I
Порою представляется, что мир поэтических образов – реально существующая действительность, своеобразный и самостоятельный мир со своим пространством, субъектами и отношениями. Его местонахождение не определено, это и не внешняя среда реального мира, это и не духовная субстанция со своей неопределенностью, это и не эфемерное пространство подсознания и даже не сферы воображения.
Поэтический мир нечто иное, скорее всего мир этот подобен информационному пространству со своими законами, порядком и беспорядком, логикой и нелогичностью, противоречиями и консерватизмом.
Связан ли поэтический мир с вдохновением, состоянием не поддающемуся разумным установкам, разум ли формирует из небытия поэтические образы и метафоры? Наверное, всё это и не столь важно для рядового читателя, да и для самого творящего не имеет никакого значение.
В поэтике инструмент профессионализма, техника, обретенная специально ученичеством либо наработанная опытом – определенно, что-то да и значат, но прямого отношения к поэтическому миру, к его самостоятельности, саморазвитию, к его внутренней жизни и эволюции – никакого отношения не имеют. Структурированность частичек этого мира в виде конкретных образов стихотворной, поэтической или иной строки – лишь слабое подобие, а тем более ни есть отображение всего многообразия и глубины, как форм, так и сущности поэтического мира. Мир этот не впускает одних, неожиданным образом поглощает иных, уничтожает третьих, возносит четвертых, благосклонен к пятым, издевается над шестым, снисходителен к седьмым… И к следующим, и к следующим, и к следующим… Всё по-разному, всё индивидуально, всё не очень предсказуемо…
Подобно судьбе, не поддающейся ни прогнозам, ни предначертаниям, подобно случаю в мире неопределенностей и неожиданностей – мир поэтический, то насмехается над прикоснувшимися к нему, то неожиданным бурным потоком затягивает в водовороты страстей самовыражения всех тех, у кого и в мыслях никогда не было открытых желаний жить в обнимку в одной тесной мрачной коморке с поэтическими образами, делясь последними крохами судьбы либо глотками вдохновения.
Влияние автора на мир этот – ничтожно, желания его на слышны той стороной, но желания эти прослушиваются постоянно подобием службы внутреннего наблюдения. Шлагбаумы у десятка, сотни, тысячи своеобразных мостов с одного берега творческого желания до иных берегов творческого воплощения, неожиданным образом открываются то в одном, то в другом месте. Успеть куда-либо – безнадежно. Определить очередность свободного прохода по тому или иному мосту – не представляется возможным. Просчитывать варианты – зря терять время. Стоять в ожидании у одной единственной переправы – сомнительно. Метаться от одного моста к другому – глупо. Строить свой мост? В этом, конечно, есть что-то рациональное, но вот беда – достигнув противоположного берега, вдруг оказываешься на краю неизвестно откуда возникшего каньона.
II
Духовный и материальный миры лирического героя со всем возможным прикосновением ко всему возможному: любовь и ненависть, жизнь и смерть, радость и печали, вознесение и унижение, боль и страсть, дружба и призрение, страдания и восторги, умиление и страх, понимание себя и осознание мира, чувство неизведанного и банальность выражения, отторжения окружения и самолюбование, песнь души и расчетливость мысли, обнаженность раскрытия и скрытность чувства, грань разумности и власть над помешательством, игра воображения и ветерок глупости, глумление и обретение. Обретение приобщения к поэтическом миру. Принят либо не принят? Из писак в Поэты, из созерцания – в Прорицатели, из наставления – к Пониманию, из утверждения – к Прощению, из индивидуальности – к Всеобщности восторга, восприятия, всеобщности толи призрения, толи унижения, толи обожания, толи пренебрежения…
Поэт ли создает свой шесток в поэтическом мире, поэтический мир ли формирует будущего Поэта, предоставляя либо шанс, либо возможность сжигания рукописи. Кто сказал, что рукописи не горят? Горят, еще как горят, навечно превращаясь в пепел. Рукописи носимые в душе и не проявленные, сгоревшие в костре краткосрочного человеческого бытия, мгновения полета личности… Горят, еще как горят, не видя света, без возможности когда либо дойти до зрения, ума, сердца возможного желанного читателя. Горят, еще как горят в кострах непонимания, в ярлыках: призрения «Нет такой специальности!», в размазывании железными гусеницами… Горят, еще как горят в спиртовых парах перегара, в веревочных петлях, в револьверных выстрелах… Горят, еще как горят в безразличии и сознательном унижении коллег и общественностью, в невнимании и непонимании…
III
Поэт всегда изгой. Странник в своем мире образов, переживаний, неладов с душой и миром. Поэт всегда одинок в своей трагичности одиночества. Глубины пропасти одиночества не существует, глубина одиночества отсутствует вследствие своей бездонности. Неосознанное чувство одиночества трансформируется в поэтические образы. Реальный мир расширяется, сливаясь с миром поэтическим. Земля в вечном кружении своем, перемещаясь в пространстве, неожиданно втягивается в черную дыру поэтического пространства. И возврата оттуда уже нет.
IV
Любовь. Тема любви. Банально принято считать, что именно в этом пространстве находится большая часть поэтов. Передать непонятное чувство понятными строчками – ни это ли первое движение в пространство поэтического мира? Вначале любовь как обращение к чувству, к конкретному человеку. Затем любовь ко всему окружающему, сущему. Далее, любовь к духовному. И, наконец – Любовь сама по себе как составляющая часть поэтического пространства. Любовь сама по себе. Прекрасное и казалось простое объяснение поэтического взгляда на мир. Если бы это было так – скучно и банально стало существование в образах. Любовь – лишь первая самая простая ступенька на бесконечной лестнице в мир Поэзии.
V
…Бродский, Рождественский, Вознесенский, Ахмадулина – авторские интонации голоса легко различимы и представляемы внутреннему слуху. Люблю неповторимую завораживающую почти шаманскую монотонность Бродского. Вначале пугают течение голоса Ахмадулиной, но неожиданно затягивает в бездонный водоворот прекрасной русской речи. Грассирующий строчки в устах Рождественского, с легким звуковым «спотыканием» до того индивидуальны, что никто не повторит так.
Слияние голоса автора с выстраданной ритмикой своего стиха, знание и чувство всех нюансов оборота речи, распахивание незаметных для читателя не понятых им интонаций, акцентов, переходов, соединений звукового ряда – авторская эксклюзивность ничем не заменяемая. Нет настоящих поэтов, кто не умеет читать свои стихи. Каждый читает про себя ли, вслух – так, каков он истинный, каков на самом деле со своим детищем. Другое дело – нравится или нет такая авторская интонация слушателю. Одно дело читать для себя, внутри себя, другое дело – аудитории, зрителям, слушателям. Бесспорно в последнем случае надо обладать либо харизмой либо артистизмом.
Люблю слушать, как читают поэзию Смоктуновский, Демидова, Козаков, Юрский…
Читающий поэт и артист, читающий стихи этого поэта – разные звуковые ряды, ибо настоящее произведение невозможно исчерпать ни только в созданном поэтическом образе, но и в остальном - оно многообразно в неоднозначности интонаций и смысловых глубинах….
VI
Прочувствовать и понять участие души и ума в возникновении поэтического образа, в вырисовке символа... Боль ли выплёскивается в строчки, радость ли ведет пером? Непознанное ли рождает рифмованное осознание, неоднозначность ли чувства вспыхивает искрой образа? Кто знает.
Почему мы прикасаемся к творчеству? Спросить так художника, личность, в которой теплится хотя бы искорка желания творить, то же самое, что спросить человека «зачем ты живешь, зачем ты дышишь?…»
Так суть ли в конкретной форме самовыражения – слово, звук, краска, движение…? Нет не в этом…
Homo! Ego! В самой сущности человека заложена эта естественная искра сотворения. Говоря так, не скажу нового. Это – банально.
Художник по образу и подобию своему подобно Творцу творит мир своего мироощущения. В каждом из нас уже в таинственный великий миг зачатия вкладывается Ген Творчества. Не буквальная белковая субстанция, а нечто доселе непознанное. О, конечно, рано или поздно расчетливый ум исследователя откроет человечеству феномен творчества, пришпилит к молекулярной теории гениальность и талант.
Всё это философия и к мотивам истинного творчества отношения не имеет.
В чем лично мои истоки прикосновения к поэтическим образам? Честно скажу - не знаю. В чем смысл жизни? В чем суть и смысл творчества? Быть может это равнозначные вопросы.
Можно ответить, что стихотворчество один из методов, одна из форм самовыражения, познание окружающего мира, познания своего внутреннего мира.
Может быть, это просто разговор с другим воображаемым собеседником.
Может это бессмысленный выплеск подсознательного протуберанца.
Может это высокий звук чувства, переложенного в определенную ритмику, образ, смысл. Чтобы понять себя, почему я пишу стихи, можно бы покопаться в тех обстоятельствах, событиях, состояниях, когда создается произведение, или точнее предпринимается попытка создать произведение.
Кто скажет, когда мы занимаемся настоящим стихотворчеством.
Когда - в нас зреет неосознанное чувство самовыражения?
Когда - мы несовершенными словами стараемся изобразить что-то отдаленно похожее на это вызревающее чувство?
Когда - мы, приобретая профессиональные навыки, наше бесформенное первое чувство начинаем сознательно облекать в совершенную, как нам кажется, форму конкретного произведения?
Когда – к слову стиха прикасается читающий и вдруг находит созвучное своему состоянию?
На вопрос «зачем Вы занимаетесь стихотворчеством?» - с пафосом можно ответить – потому что я не могу не заниматься стихотворчеством. Можно ответить, что это моя работа, можно ответить, что это модно, можно ответить – от нечего делать…
Но как ответить по-настоящему? Кто бы знал!
Лично для меня, поэзия, стихи, сочинительство в изначально русском глубоком смысле этого слова – часть мира моего существования, часть жизни, наряду с познанием научным, исследовательским, где логика и расчет стоят во главе угла. В поэтике, в образном, чувственном и чувствительном восприятии жизни – для меня особая прелесть. Стихотворчество – для меня состояние, порою активное, иногда пассивное, бывает – случайное, чаще осознанное.
Стихотворчество для меня – это понять мир, понять себя, спросить других. Стихотворчество для меня и определенный осознанный труд.
Стихотворчество подобно постройке дома, выращиванию цветом, рождению детей…
Стихотворчество – это перенесения мира в себя и себя в мир.
Стихотворчество – это активность, это любовь к жизни, это тяга к обновлению, это восторг нового, это огорчения и радости, слеза и переживание.
И многое, многое иное. Всё-всё кроме безразличия.
Стихотворчество – порою безумная игра, бессмысленная затея, инфантильность разумности, мыльный пузырек эфемерности….
А теперь скажите, как можно в таком мире, который вот так определяет и не определяет ответ на вопрос «зачем Вы занимаетесь стихотворчеством?» не заниматься этим самым стихотворчеством?
© Тогунов И.А., 2005
г.Владимир
|
|