Есть Города, любовь к которым приходит неожиданно и необъяснимо и остается с тобой навсегда. Так у меня было с Санкт-Петербургом. В 11 лет я впервые приехала в Город Пушкина, и с тех пор каждый раз встречаюсь с ним как с Другом, а он обязательно радует меня каким-нибудь сюрпризом. Так случилось с Каменец-Подольским. Здесь проходила серьезная научная конференция и попасть на нее само по себе было маленьким чудом. Однако сказка, подаренная мне «старой крепостью», оказалась еще фантастичнее.
Так произошло с Севастополем. С Моим Городом, Городом Его Величества Случая. Но как же долог был путь к нему…
В дошкольные годы любила я слушать, как по вечерам бабушка читала мне Паустовского. Дом засыпал, а в свете настольной лампы оживали влажные субтропики Колхиды, «построенная из окаменелой морской пены» Махачкала, скалистые Аландские острова и говорящие леса Мещеры. Почему-то особенно запали тогда в душу улочки сказочного города, «разбросанного, как пожелтевшая от древности мраморная россыпь, на берегах индиговых бухт».
Шло время. Люди, так или иначе связанные с Севастополем, становились моими друзьями и собеседниками – я «слушала» героические истории капитана Казарского и грустные признания Петра Шмидта, сражалась рядом с героями Льва Николаевича Толстого и вместе с гриновскими персонажами бродила по Лиссу. А потом в мою жизнь вошли книги Владислава Петровича Крапивина…
Севастополь, в котором переплелись судьбы «реальных» исторических персонажей и «выдуманных» крапивинских мальчишек, стал Моим Городом. Однако шли годы, пути-дороги заносили меня в самые разные уголки Союза, а встреча с ним по-прежнему оставалась мечтой. Не было там друзей, которые приютили бы меня, город то и дело «закрывали» для «праздношатающейся публики». Я могла лишь постоянно перечитывать рассказы и повести любимых авторов и мысленно бродить по родным уже улочкам, «трапам» и переулкам.
В 1996-м году началась первая волна совпадений. Город «открыли»; примерно в это же время я разговорилась со своей знакомой, у которой, как оказалось, в Севастополе живет сестра (и, вроде бы, мне будут там рады). А ребята из заочного клуба «Лоцман», созданного поклонниками творчества Владислава Крапивина, подбросили телефон прототипа одного из его героев, Никиты-«Юроса» Вихрева. И, наконец, наступил Тот День.
До сих пор я чувствую дрожь в коленках и редчайшее ощущение сбывающейся мечты – а ведь так оно и было, когда я вышла вечером из поезда на вокзальный перрон… И как мгновенно забылись дорожные страдания, помню. И вкус севастопольского воздуха. И огорчение из-за того, что поздно и нельзя сразу выбежать на набережную…
Я шла на Бакинскую улицу, часто упоминавшуюся в книгах Крапивиным. Само по себе это уже стало приятным предзнаменованием. Вот только «сориентироваться на местности» в сумерках не было возможности, а несколько следующих дней пролетели по одному сценарию: рано утром я забрасывала в сумку «Шестую Бастионную» и бутерброды и уходила до темноты бродить по городу - по знакомым и «оживающим» местам! А вечером слушала рассказы Тёмки, племянника моей хозяйки, который отдыхал в Севастополе и все свое время проводил в компании местных мальчишек. Возился с ними некий Никита (бывший житель этого дома, переехавший на другую квартиру, но не забывший юных друзей). Ребята готовились к походу, я же слегка грустила, ибо запланированная встреча с младшим Вихревым никак не становилась реальностью (женский голос в ответ на мои звонки и путаные рассказы о Крапивине, «Лоцмане» и т.д. терпеливо объяснял - «Никиты нет», «он работает» и т.д.).
Впрочем, грусть была мимолетной. Ибо вот он, вокруг – Севастополь!
Площадка, к которой сходятся улицы Адмирала Владимирского, Бакинская и Крепостной переулок…
Четвертый бастион…. Я оказалась там рано утром, никого вокруг не было… В тишине можно было услышать глуховатые разрывы снарядов… И представить, как страшно укрываться от них за щитами из толстых корабельных канатов, укрываться не час и не два..
Крепость Каламита и пещерный монастырь… Степь, неподвластная времени, с терпким запахом еще не высохших под обжигающим солнцем трав, горячие камни развалин и кельи-кабинки на скалах…
В один из вечеров я не удержалась и рассказала все же хозяевам о неудачных попытках дозвониться… Слово за слово, несколько вопросов друг другу... И представьте мое изумление, когда оказалось, что «Юрос» Вихрев и Тёмкин Никита - один и тот же человек. Что «Бакинская, 14» - точный адрес «желтого двухэтажного дома» с похожим на корабельный нос углом, дома, стоящего «на поросшем сурепкой холме»… Как же ругала я свою невнимательность и как жалела об упущенном времени! Мне скоро предстояло уезжать, а Никита завтра уходил с ребятами в поход.
Но ведь Севастополь и везение неразделимы. И я успела познакомиться со всеми мужчинами рода Вихревых (реальная фамилия другая - но пусть уж будет здесь эта, крапивинская). Меня провели по сводчатым погребам и бетонным капонирам Александровской батареи, где хранится имущество яхтсменов. И даже дали возможность полазить по такому знакомому по книгам «Фиоленту»... В море выйти, правда, не пришлось - экипаж занимался подготовкой к серьезной гонке. Да и настроение у всех было не самое лучшее - судьба яхты оставалась не слишком ясной из-за раздела Черноморского флота. К тому же чувствовала я себя неловко: наверняка не я первая «свалилась» на головы этих славных людей, надоело им, пожалуй, отвечать на бесчисленные вопросы. Словом, о многом не спросила, многое не сказала... Даже сфотографировать толком постеснялась…
А сказка Севастополя продолжалась. Я успела добраться до мыса Фиолент, съездить в Балаклаву, постоять у Владимирского собора (внутрь не пустили фанатичные старушки, «отказавшие в доверии» подозрительной личности в джинсах)... Успела побродить по Братскому кладбищу на Северной стороне и поклониться могиле лейтенанта Шмидта на Кладбище Коммунаров.
И, конечно же, ноги сами постоянно приводили меня в Херсонес. Явных следов греков, римлян и скифов мне найти, естественно, не удалось (для этого есть специалисты-археологи), но вот тени людей, живших здесь когда–то… Они мелькали между развалинами крепостных стен и башен, о чем-то шептались на известковых скамейках старинного театра. И звучал над степью и морем голос медного колокола, отлитого из трофейных пушек, пережившего две осады, более полувека проведшего «в плену» во Франции…
Однако все имеет конец. Настала пора расставанья. Как писал Крапивин, «мимо вагона проплывали белые дома на берегах бухт, корабли, маяки. Портовые краны. Уходил назад Севастополь, и ничем нельзя было заглушить печаль расставания с этим городом».
Закончилась Сказка. Но ведь не закончилась жизнь! Я часто смотрю на фотографии (еще черно-белые, с которыми я долго потом возилась в Ростове), вспоминаю Город, его Улицы и его Жителей. Слышу их голоса. И думаю о почти мистических совпадениях следующих лет.
О том, что вскоре после возвращения в Ростов в мой почтовый ящик по ошибке почтальонов вместо «Комсомолки» положили «Красную звезду» - а в ней было сообщение об успешном выступлении «Фиолента» в той самой, весьма серьезной регате.
О том, как через пару лет, в феврале, я работала в библиотеке в Санкт-Петербурге, просматривая газеты 1918-1919 гг. в поисках «следов» одного весьма известного математика. От мелкого шрифта, усталости, начинающейся простуды и однообразия сообщений уже рябило в глазах. И вдруг изрядно затуманенный взгляд просто «застрял» на заметке «Николай II и казнь лейтенанта Шмидта» (март 1917, газета «Ростовская речь), в которой учитель Н.Н.Избаш, племянник лейтенанта, рассказывал о хлопотах за Шмидта, о встречах с Витте, о лживом обещании императора помиловать гордого моряка... Отступили морозы, снова я перенеслась в июньский день, к серой скале с якорем... И, как ни странно, одна за другой стали попадаться мне на глаза заметки моего математика, так что задание оказалось с блеском выполненным!
О том, как этим летом, оказавшись на одном из старых ростовских кладбищ, я случайно увидела надгробье моряка с «Очакова», соратника Петра Шмидта…
И о том, что я обязательно еще раз встречусь с Городом.
|
|