… 2009.

Самолёт пробил низкую облачность, готовую разродиться дождём, и благополучно сел. Всё происходило на удивление быстро. Минут через двадцать Саенко уже выходил из стекляшки аэропорта – багажа не было, только ручная кладь, дипломат.

Никто не встречал. Настроение, и так не очень радужное, приобретало если не чёрный, то уж точно – тёмно-серый цвет.

 

- Ну, - сказал он в мобильник, - и что на этот раз?

- Ой, Леонид Сергеич… здрасьте! А – что, Зимина ещё нет? Он сейчас будет, он на такси за Вами поехал, только-только… - Людмила явно что-то жевала, хоть и пыталась говорить внятно. – «Мазду» до сих пор не отдали, в ремонте… а Лёшка на «шкоде» сорвался в цех, там что-то с электричеством.

- Ясно. На два дня вас не оставишь… - раздражение нарастало. – Звони Санычу, пусть возвращается и делом займётся… сам доберусь. Сам, говорю!

Он набрал телефон жены.

- Прилетел? – голос Марины тихий, спокойный, без эмоций. – Как переговоры?

- Нормально. Что дома?

- Нормально. Юлька в школе…

- А – ты?

-Да-а… порядок, всё в норме… скоро будешь?

- Нет. Вряд ли. Тут на фирме…

- Ладно. Позвонишь. Целую. – Ту-ту-ту-ту…

 

Нормально. А – как ещё? Нормально, порядок. Всё в шоколаде. Дети? – Нормально, нормалёк.

Почти «океюшки»…

 

На работу не хотелось. Домой – тоже.

Переговоры, кстати, прошли не очень… не то, чтобы – провал, но договор не подписан, и ясно дали понять: о прошлых ценах придётся забыть. Конкуренция...

Пошёл дождь. Холодный, апрельский, настоящий, будто кран отвернули. Пришлось добежать до козырька автобусной остановки – такси мгновенно расхватали.

Народу под крышу набилось много, давно он не стоял в такой толпе. Как шпроты в банке… руки, локти, спины. Бубнящий монолит людских тел. Сзади кто-то упёрся локтём в поясницу.

 

Сорок девять. Стучащий по асфальту ливень потянул на философию. Сорок девять лет, средний класс. Директор. Средняя фирма, средняя семья. Обычная, в смысле… да что ж он локтём-то елозит?!

- Уважаемый, Вы там это… поспокойнее можете?!

- Да – пробую, пробую… меня тоже толкают! – баритон гудел весёлый, скорее даже насмешливый. – Во, хлещет, ну – хлещет… весна! – мужик радостно засмеялся.

Оптимист, значит. Ему б Зимина на шею, секретаршу, постоянно жующую «Баунти», и перебои с электричеством… о-па, ну – всё! – локоть снова врезался в почку.

- Слышишь, Петросян, тебя – что, под дождь выкинуть?! Стоять ровно – можешь?!

- Ты, дядя, рот-то закрой… как бы сам в лужу не лёг…

 

В юности Лёнька пай-мальчиком не был, а Леонид Сергеич и сейчас раз в неделю стучал по «груше».

Ситуация перешла границу разговора, пора было разворачиваться лицом к лицу и, в лучшем случае, брать оппонента за шиворот. В худшем… Толпа это чувствует очень тонко, поэтому чуть раздалась, давая место бойцам - разлепиться спинами и увидеть друг друга. Одновременно крутанувшись по оси, они оказались нос к носу.

- Н-е-е может быть… - протянул крупный, седоватый мужик с наглыми цыганскими глазами. – Лёнька… Саенко… барбос ты непривязанный…

- Юрка!!! – заорал солидный бизнесмен и директор средней фирмы, - Юрка! Кончаловский!!! Ах, ты…

Они кинулись в объятия, под дружный хохот публики, получившей вместо боевика мелодраму, но не очень этим расстроившись.

 

***

- С ума сойти… четверть века! Ты же ни на одной встрече не был! Пропажа… ну – давай, Юрок, - за нас!

Друзья по студенческому галстуку обосновались на открытой площадке недорогого ресторанчика. Ливень прекратился, появилось солнце.

 

Строго говоря, друзьями они не были.

Весь институт, вплоть до пятого курса, их связывали очень прочные приятельские отношения, граничащие с дружбой, но – не дружба. Очень уж разные темпераменты, хоризмы. Серьёзный, немногословный Саенко, умный и целенаправленный, быстро и безоговорочно стал признанным лидером курса. Официальным. Юрка…

Душа компании. Остроумный, насмешливый, в постоянной кутерьме студенческой жизни. КВНы, капустники, вечера и стройотряды, ансамбль, юморины, пивные посиделки…

Нет, Леонид не был аскетом и комсомольским занудой, он тоже был востребован девушками и друзьями, но… Саенко двигался к аспирантуре, а Кончаловский – как получится… плохо-то получится – не может!

 

… 1977.

… первый день студенческой жизни.

Вчерашняя абитура, теперь – первокурсники, галдящей толпой роились перед центральным входом Храма Науки. Очень похоже на школьную линейку, сейчас построят по группам, что-то скажут приветственное. Саенко, не любивший громких речей, пристроился возле мраморной колонны и с долей иронии стал наблюдать за происходящим.

- Н-да, баловство… броуновское движение… ясли.

 

Оказывается, не только он прятался от митинга. Чуть позади, чиркал зажигалкой крепкий, чернявый парень его роста и телосложения. Вот он-то, с явным ёрничеством и сарказмом, оценил происходящее как несерьёзное и «лёгкий жанр». Лёнька усмехнулся.

- Тоже… оттуда?

- Ну. А – ты?

Саенко кивнул.

Тут же выяснили, что факультет у них – один, а вот группы, специальности – разные, поэтому и не заметили друг друга раньше.

- Да-а… - почти пропел чернявый, продолжая стрелять шальным глазом по возбуждённому стаду мини-юбок, - работы-то, работы… ладно, сегодня они не угомонятся. Полдня речи комсомольские, потом аудитории, расписание… ну, - что? По пиву?

Резонно.

Саенко протянул руку:

- Леонид.

- Юрка.

 

… 2009.

- Так куда ж ты, барбос, исчез?! – кривясь от водки, Лёня совал в рот кусок котлеты «по-киевски», - вождь разгильдяев и женская иконка? Тебя первые пять лет искали, телефоны там… потом – бросили, потом – в одноклассниках… нет! Пропал кумир!

- Не перегибай, не перегибай… кто был настоящим идолом – это ещё вопрос! Просто тебе, каким-то неимоверным способом, удавалось быть шалопаем, сохраняя умное выражение лица. Строгое и правильное! Помнишь лето третьего курса?

Юрий работал вилкой, а Саенко его разглядывал.

 

Да-а, неважно выглядит приятель, бывший соперник в борьбе за лидерство… неважно. Нет, сам то Кончаловский – ого! – молодцом, тридцать пять – сорок, больше не дашь… а ему, Лёньке, последнее время отгружали все положенные пятьдесят. Но вот одет… курточка, прямо скажем - конца прошлого века, свитерок… и главный показатель благосостояния - обувь! – прилично ношенная, каблуки стёрты…

Ха! Помнит ли он…

 

… 1979.

… последняя декада августа. «Домашний» Саенко приехал в практически пустую общагу, чтоб обсудить положение – собирались в Крым, на пять дней, с двумя подружками-второкурсницами, но те их «продинамили». Случалось и такое!

 

Мнения разделились. Юрий, специально приехавший раньше из своего Ворошиловграда, кричал – поехали сами, там разберёмся! Леонид, не любивший, в принципе, перестраивать планы по ходу пьесы, сомневался… да и денег – кот наплакал.

- Ну, и какой же ты, душа моя, комсомолец, если пасуешь перед мелкими трудностями? Барышни не приехали! Да мы там такую республику ШКИД организуем… или – вот, есть идея! – Кончаловский притормозил на пару секунд, что-то обдумывая. – Смотри! Общага практически пустая, я чуть ли не комендант… а на восьмом этаже – пара комнат с абитурой! Пошли! Организуем культмассовый поход по историческим местам Алушты… под эгидой комсорга и коменданта! Ты же – Вождь?!

А что? Идея была не так уж плоха…

И в это время постучали в дверь.

 

- Нельзя, - начальственным голосом пропел хозяин, уже входя в роль коменданта, - минуточку…

Запрет явно не услышали, так как дверь распахнулась.

- Ну? Что я говорил?! – Кончаловский торжествующе посмотрел на друга. – Историю про гору и Магомета – знаешь?

На пороге стояли две девушки явно абитуриентской внешности. Они, видите ли, обошли уже четыре этажа в поисках заварки и сахара…

 

Организовать компанию – четыре девицы и один худющий очкарик – на экспедицию в Крым не удалось. Да и роль крупного начальства продержалась минут пять… хлопец, понимаете ли, знал коменданта в лицо. А Лидочка, самая красивая и смешливая, уже неделю, как была влюблена в третьекурсника Лёню…

Зато вечер прошёл на славу. Очкастый Гена слетал за портвейном – надо, надо… репетиция посвящения в студенты! Появилась гитара и хрипящая приставка «Нота», подключённая к умирающему динамику – Юркины происки. Из его же загашников материализовалась бутылка «Варны».

 

Всё было отлично часов до двух ночи. А потом их всё-таки выперли с восьмого этажа на родной четвёртый – с поцелуями, нежностями, но – выставили. Саенко, наиболее сильно раскатавший губу, был крайне опечален. Договорились на утро – сначала пляж, потом – посмотрим.

 

Первое, почти неосознанное чувство неполноценности, Лёнька ощутил часов в пять утра, когда, не открывая глаз, захотел выпить воды. Нашарив пустой стакан, вдруг осознал, что в комнате – один. Спать хотелось неимоверно, и он махнул рукой – в туалет, наверное, побежал.

Но около семи, Саенко был разбужен тихими, крадущимися шагами… щёлкнула, закрываясь, дверь, и заскрипели пружины кровати.

 

Компания собралась там же, на восьмом, в полдесятого. Угрюмый Лёнька, как ни старался, так и не смог определить, с кем «договорился» дружище – все вели себя ровно, одинаково-весело, без предпочтений. Сам же Кончаловский – удивительно! – ёрник, трепач, балагур – никогда не обсуждал свои победы. Женский вопрос, как общетеоретический – пожалуйста, часами. Конкретный, с именами – нет.

- Боже мой, хризантемки вы наши, - трещал Юрка, успевая погладить всю четвёрку то по талии, то по ещё не загоревшим плечам, - ну – всё? Вперёд? Солнце, пляж, прохладный «Рислинг»?! Кстати, ещё пол «Варны» осталось. Как там было…

 

У моря, у синего моря,

С тобою, мы рядом с тобою…

 

Кто-то постучал в дверь.

- Занято! – весело рявкнул он. – Не мешайте коменданту отдыхать!

Стук повторился – настойчивей.

- Чёрт, ну кого ещё несёт?! Пустая общага – нет, найдётся же несчастье, что в полдесятого утра… - он щёлкнул замком, открывая.

В коридоре стояла группа из четырёх человек. Двое, относительно молодые, были незнакомы. Третий, унылый дядька лет сорока пяти – завхоз общежития. А вот четвёртый…

 

Ковальского знали все… кроме молодняка, понятно. Вениамин Аристархович слыл ужасом и проклятием студенческого сословия, а, скорее всего, и остальной институтской публики – вплоть до профессуры. Декан факультета, причём – не ихнего! – он был напыщенный демагог и азартнейший общественник, сующий нос везде, где можно было покомандовать. Натура кипучая, своей вотчины – вверенного ему факультета - Адмиралу Нельсону явно не хватало. Нет, глазищи-то у него были, оба на месте, но…

 

Дело в том, что Ковальский страшно косил. Дефект совершенно не скрывали большие роговые очки – «солидняк». Наоборот, даже подчёркивали. Когда Аристархович смотрел в лицо очередной жертве своего словоблудия, он её, жертву, как раз и не видел. Зато отлично просматривал то, что происходит сбоку слева, под углом 90 градусов.

Любимым занятием Нельсона были неожиданные инспекции факультетских общежитий на предмет выявления безобразий, выпивки и прочих несоответствий. То, что он появился в практически пустой общаге, за неделю до сезона открытия охоты на студенческое разгильдяйство, говорило о высочайшей квалификации, преданности делу, и даже внушало мистическое уважение.

 

Первые пять минут прошли неинтересно.

Адмирал орал банальщину, потрясая реквизированной со стола бутылкой и грозно вопрошая, что молодые люди делают ранним утром в комнате у девушек. Причём в ответах он не нуждался. Свита стояла при входе, раздраженно кривясь – их неожиданно выдернули на рейд, оторвав от домашних дел. Завхоз внимательно следил за сложной траекторией движения «Варны» в руке Ковальского.

 

- А это – что?!!! – возопил декан в лицо обомлевшей Лидочке. – Это – что?! Вместо комсомольского значка? Вся империалистическая майка – в бутылках? В шампурах шашлычных?

Посеревшая красавица тупо уставилась себе на грудь и живот. Во-первых, она была в платье. Отечественном. Во-вторых – абсолютно белом. Откуда ей знать, что смотрит дурак влево, под прямым углом, на Лёнькину футболку… всю в маленьких палитрах, пронзённых кистью художника и тюбиками краски…

- Так, - клоун повернулся к подчиненным, - фамилии переписать, будем ставить вопрос о стипендиях, общежитии… да и вообще – о комсомоле.

 

Друзья не испугались.

Глупости. Они на отличном счету, а Адмирал – нет. Девяносто процентов его угроз спускались на тормозах… не любили коллеги Аристарховича, не уважали. Да и делов-то – четверть пляшки вина, а уж аморалка – полный бред.

Тут всё и произошло.

 

В полной уверенности, что грозный дядька её не видит, Лидочка, вопросительно глядя на Юрку, подняла точёный пальчик, и характерным жестом покрутила у виска – что, мол… совсем?

Друзья обмерли, а красавица, святая простота, и не думала на этом останавливаться. Она скроила хитрую рожицу, показав начальственному профилю маленький, аккуратный кукиш. И наглый розовый язык.

 

… 2009.

На их столик уже оборачивались.

- Да-а, - простонал Кончаловский, поднимая упавшую от хохота вилку, - да, было дело, и были подвалы… а ведь тайфун-то на всю альма-матер подняли! Могли и попереть…

- Ладно. Ты ещё стройотряд вспомни… или полковника Родько в лагерях! - «Курсант Саенко! Чей боец на плацу валяется непотребно?!» - Леонид завертел головой в поисках официанта, нашёл, постучал ногтём в пустую бутылку.

- Что, налегаешь на белую-то… потихоньку?

- Да как тебе сказать… не так, чтоб… хотя - да, да… последнее время…

Помолчали.

 

Была, была у них главная тема, основное приключение юности, но никто пока её не трогал. Почти одновременно друзья закурили – один «Парламент», другой - «примстон».

- Ну - поехали. Начинай. Где, что. Куда заносило и почём тот самый фунт… хотя – нет, давай сначала… - Юрка наполнил рюмки.

То, что Саенко добился от жизни более высокого статуса, было ясно. Забег он выиграл. Только… чёрт его знает, не радостно как-то, не комфортно. Ладно. Опрокинул стопарь, и, не закусывая, затянулся сигаретой.

 

- Начало ты знаешь… аспирантура. Тебе, помнится, тоже предлагали – нет, распределился куда-то там, в Малые Пердуны…

- Ну, не такие и малые. Четыреста тысяч.

- Да. Защитился, довольно быстро. А потом – социализм погиб, вместе с ним умер институт, докторская и прочие ажурные планы. Пришлось поднимать отечественный бизнес. Так что – своя фирма, директор… штат – сорок человек.

- Да ты что… стало быть, вождём был, вождём остался! Хотя – всё правильно, ты боец и стайер… женат?

Леонид Сергеевич выдохнул сигаретный дым, сквозь него внимательно посмотрел на друга. Интересно, всё же, знает, или – нет?

- Женат, женат… дочь, Юлька, школу заканчивает. Поздний ребёнок.

- Понятно… а что – так грустно? Семья, бизнес, выглядишь баксов на сто… тысяч!

Саенко усмехнулся.

- Угу… всё так и есть. Только не на сто, а на все восемьсот. Нормально! Нормалёк… - неожиданно для себя, он вздрогнул. Нормально, порядок, океюшки…

И вдруг ему захотелось… говорить. Да, правильное слово… не плакаться же? Плакаться он не умеет, да и не имеет права… особенно – Юрке.

 

Кончаловский был занят погоней за маленьким подлым маслёнком, отчаянно бегающим по тарелке от неизбежности хищной вилки.

- Ну, а ты, мачо? Лирик и физик, два в одном… Где ж романтика носило, заспиртованный ты наш… тебе и сороковника, поди, не дают?

- Дают, дают, уже дают… - Юрка победил наглый гриб и улыбался, - ты знаешь, совсем недавно меня Жизнь спросила: « Юрий Борисыч, а Вы – счастливы?»

- Кто спросил?

- Жизнь… тётка такая есть, знакомая… не важно. Так я даже не задумался – да, говорю, уважаемая, спасибо! А она – да ну?! А я – ну, да!!! А она – да ну!!!

Саенко потянулся за бутылкой – налить.

 

- Понимаешь, я, оказывается, всегда делал то, что хотел. Ну, не упрощённо, конечно, не анархия – мать порядка… и как бы – получалось. Ха! Вру, конечно… в частностях. Да, денег не наработал. Смотрел Мир, ловил рыбу в Амуре и переплывал на спор Неман, хлебал туркменскую шурпу и писал песни в Балаклаве. За Уралом меня почти съели волки, а на Грушинском фестивале... Потом – любовь! - на этот раз Кончаловский сквозь дым зыркнул на приятеля, - семья, уже восемнадцать лет. Отличные дети, пацан и девка…

- Ну, - слава Богу! – Сергеевич, вспомнив вечно недовольную дочь, неожиданно хлопнул рюмку самостоятельно. – Ладно, что мы это… вокруг да около. Нестандартно, всё-таки расстались!

- Да уж…

- В общем… знаешь - не знаешь… Марина – моя жена.

 

… 1981.

- Ты где её откопал?

- У Бабуина, на Дне Рождения. В медицинском, третий курс.

- А что Бабуин?

- Она – не его. А если и… пофиг, пусть только дёрнется, - Кончаловский сплюнул.

 

Друзья сидели на лавочке возле общежития. До дипломирования оставался месяц, но у обоих почти всё было готово.

- Слушай, а может рванём на пару дней в лес? А? Лёшка с Танькой, бери свою… как её? – Оленьку… с палатками, на выходные!

- Не знаю… не охота… - Лёнька угрюмо гонял веточкой брошенный окурок.

- Слушай, а ты - чего? Что-то вообще, как попугай не кормленный… да очнись, наконец! Мир у ног, гитары настроены, барышни – тоже…

- М-м-м… ты вот что скажи, Казанова… Маринка эта… что – серьёзно?

Вопрос завис в сумерках, качаясь на лёгком ветерке.

- Так. Вот оно, значит… приплыли. – Против всех своих правил, Юрка не ёрничал, говорил глухо. – Да, вождь, похоже – серьёзно. Сорри.

- Понятно, - Саенко отшвырнул ветку и встал. – Ладно, бывай. Я пошёл.

- Лёнька, не вздумай… - на этот раз окурок гонял Кончаловский.

- Приказываешь?

Юрий встал. Теперь они смотрели глаза в глаза, оба – повзрослевшие.

- В конце концов, ей выбирать, - отчеканил Леонид, - а статистика… на твоей стороне. Только в этот раз всё будет иначе.

- Ну-ну, вождь… посмотрим.

Разошлись.

 

***

- Я тебе ничего не обещала.

- Нет?

- Нет. Ничего. А с чего ты взял? Привык, что твоё желание – закон?

- Послушай, Марин… - Кончаловский схватил её за руку, так как красавица повернулась уходить.

- Алло, Казанова, отпусти руку! – наблюдающий за разговором Саенко вскочил с песка и двинулся в их сторону.

Дело происходило на пляже.

Встреча была не то, что случайной, а сверх случайной. Марина отказалась от свидания с Юркой, ссылаясь на зачёты. Он пошёл на пляж сам, и просто наткнулся на весёлую компанию – человек десять. Красавица жевала яблоко, лёжа головой на накаченном прессе Лёнькиного живота.

 

- Отвали. Дай договорить.

- Ща-а-з…

Кончаловский повернулся, и пошёл в сторону дикой посадки ив на другой стороне косы. Он почти ничего не видел из-за красной пелены, застилающей глаза. Лёнька, не сбавляя шага, двинулся следом. Абсолютно спокоен, как снежная лавина в первую секунду своего рождения.

- Эй, мушкетёры, не дурите! – из всей компашки только Лёха-Бабуин пытался их остановить, но только криком.

Оба понимали толк в драках. Боксёр Саенко и уличный боец Юрка, оба – одинаково крепкие, одного роста… первый раз – по разные стороны баррикады.

 

… - А знаешь, - сказал Кончаловский, сплёвывая кровь разбитым ртом, - самое интересное – её никто не выиграет. Из нас. Вот увидишь…

Он полулежал на песке, опираясь плечами на здоровенное бревно, ствол павшего дерева.

Лёнька молчал. Сидел на самом бревне - скрючившись, рассматривая сбитые костяшки левой руки одним глазом. Правый заплыл и не открывался.

- Глупости. Не лезь. Второй раунд не выдержишь.

- Ой-ой… напугал, Фрезер декоративный… - морщась, Юрка встал и пошёл вдоль посадки. Прихрамывая.

 

… 2009.

- Да ты что… - Кончаловский развёл руками. – Марина, таки! Ну, ты – вождь… добился, значит! Слушай, но она ведь нас обоих послала… Ещё за месяц до отъезда её с Папиком универмага видели!

- Видели. С тобой, кстати – тоже.

- Но-но! Не вздумай драться, Кличко! Лежачих не бьют…

Он старательно затушил сигарету и, салютуя, поднял рюмку:

- Надёжный ты наш… да, Лёнь. Был контрольный выстрел. Я предложение ей делал.

- Во, как… и – ни словом… никогда…

- Не говорила?

- Нет. Ни разу.

- Бог их поймёт… баб. Она сказала – знаешь, Юрок, ты, как бы это… слишком вольный птах… слишком. Тебе ещё летать и летать! А женщине нужен тыл, плечо, понимаешь… ну, и что-то там ещё, не помню. Так вот, я взял – и полетел! Часы положенные налётывать. В небо, в небо!!! В небо. И – увлёкся…

 

Они сидели ещё долго, часа два. Телефоны, «мыло», скайпы. А – помнишь? А как же! А – это?!!! Ха, умора! Надо же…

Прощались. Покачиваясь.

Всё-всё! Порядок! Ты – как? Норма? Нормально! Окей? Окей!

Нормалёк…

 

***