслаждались свободой, солнцем, цветущими травами, уходили далеко на сопки и счастливыми возвращались к своей хозяйке. Мрна кормила их остатками еды, рыбой. Вскоре хозяйка заметила, что Лапа начала поправляться и стала широкой в спине. А через какое-то время Лапа произвела на свет четырех маленьких щенят, которые были похожи на Юдака. Когда щенята подросли, то тундровики сразу же стали просить Мрну продать этих красивых собачек. Только одного оставила себе хозяйка в память о Лапе. Назвала его Нярве. Несколько месяцев назад какой-то заезжий пьяный мужик застрелил Лапу и Нярве прямо у чума, пока хозяйка ездила в гости. С тех пор Юдак стал грустным, глаза потускнели и стали безразличными, ходил с опущенным хвостом, казалось, его покинули силы... Прошло время, боль у пса как-то утихла, но глаза его остались такими же грустными, потускневшими с тех пор, как потерял свою любимую Лапу...

А сейчас Юдак болел: недавно, когда он гулял вдоль берега реки, чей-то капкан зажал его переднюю правую лапу. Он приполз в чум с этим железом, и Мрна сама разжимала капкан, но лапа Юдака была почти оторвана и вряд ли заживет. Тогда Мрна обработала рану и перевязала в надежде, что все обойдется. Но пес почти перестал ходить, ел плохо и все о чем-то думал, лежа на той стороне за железной печкой. Хозяйка два раза в день старалась вытаскивать Юдака на улицу на той старой шкуре, на которой он постоянно лежал, и на какое-то время оставляла его одного... «Как же я буду жить без тебя? Чем бы тебе помочь, Юдак? Если совсем не сможешь ходить на ногах, придется человека приглашать, чтобы увести Юдака подальше от моих глаз и сыхда*», – подумала Мрна. Юдак был благодарен своей хозяйке и целыми днями лежал на шкурах, думал, дремал и вспоминал свою былую счастливую собачью жизнь. Часто он закрывал глаза и представлял, как нежились они с Лапой на цветущей поляне, а потом носились по берегу широкого моря, плескались в воде, купаясь в лучах жаркого солнца... Об одном жалел пес: вероятно, уже не сможет помогать своей любимой хозяйке. Пес чувствовал свою вину перед хозяйкой за то, что иногда уходил далеко от чума, посещая знакомые до боли места, где гулял со своей Лапой...

Мрна ехала по наезженной санной дороге, по обе стороны которой оставались маленькие хрустальные деревья в снегу, вернее, маленькие кустарники, за которыми изредка кудахтали веселые белые куропатки, а там уже появились яркие огни поселка. Зимний день кончается так же быстро, как сама жизнь. Мрна, подняв маленький хорей над собачьей упряжкой, крикнула: «Пырь-пырь!!!» И ее собаки, ее друзья, ускорили свой бег, как бы понимая, что хозяйка торопится и надо бежать быстрее. Шарик бежал, высоко подняв свой пушистый хвост, и искоса поглядывал на ходу на других собак, как бы подгонял их: «Не халтурьте. Работайте как следует! Я тоже устал, но надо успеть дойти до вечера, а там отдохнем...» Собачья упряжка сразу же стала подчиняться новому передовому.

Мрна вспомнила те времена, когда живы были ее родители. Тогда они жили в тундре, каслали с оленями. Оленей было много, ее отец часто уезжал на промысел, и порой его не бывало по три или четыре дня. И была у Мрны любимая собака по кличке Икча. Когда отца не было много дней, то Икча выходил на улицу, не ел, не пил, а становился на задние лапы и смотрел в ту сторону, куда уехал отец, и из его красивых черных глаз катились по морде крупные слезы... Икча ждал своего хозяина и плакал... С годами он постарел и один глаз его покрылся бельмом. А однажды пес не дождался своего хозяина и сам куда-то исчез бесследно... Тогда Мрна была ребенком, сильно жалела свою любимую собаку и больше никогда в жизни не хотела ни одного пса назвать его именем...

Мрна подгоняла свою упряжку, огни поселка становились все ближе и ближе. Вот уже и крайний восьмигранный домик, около которого она всегда оставляла свою упряжку. Быстро привязала собак, наспех погладила по густой холке Шарика, который радостно повизгивал и преданно поглядывал в ее глаза. Взяла свой мешок и двинулась в сторону поселка по своим делам.

 

______________________________________

 

*Сыхда, сыхдана – буквально «придушить» (только по отношению к немощной собаке). Для этого за плату специально приглашается человек, который может это сделать.

 

Ядне Нина Николаевна.