Странное состояние природы – конец лета. Уже прохладен ветер и задумчивы поседевшие от пыли деревья. Но солнце еще горит ярко и празднично, словно наверстывает упущенное, чтоб успеть до конца августа излить на землю последние остатки света.

Конец лета будит в нас мощную энергию сомнений, которая движет жизнью.

Но Лиза ненавидит эту зыбкость межсезонья, требующую дополнительной душевной работы.

Ей не нравится, как быстро все меняется. Вот, кажется, вчера, когда она отправлялась из Киева в Москву, было лето, а теперь уже осень. Похолодало. В грустной тяжести серого воздуха чувствуется тревожная предсказуемость перемен.

Поезд еще полчаса будет стоять на перроне, но молодым людям невыносимо больно махать друг другу руками и придумывать натянутые фразы. Они молча поцеловались на прощанье и разошлись, рухнув, словно в пропасти, в черные полосы своих раздельных жизней. Счастья не случилось. И чуда не произошло.

Это оказался обычный секс, который быстро и до основанья разрушил хлипкое здание всех скороспелых фантазий.

Лизе до тошноты отвратительно это сознавать, смотреть в окно и провожать любовника взглядом. Как хорошо, что он ушел.

А все-таки, если бы остался, банально и глупо торчал на перроне, посылая ей смс-ки и пытаясь постучать в окошко, было бы здорово. Так все влюбленные делают, когда прощаются... Все. Влюбленные.

Хорошо, что он ушел.

Чтоб отвлечься и чем-то себя занять, Лиза раскрыла томик Коэльо, который прихватила в дорогу, и долго смотрела на цифру -115- в конце заложенной страницы. Буквы расплывались, не желая складываться в слова.

«Быть может, Бог сотворил пустыню для того, чтобы человек улыбался деревьям...», - она перечитывала эту фразу, как заклинание, несколько раз, словно вылавливая из нее ускользающий куда-то смысл.

Зачем? Зачем она согласилась? Как глупо...

«Приезжай, я больше без тебя не могу, ты мне нужна! - написал он в последнем письме. И она помчалась, как сумасшедшая, томимая неясными надеждами и смутными ожиданиями. - Ночь туда, ночь обратно, не так уж это далеко, только посмотреть друг на друга, а вдруг, это судьба...», - уговаривал он ее. На один день. На несколько часов, которые должны были решить все вопросы их полугодового виртуального общения.

Сумасшедший художник, от которого сбежало вдохновение, и бывшая училка, умеющая разговаривать стихами, чудаки, невероятно уставшие от поисков своих половинок, - ну, разве не парочка? И чем, по-вашему, это могло закончиться?

Лизе вдруг захотелось, забившись где-то в темном углу вагона, тихонечко, по-щенячьи поскулить от обиды.

Он просто хотел секса... Изголодавшийся по женскому телу одинокий сумасшедший художник. Прямо там, в мастерской на окраине Москвы, среди запаха пыли и красок, темных наглухо зашторенных окон, золоченых рам, каких-то старинных предметов, наполненных смыслом и древними тайнами, на старом диване, просто и грубо, без фантазий и романтических изысков.

Это случилось. Как можно было отказать, ведь она сама к нему приехала.

Наверное, это была бравурная мелодия. Лиза не помнит. Ее душа сначала играла на одной струне, а потом и та оборвалась и повисла, глухая и ненужная, звякнув напоследок пронзительно и тонко.

Потом, провожая ее, художник суетился и спрашивал, сколько стоит билет. Неловко сунул ей в ладошку сто долларов и хихикнул: «Прости, я не знал, что ты еще девочка. Возьми на мороженное». Она в ответ так же отвратительно улыбнулась и пробормотала: «Я его не люблю». Стыдно было возвращать деньги, она с ужасом представила, как он будет ее уговаривать, совать их ей в карманы. И Лиза машинально взяла влажную от его рук бумажку, решив, что потом, когда все это, наконец, закончится, отдаст первому попавшемуся нищему. Получается, он ее купил.

«Быть может, Бог сотворил пустыню для того, чтобы человек улыбался деревьям...», - настойчиво читали ее глаза сквозь слезную туманную пелену. Как больно разбиваются мечты.

В сумочке зазвонил мобильный. «Неужели он? - мелькнуло в голове.- А вдруг...»

Звонил Юрка. Полгода назад она как-то незаметно и без сцен рассталась с ним, мирно перейдя из состояния влюбленности в статус «простых друзей», которые иногда перезваниваются и шлют новогодние смс-ки. Юрка снимал комнату у Лизкиной соседки и был слишком прост для училки, умеющей разговаривать стихами. Обычный такой, милый, добрый. Без претензий, талантов и перспектив. Простой программист в сервисном отделе небольшой развивающейся компании. Ничего выдающегося. Не художник и не космонавт.

В Юрке особенным было только среднерусское оканье и родители, проживающие в Нижнем Новгороде. Она оставила его «в друзьях» и нашла для душевного креатива сумасшедшего московского художника.

- Привет, Лиз. Ты не отвечаешь на мои звонки? Очень хочу тебя увидеть! – сквозь помехи пространства зашелестело в трубке. – Ты где?

- Я в Москве..., – растерянно пробормотала Лиза. Юркин голос был таким родным, знакомым, близким, здесь, на краю земли... Ей невольно хотелось схватиться за него, как за соломинку, способную вытащить из отвратительного болота душевной пустоты.- Юр, ты знаешь... Я тоже очень хочу тебя увидеть.

- Когда ты приедешь?

- Завтра...

- Номер поезда, вагон, - заторопился он, будто почувствовав, что она вновь готовится бесследно и надолго исчезнуть из его жизни, - я тебя встречу. Можно? - тихо добавил он.

- Поезд 18, вагон 5, - прошептала Лиза, не в силах больше сдерживать слез.

- Ты что плачешь? - голос его тревожно дрогнул. - Не плачь. Все будет хорошо.

Ослепительное, солнечное пространство неба открылось вырвавшемуся из тоннеля вокзала поезду. Он неумолимо набирал ход. А сердце ее наполнялось, как губка, незримыми и теплыми флюидами лета

Как хорошо, что в Киеве, осень наступает только в октябре... У нее еще есть время подготовиться к холодам.

Колеса уже отстукивали какую-то иную, мажорную мелодию. Все дальше и дальше. Боль, пустота и раскаяние оставались там, на перроне, в людской толпе, в пустых и глупых воспоминаниях прошлого.

Она возвращалась к Юрке. Завтра в семь утра он будет встречать ее возле пятого вагона с букетом маленьких красных хризантем – ее любимых цветов. И все будет хорошо.

Улыбка скользнула по губам Лизы и рассыпалась тысячью солнечных зайчиков по треснутому в уголке окна вагонному стеклу.

До нее, наконец, дошел смысл вертевшейся на языке фразы модного современного писателя:

«Быть может, Бог сотворил пустыню для того, чтобы человек улыбался деревьям...»