ЧТОБ ДУША, СВЕЧОЙ МЕРЦАЯ ... (Из книги «Молитвы безбожника»)
***
То шёпотом, то лепетом, а то едва-едва
За шелестом, за трепетом откроются слова,
То затеняя ясное, то проясняя тень –
Опасные, прекрасные и просто дребедень,
То чайкою, то ласточкой, то воробьём в пыли,
Печалью, болью, ласкою родившей нас земли …
И станут белой цапелькой надежды и судьбы,
И в чью-то душу – капелькой с прикушенной губы.
Е.С. Ласкиной
1
А может быть, довольно и того,
Что нам дано, и незачем ночами
Упругий воздух пробовать плечами,
С убожеством равняя божество.
А может быть, и меру знать пора?
В конце концов, ведь были же примеры
Того, как перейдя границы меры,
Вводила в грех невинная игра.
А может быть … Всё, впрочем, может быть.
В конце концов, сверчку шестка довольно.
И если не поём, когда нам больно,
Зачем и жить и чем, скажите, жить?
2
В конце концов, мы виноваты сами
В том, что едва сводя концы с концами,
В раздумье трём ушибленные лбы,
Считая боль велением судьбы.
В конце концов, ведь можно и иначе –
Жить, не тоскуя, не грустя, не плача,
Не омрачать печалями чело,
Не забывать простое ремесло
Прозрачного, свободного дыханья,
Паренья, пенья, щебета, порханья …
В конце концов, пока твердим азы –
Что можно, что нельзя – гроза проходит,
И над землёю, как дитя грозы,
Светло и чисто радуга восходит.
Из цикла «Осень»
1
Сновидений слепая отрава –
Пить нельзя, а попробуй не пить …
И на что мне смертельное право
Эту дверь в никуда отворить?
Там за нею прозрачно и ясно,
А проснёшься в холодном поту,
Будто ты заступил за черту
Сдуру, спьяну, а в общем – напрасно.
И теперь ни забыть, ни забыться.
Бесконечная ночь впереди.
И души удивлённая птица
Бьётся в тесном пространстве груди
Вьётся нить – в ней истоки, итоги.
Льнёт к бессонной основе уток.
Осень. Утро. На мокрой дороге
Окровавленных перьев комок.
2
И собственной руки не вымолить у мрака.
Хоть режь её ножом – такая темнота.
Ни шороха. Ни зги. Ни шёпота. Ни знака.
Таращится в упор глухая слепота.
Я до утра кружил в полметре от дороги,
Сбивая ноги в кровь. Шла горлом немота.
Я думал – если есть на самом деле боги,
То и они теперь не видят ни черта.
И жизнь была, как смерть. И петухи молчали.
И все концы сошлись в одном начале.
И взламывала грудь дурная духота.
И тут бы всё … Но добрая примета –
Сквозь матовость предутреннего света
Дорога в красках палого листа.
3
Осенняя томительная боль –
За миг свободы летней неустойка.
Так пахнет из бутыли гоноболь –
Минувшего на будущем настойка.
Так набухает кровью плоть рябин,
Так яблоко парит, а птица камнем
Летит в туман – дыханье тех долин,
В которые и мы когда-то канем.
Так меч судьбы на тонком волоске
Осенних паутин росой сверкает,
Пока в нагом младенческом виске
Незащищённо нежность прорастает.
***
Александру Гофельду
Снег ли, туман ли, пух тополиный
Вьётся, порхает, кружится, стелется?
Божье явление – явка с повинной
И обещание: всё перемелется.
Господи, Боже мой, где ж твоя мельница,
Где же твой жёрнов для боли старинной?
Всё перемелется, всё перемелется –
Вместо ответа крик журавлиный.
Сон наяву. Шепоток полуночный.
Вот и не верим, а всё-таки верится:
В нашем домишке под крышей непрочной
Всё образуется, всё переменится.
Что же, мой друг, убиваться и мучиться?
Это душа себя выплеснуть тянется.
Всё перемелется. Что-то получится?
Всё перемелется. Что-то останется?
Памяти Арс. Тарковского
На пригреве тепло.
Только этого мало.
Арс. Тарковский
Ещё одна птаха свое отсвистала.
Ещё один месяц на юг улетел.
Тепло на пригреве, но этого мало –
Теплом не означен стремленью предел.
Тепло на пригреве. Далёкая стужа
Уже не заставит напялить пальто.
Подумаешь – стужа! Бывало похуже.
А нынче тепло – непонятно за что.
Сверчок на печи. У порога цикада.
Но даже во сне не приснится покой.
Чего же ты хочешь? Чего тебе надо?
Откуда ты неугомонный такой?
Какая пророчица вдруг нашептала
Простые – куда уже проще! – слова:
Тепло на пригреве, но этого мало?
Растрава. Молитва. Прозренья канва.
На плечи, как плед, опускается вечер.
К щеке прикасается ночи крыло.
И слушает вечности звёздное вече,
Склонившись к Земле: «На пригреве тепло …».
***
Молодость ли отпускает, тянет ли лапы старость?
Впрочем, какая разница? Есть только то, что есть.
Хлопнули ставни … времени неукротимая ярость
Кожу с лица снимает, с крыши срывает жесть.
Сколько ещё перегонов до остановки конечной
Во поле чистом, над пропастью или в глухом тупике?
Впрочем, какая разница? Корюшки дух огуречный,
Запах последнего снега, солнечный зайчик в руке.
Что-то душа бормочет. Вслушаешься – околесица.
Блажь, благодарность, проклятие или благая весть?
Впрочем, какая разница? Спущена с неба лестница.
Стало быть, просто надо на посошок присесть.
***
Я, пасынок державы дикой
С разбитой мордой …
Иосиф Бродский
Всего-то – пригоршню холодной
Воды ручейной,
Сводящей зубы и свободной,
Как я, ничейной,
И на поляне бабьим летом,
Надвинув кепку
И согреваясь тихим светом,
Уснуть некрепко,
Под шорох крыл утиной стаи
Врастая в землю,
Люблю которую и знаю,
Прильнул и внемлю.
Всего-то – нежность гоноболи,
Грибного духа,
И паутинка давней боли
Окружность слуха
Щекочет глупой повиликой,
Взрезает хордой.
Я, пасынок державы дикой
С разбитой мордой,
Всего-то и хочу, что мига
Прикосновенья,
Когда открыта Божья книга
На откровенье,
Где мир ещё страницей белой,
Канвой суровой,
Где нет ещё удела дела,
А только Слово.
И, сказочник эпохи, пьяной
От многой крови,
Делю покой с лесной поляной,
Кепарь на брови.
Память
1
На сосновой столешнице след молока,
Недопитая чашка, бутылка пустая.
Незатейливой жизни картинка простая.
Так близка эта жизнь, но и так далека.
Здесь другие пейзажи, другой натюрморт,
И прекрасна в своем многолетье секвойя.
Но откуда среди тишины и покоя –
За случайной телегой собачий эскорт
И возницы беззлобный в ответ матерок,
Кровь рябин, растворённая в красном закате,
И, как в книге старинной, в оконном квадрате
То былинный напев, то чудной говорок?
Это памяти шёпот об ушедшем былом,
Это пережитого глухое броженье,
Это в жизни теперешней – той продолженье.
И свеча оплывает, как жизнь, над столом.
Не грущу и не плачу. Спасибо, что есть,
То, что есть. А иного нельзя и не надо.
Оплывает свеча. Открывается взгляду
Позабытая, было, из прошлого весть.
2
Столешницы сосновый запах.
Вечерний мягкий полумрак.
Декабрь на бесшумных лапах.
И добродушный лай собак.
Российский шалый дух беседы –
Уж коли пьёшь, так пей до дна.
Скандал за стенкой у соседа.
В квадрате форточки – луна.
Неровный строй пустых бутылок,
Но ни в глазу – светло, легко.
И жизнь дышит мне в затылок,
И смерть гуляет далеко.
И чётки лет перебирая,
Как против времени, лечу.
Хочу ли я туда? Не знаю.
Да нет, пожалуй, не хочу.
Но, как молитву, повторяю
Друзей святые имена
И фотографии листаю,
И воскрешаю времена,
Когда ещё ни сном, ни духом
Мы и представить не могли,
Что припадём оглохшим слухом
К обратной стороне Земли.
***
Вот мы, Господи, стоим пред тобою
Не нагие, а просто голые,
Преклонив колени с мольбою
И склонив свои глупые головы.
И трубят небесные трубы
Приговор, проклятье, прощение?
И шевелятся наши губы
Тихой просьбою об очищении.
Ты читаешь души, как книги,
Удивляешься – что мы наделали?
И даруешь по листику фиги
Этим вечным Адаму с Евою.
***
Собираясь бросить курить, покупаешь новую пачку.
Собираясь кому-то занять, влезаешь в кучу долгов.
Собираясь ускорить жизнь, впадаешь в долгую спячку.
Собираясь в Страну Чудес, попадаешь в Страну Дураков.
Растирая краски теней, создающих портрет света,
Над пустым, как пустыня, листом, копошится свечи язычок.
Пролетают тысячелетия, в миг вмещая годы и лета,
И цикад переводит на русский домашний сверчок.
И если целишься в будущее, а попадаешь мимо,
Туда оглянись, где плачут ласточка и кулик,
Где ты забываешь любимым напоминать, что любимы,
И жаждой пересыхает живительный твой родник.
Ленинград
Лохматое небо. Промозглая осень.
Точёная графика зимних решеток.
Твой норов то бешен, то нежен, то кроток.
И трогают душу то чистая просинь,
То прозелень сквера. Но это так редко.
Трамвайчик речной – по угрюмым каналам.
Мой город – моя золочёная клетка.
Свободен я в ней, только дело за малым…
Всё так приблизительно, призрачно, зыбко,
Как полночь на улице Зодчего Росси
В июне, когда одинокая скрипка
Мучительно бьётся в гранитном вопросе.
Вперёд до Гостиного.
Невским пустынным,
Где эхо шагов будто спутник секретный,
До неба тяжёлого над равелином
И висельных рам в тишине предрассветной.
Венеция Севера.
Кровь под гранитом.
Мосты разводные.
Ажурные своды.
Молчащие сфинксы.
Змея под копытом.
Дыханье оправленной в камень свободы.
И ангел бессонный – бессменнная ВОХРа –
С течения времени глаз не спускает.
Рассвету откликнулась грязная охра.
Пора переклички ... Меня выкликают …
Иуда
... прежде нежели пропоет петух,
отречешься от Меня трижды
От Луки, 22:61
Заплаканной звезды дрожит мерцанье
И тень свечи на лунном серебре.
Шальной цикады беглое касанье.
Шуршание ежей. В заброшеном дворе
Костёр дымится. Дальних гроз звучанье.
Луч маяка на ломти режет тьму.
И ты выходишь на крыльцо в молчаньи
С душой, открытой Богу самому.
Ни помысла еще об отреченье,
Ни тени отчужденья на лице.
Но чистит горло, предвкушая пенье,
Петух с тобою рядом на крыльце ...
***
"Я нашел больную птицу, но боюсь ее лечить"
Иван Жданов
И тянется к тебе, и в руки не даётся,
И волочит крыло, и рвётся улететь,
И замирает, и о воздух бьётся,
И горлом кровь, и пробует запеть.
В тебе тоскливой болью отзовётся
Неслышный крик растерянной души.
Но прикуси губу – пусть слово не сорвётся.
Но руку протяни и не дыши.
Лишь руку протяни. Не слушай птицелова
И не плети тенёт из света и теней.
Лишь руку протяни. Не говори ни слова.
Лишь отвори ладонь, протянутую к ней.
***
Граница между вёдром и грозой,
Сверканьем тьмы и легкой бирюзой
Захватывает в плен, зовёт, морочит.
Не торопись: неуловимый миг –
И вот уже потоп тебя настиг,
Берёт в себя и отпустить не хочет.
Промок до нитки, вымок до костей,
Не вырваться из дождевых сетей.
Да и не хочется, по правде, вырываться.
Как в детстве душу холодит восторг,
И тут с рассудком неуместен торг –
Упасть в потоки трав и наслаждаться.
Пройдёт гроза. И радуга, как лук,
Натянута. И тетивою – луг.
И ты на тетиве тугой стрелою.
Охотник знает, где сидит фазан,
Прищурил глаз и верит в свой талан.
Но взмыл фазан – лишь шум над головою.
Роняет капель серебро листва.
Напившись, распрямляется трава.
Сияет мир разливом чистых красок.
И ты омыт и счастлив, как дитя
После рожденья пять минут спустя –
Тварь Божья, им возлюбленный подпасок.
***
И эта беда обошла стороной,
И та стороной обошла.
А эта беда поселилась со мной
И косится зло из угла.
Ещё не привыкла и щерится зло.
Привыкнет – с ладони поест.
Беда, не беда, а, считай, повезло,
Что рядом с тобой кто-то есть.
Беда – не беда. Ей тоскливо одной –
Одной ни житьё, ни бытьё.
Она потому поселилась со мной,
Что я понимаю её.
Одна сигарета у нас на двоих.
И свечка одна до утра.
И наш разговор так задумчив и тих,
Как будто мы брат и сестра.
***
Не удалось мне родиться щеглом.
Ухаю филином ночью тревожной.
Ангел слезу утирает крылом,
Отяжелевшим от пыли дорожной.
Ангел слезу утирает крылом.
Богом назначено – стало быть, благо.
Щёки щекочет соленая влага
Боли и памяти тихим теплом.
***
Вот так, по одному, уходим в никуда
Или, верней, туда, где стыло место наше.
И нехватает слёз. Лишь талая вода
Да под ногами вечной грязи каша.
Цветы с могилы к ночи украдут
И снег к утру следы укроет вора.
А мы по одному – на самый страшный суд
За благом или болью приговора.
Поминки отшумят. Посуду по местам.
Но пустовать местам, где вы всегда сидели.
А завтра, может быть, мы тоже будем там,
Где вы без нас вчера осиротели.
И ветви на ветру скребутся о стекло.
И среди ночи память молча будит.
Что было, то прошло, растаяло, ушло.
Что не было, того уже не будет.
А воробьи в снегу выклёвывают хлеб,
Как выклевала жизнь отпущенное время.
И мир вокруг прекрасен и нелеп.
И невесомо расставанья бремя.
И снова длится жизни круговерть.
Мы с кладбища пришли не те, что уходили.
Как птица на плече, щекочет щеку смерть,
А на другом плече жизнь расправляет крылья.
Неспетое
1
Пел бы тебе в ожиданье рассвета,
Зная, что там на рассвете умру.
Пел бы тебе я, да голоса нету.
Пел бы тебе, да мотив перевру.
Пел бы тебе о любви и печали,
Лбом утыкаясь в колени твои,
Чтобы, услышав меня, замолчали,
От немоты ошалев, соловьи.
Пел бы, чтоб песня стала рассветом.
Пел бы, подставив горло лучу.
Может быть, я и спою тебе летом,
А в январе умирать не хочу
Москва, 1984
2
На границе света и тени,
Дня и ночи, в прозренья бреду
Лбом вжимаюсь в твои колени,
Отводя от тебя беду.
Лепет времени. Пламени трепет.
Прошлый век холодит висок.
Календарь сквозняками треплет.
Хлеб по водам. Годы в песок.
В этом мире, от крови пьяном,
Откровением дурака
Память мечется над океаном,
Где ни берега, ни островка,
Бредя запахом шалой сирени
С горьким привкусом лебеды
И целуя твои колени
Через чёрное платье беды.
Даллас, 2004
Марк Шагал «Над городом»
Левая рука Его у меня под головою;
а правая рука Его обнимает меня …
Песнь Песней 8:3
1
Эти двое над крышами – что они делают в небе,
Взявшись за руки над местечковым курчавым дымком
С запахом скорби в сладком субботнем хлебе,
С привкусом боли в слепом мельтешенье людском?
Эти двое над крышами – что они там позабыли?
Разве мало им было со всеми делить то, что есть?
Молодость … всё ей сразу … свободу, крылья …
Тянется в небо, как будто к Богу – земная весть.
2
Белла, Марк, Суламифь, Соломон…
Так похожи и так непохожи.
У любви миллионы имен
И одно бесконечное ложе.
Притяженье небес и земли –
Невесомость единого тела.
Две звезды над землёю взошли
И земля вместе с ними запела.
3
И объятий разъять не могли,
И надежды звездой средь кошмара
Они так небесами и шли
До Треблинки, до Бабьего Яра …
Из триптиха «М. Волошин»
Говорили о том и об этом,
Оплывала, мерцая, свеча
И печальным тоскующим светом
Ангел молча витал у плеча.
Говорили, как жизнь провожали,
Как готовились к встрече с Творцом,
Слёзы солью земною дрожали,
Навсегда расставаясь с лицом.
Говорили – не наговориться,
И стоял в отдаленье рассвет,
Лишь поскрипывали половицы
Под размеренной поступью лет.
Говорили, и шёпот сливался
С тихим шелестом жизни в виске,
И светящийся круг разливался
По морёной кухонной доске.
Говорили, как плыли сквозь сети,
Что для нас в небесах сплетены,
Как волхвы, как пророки, как дети –
Не нарушив земной тишины.
Киммерийские пряные ночи.
Расцветает терновый венец.
И рассвета серебряный кочет
Окунулся в кровавый багрец.
***
Все напасти не напасти,
Если к времени припасть и
Пить до ломоты в виске,
Пить, как поутру молиться,
Пить, покуда время длится
И висит на волоске.
Если ищем, то обрящем,
Но не завтра – в настоящем,
Наяву, а не в бреду,
Чтоб душа, свечой мерцая
Посреди земного рая,
Освещала жизнь в аду.
|
|