Поднимаюсь наверх по гладкой доске, По гладкой доске вместо ступеней. Их презирал живший здесь аскет. Аскет или дитя лени? Я поднимаюсь ввысь, к куполам. Купол церкви сияет лазурью. Лазурь для небес, но в небе – мгла. В небе – мгла, все залито хмурью. Храм высокий, и я стою. Я стою на его крыше. На крыше его, на самом краю. Может, я стану еще выше? Уйду с земли, поселюсь в облаках. В облаках, что нежны, как сладкая вата. Как сладкая вата в твоих руках… Нет, я сама во всем виновата! И сердца утрата сдавила грудь. Грудь сдавила мысль цвета бури… Кричать, заплакать навзрыд, уснуть… Уснуть – и проснуться на небе, в лазури. Набат звонит по моей судьбе, Колокольный звон рыдает напрасно. Рыдает, как ветер в печной трубе. Бессмысленно, глупо, печально и ясно. Хмурь закрыла всю синеву. Всю синеву привычного неба. Привычное небо тучи рвут. Тучи рвут, вздыхая нелепо. Ветер воет, играет набат. Набат играет, и воет ветер. Они о смерти мне говорят. Мне говорят о решенной смерти. Купол церкви лазурно чист. Лазурно чист, а небо сереет. Небо сереет, падает лист. Небо тоже плакать умеет! За тучами небо одето в свет. А надо мной оно серо, просто. «Просто и серо» - вот мой ответ. Смотрят глаза на камни погоста. |