А вот в каком году произошла Эта история, в 1992-м или в 1993-м, я не помню.
Помню только: был я тогда чистой воды малолеткой и, как любой малолетка чистой воды, считал себя весьма взрослым человеком.
А попробуй-ка тут не посчитай.
Школу закончил, целых десять классов; в институт не поступил – поступил на работу (о, эта тема для отдельного повествования!), курить и пить научился, и давно, равно как пропадать по ночам, т. е...
... был я тогда малолеткой, у которого была девушка.
Звали девушку – Вероникой.
И приехала однажды к Веронике ее двоюродная сестра из города Дно, что в Псковской области. (Названия как города, так и области говорят сами за себя: скобариха, словом, да еще и со Дна.) И захотелось этой сестре маленько пожить культурной петербургской жизнью. Ну, а раз захотелось, то и пожила (скобари долго не думают). Заодно и мы с ней, я и Вероника, пожили.
Началось все, разумеется, с самой главной достопримечательности Санкт-Петербурга – универсального магазина Гостиный двор.
Уже в те, не самые хлебные годы, чего там только не было!
Я не знаю: чего там не было, - но знаю: что у меня была девушка, у девушки была двоюродная сестра – псковитянка, у псковитянки было желание посмотреть, как живут люди, чем они пользуются, на чем и в чем спят, в какие игрушки играют их детки, во что писают...
- Ой, Вэроныко! А это что такое?
- Памперсы.
- Как?
- Так. Используются вместо трусов. Можно сходить под себя и остаться сухим. Памперсы впитывают влагу.
- Ой, Вэроныко! А давай купим!
- Зачем?
- Мне надо! Я их деду Егору подарю. А то весь дом его саками провонял.
- Нет, Светка, - заулыбалась Вероника. – Деду Егору памперсы не подойдут.
- Почему?
- Во-первых, они будут ему малы, во-вторых, они одноразовые: разок опростался – выбросил.
- Ой, жалко, - искренне посетовала сестра (видимо, очень уж резок на запах был ее дедушка), но тут же, мгновенно и навсегда позабыв о памперсах, перевоплотилась и радостно заверещала:
- Ой, Вэроныко! Глянь! Что это?
- А это ты у Паши спроси.
- Павлик, что сые значит?
- Сые, Света, значит – презерватив. Предупреждаю заранее: деду Егору он без надобности. Дед Егор, судя по всему, свое отпрезервативил. Ты лучше скажи, твой дед музыку любит?
- Ой, обожает! Еще до войны первым гармонистом на всю округу был! Сейчас уж куда: стар больно.
- Но ходить-то он может? По дому-то сам передвигается?
- А то нет. Он еще и на рыбалку шастает, за скотыной ухаживает.
- Ну, тогда купи ему вот это.
- Ой, Павлик, да ты что! – хохотнула и тотчас засмущалась псковитянка. – Сые же горшок!
- Правильно, горшок. Но не простой горшок, а музыкальный.
- Как?
- А вот так. Садишься на него, делаешь пи-пи – горшок начинает воспроизводить мелодию. Купи. Дедушка больше никогда в неположенном месте не оконфузится.
- Ой, правда, что ли?
- Конечно, правда.
- Не слушай его, Светка. – Укротила мое насмехательство Вероника. – Давай купим бусы, которые ты приглядела, и пойдем в Эрмитаж.
- Не пойду в Эрмитаж.
- Не поняла. Ты же сама говорила: хочу в музей сходить. Эрмитаж – это и есть музей, причем самый лучший.
- Знаю, в школе проходили.
- Так в чем дело?
- Ой, Вэроныко! Да там одни картины, статУи, барокки всякие – скукота! Пойдем лучше в этот... Где штучки интересные...
- В Кунсткамеру?
- В какую, к черту, Кунсткамеру! – пришла моЯ пора укорачивать. – В Зоологический ей надо! Там у слонов и бизонов такие интересные штучки – закачаешься!
- Ой, точно! – крикнула Света и, со свойственной ей непосредственностью, чмокнула меня в щеку. – Молодчина, Павлик! Я в кино видела! Там еще этот... толстомордый режиссер... как его... Рюкзаков, что ли... на бегемоте спал! Хочу туда!
- Ну, туда - так туда, - будучи сама не большой любительницей всяких барокк, подытожила Вероника. – Пошли.
Штучки гостье понравились. Обладателям штучек была дана высшая оценка. В исполнении Светланы это прозвучало так:
- Ой! Как им не стыдно!
После музея состоялась экскурсия в Макдоналдс.
Трехэтажные котлеты сестра отвергла:
- Я не крокодил – в мой рот это не влезет, -
зато с удовольствием поела горчицы.
- Это американская сгущенка?
К счастью, Вероника в тот момент отсутствовала, по весьма естественной причине (джин-тоник долго в желудке не держится). Я ответил:
- Да, -
и чуть не подавился со смеху.
А вообще Светлана мне понравилась: живая, непринужденная, по-детски наивная и открытая. Не то, что некоторые.
- Молодой человек, вы не в гусарском полку! Ведите себя прилично.
А я и вел себя прилично. Подумаешь:
- Я сейчас обоссусь! – сказал.
Не обоссался же.
А постольку, поскольку жил я во времена тех достопамятных событий загородом, причем жил с самого рождения, то нет никаких оснований удивляться моему появлению на следующий день, после Гостиного двора, Зоологического музея, "Макдоналдса" и не только, на Московском вокзале, в компании со своими, скажем так, односельчанами, давным-давно и хорошо мне знакомыми.
- Пахан, кончай дурака валять – пойдем!
- Нет, пацаны, не могу. Кто знает, что еще этой Свете взбрело за ночь в голову. Может, я срочно нужен.
- А ты позвони.
- Верно. Ты давай – звони, а мы с Лехой пока сигарет купим. Монета есть?
- Сейчас посмотрю...
Пока смотрю, сообщаю: ни о каких мобильных средствах связи в 1992-м, равно как в 1993-м, ни я, ни Леха, ни Рустам, наш третий товарищ, даже не слышали.
- Есть.
- Вот и отлично. Звони. Отмазывайся всеми правдами и неправдами. Леха, ты в туалет не хочешь?..
- Хочу, конечно! – сказал я спустя пару минут после начала своего общения по телефону. – А куда?
- Мы еще не решили. Наверное, в "Октябрьский". Если билеты достанем. Светке, в принципе, все равно. Лишь бы...
- На концерт? На чей? – не поскупился на вопросы Рустам, как только был посвящен в мои ближайшие планы. – Ты с ума сошел? Во сколько?
- Что "во сколько"?
- Начало во сколько? Леха, дай сигарету.
- В семь, наверное. Я через час должен либо приехать, либо перезвонить, чтобы узнать точно.
- Держи.
- Разумеется, перезвонить. Спасибо, Леха. В семь, говоришь?
- Ну да.
- Так чего же мы стоим? Пошли скорее.
- В поликлинику? Или сразу под капельницу? – Леха тоже любил спрашивать.
- Разумеется, сразу. Пахан, не отставай.
- Рустам, ты ё... Ты чокнулся?
- Не ссы. Мы по чуть-чуть. До семи еще три с половиной часа. Сто раз протрезветь успеешь.
- Точно, - подтвердил Леха.
Через десять минут нас уже встречали под капельницей.
- А-а, ребятишки! – обрадовано заверещал Савелич, завсегдатай сего злачного места. – Решили прокАпаться? Дело!
Дело в том, что как справа, так и слева от Московского вокзала (поясняю на случай исхода данного сочинения из Санкт-Петербурга) располагается Невский проспект. Справа, если встать к югу задом, а к северу передом, - т. н. Старо-Невский, слева – собственно Невский, без каких-либо "Старо...", "Ново..." и прочая.
И там и там, и в 1992-м и в 1993-м, было множество питейных заведений, среди которых были и две относительно дешевых разливухи (закусочных или что-то вроде этого), нареченных народом поликлиникой и под капельницей.
И там и там поправляли здоровье, т. е. лечились. Но если в поликлинике лечились, преимущественно, слегка (все же – Невский, "интурист с ментом туда-сюда шлындают", - как объяснял нам, салагам, Савелич), то под капельницей вылечивались по полной, случалось - и навсегда (Старый Невский – это уже "...окраина - чужие здесь не ходят").
- Эх, - видимо, на основании собственного скорбного опыта тяжело вздохнул Савелич, - не доведут эти бабы нашего брата до добра. Еще Горький, Алексей Максимыч, подметил: Женщина – это вековечный враг мужчины, враг, который только и ждет удобного случая, чтобы поработить и высосать кровь.*
___________________
* Неточная цитата из рассказа "Горемыка Павел" М.Горького
- ЗдОрово! – оценил Леха.
- Вот и я говорю, - поднимая очередную рюмку, согласился с Савеличем, а заодно и с Горьким Рустам. – Пахан, не будь дураком. Плюнь ты на них. Оставайся с нами. С нами веселей. Сейчас это допьем... – На столике – едва початый литр. - ... погуляем. Выцепим кого-нибудь – в кино сходим. В поликлинику забежим.
- В поликлинику не суйтесь, - строго предупредил Савелич. – Там сегодня Верка "Ассорти" работает. Узрит, что хорошо поддатые – в лучшем случае, спиртом дешевым разбодяжит.
- А в худшем?
- А в худшем... Ну, за отсутствующих здесь дам! – Тостующий выпил, "хукнул", занюхал хлебцем и, не дожидаясь, пока выпьют остальные, - я, Рустам и Леха, - продолжил: - А в худшем – водой... Хотя, это кому как, - услышали мы после кратковременной паузы. – Кому лучше уж водой, чем паленкой.
- Во-во, не преминул вставить Рустам, большой любитель поблевать.
- Не каждому человеку, - досказал завсегдатай, - нутро позволяет Веркины коктейли стаканАми кушать. Особенно вам, молодежи... А ты, Павлуша, чего не допил?
- Он у нас постоянно не допивает.
- Причем здесь это? Просто...
- О чем я Вам и толкую, - перебил Рустам. – Совсем пацан обабился. Под женатика-интеллигента косит. Леха, дай сигарету.
- Ни под кого я не кошу.
- Косишь, косишь... И спичку.
- Это называется: из курительных принадлежностей у меня есть только губы?
- Точно так. Спасибо. – И вновь, говоря обо мне: - Вчера в музее был, сейчас на концерт собирается...
- На концерт? Концерт есть вещь одухотворенная! Помню...
Но если Савелич действительно помнил – помнил из своего одухотворенного прошлого многое, то я помнил только то, что ровно в 18.00 я должен был встретиться с Вероникой и ее сестрой возле гостиницы "Октябрьская".
Приблизительно в 18.30 я очнулся в фойе концертного зала "Октябрьский": ни Вероники, ни ее сестры, ни Лехи, ни Рустама, ни Савелича рядом со мной не наблюдалось.
Наблюдалась очередь в гардероб, сам гардероб, гардеробщица, кожаная скамеечка, на которой я, аки придурок пучеглазый, сидел и изумленно озирался по сторонам, но так и не находил (и не нашел) хоть мало-мальски знакомой мне физиономии.
- Простите... – ничего умнее не придумал я, кроме как подойти к гардеробщице, полным ходом обменивающей номерки и бинокли на куртки и пальто, подойти и спросить: - Извините, пожалуйста. Вы не видели, куда пошли две девушки, с которыми я сюда пришел?
- Молодой человек, удивляюсь, как только вас сюда пропустили?
- Я и сам удивляюсь.
- Вопросики задаете, хоть стой, хоть падай.
- Все ясно, - кажется, сказал я и, что абсолютно точно, добавил: - А чей концерт-то?
И вот тут-то ваш непокорный и изрядно подвыпивший слуга стал объектом пристального внимания первой половины очереди. Вторая присоединилась к первой тогда, когда я на чей-то ответ:
- Малежика, -
не подумавши (чем мне было думать?) ляпнул:
- Какого Малежика?
Одна лишь девочка лет семи, подобно остальным не прыснула, не подняла меня на смех, а по доброте и чистоте своей детской души разъяснила:
- Вя-чес-ла-ва!
Тут уж и Вероника со Светланой подоспели.
- Слава богу, очнулся.
Спустя минуту, вдали от любопытных глаз:
- Ой, Павлик, - как и приличествует коренной жительнице города Дно Псковской области, весело протарабанила Светлана. – Ты был настолько пьяный! Настолько пьяный! Мы тебя еле через контролеров провели!
- Каких еще контролеров?
- Она имеет в виду билетерш, - объяснила, как и положено аборигену якобы культурной столицы, Вероника. – Хорошо – народу много, они особо не всматривались.
- Кто?
- Кто-кто – дед Пихто. Знаешь такого? У тебя совсем ума нет? Где ты успел так надраться?
- Ничего я не надирался. Просто устал.
- Ой! Наш дед Егор...
"Шла бы ты со своим дедом Егором", - помню, родилось во мне.
- ... то же самое говорит, когда его, каждую субботу, еле живого волоком из чайной притаскивают.
- Ладно, сейчас не время выяснять отношения. Ты как?
- Нормально.
- Ты хоть немного протрезвел?
- Немного протрезвел. Где тут буфет?
- Никаких буфетов.
- А вот...
- Я сказала: никаких буфетов!
- Да я соку! Соку – и всё.
- Соку мы тебе купили. На – возьми. Бутерброд будешь?
- Нет.
- Ну, как знаешь.
- Можно, я пива баночку выпью?
- Павел!
- Ой, Павлик, ты что?! Пива ни в коем случае нельзя! Оно такое мочегонное!
- Слышишь, что тебе говорят? После концерта выпьешь. Пошли.
- Господи! Взяли в оборот! Со всех сторон обложили! Покурить-то хоть я имею право?
Покурил.
А потом действительно был концерт, - концерт Вячеслава Малежика, - который я доблестно, соответственно своему состоянию и положению друга Рустама, Лехи и Савелича, проспал.
И все же, в самом конце, мне пришлось-таки проснуться. Очень уж сильно захотелось по-маленькому: выпил-то я и без пива не мало.
Я почти добрался до выхода, когда со сцены пророчески прозвучало:
И еще до старости двести лет,
Потому что старости вовсе нет.
"Совершенно верно", - сказал я про себя и вышел.
Тогда до старости оставалось все триста...
|
|