Я встречу тебя в полночь...
(фрагмент одноименного романа)
***
Перед входом на станцию метро я машинально взглянул на часы: до отправления моего поезда оставалось еще полтора часа. Истекал нестерпимо-красным солнышком на закат последний день моей командировки в столицу. Собственно говоря я мог бы уехать накануне, в пятницу вечером, но коль скоро фирма великодушно оплатила мне этот день безделья, я не счел нужным отказываться от него. Эву-Марию я предупредил, сказав, что хочу в одиночестве побродить по столичным бульварам, и она коротко кивнула головой. Сказать по правде, я и сейчас, после стольких лет совместной жизни, не вполне понимаю, что означает сей энергичный выразительный жест:простую ли констатацию факта, или же скрытый упрек.
Взвизгнули, раззевая ненасытные пасти, двери внезапно подкатившего поезда, и я бездумно шагнул в одну из них. Автоматически вцепился в первый же подвернувшийся поручень. Поезд качнулся, храбро устремляясь в тоннельную тьму, я безучастно повел взглядом по течению вагона и замер, судорожно стиснув поручень. (Если бы у меня была в руках какая-нибудь сумка, я, несомненно, уронил бы ее, а она неприменно всей своей массой обрушилась бы мне на ногу, но я, вероятнее всего, даже не заметил бы удара). Там, напротив меня у второй двери, стояла Она. Женщина повернула ко мне голову, и лицо ее, еще мгновение назад умиротворенно-безжизненное, обрело сосредоточенно-серьезное выражение. Она не произнесла ни слова, и даже не пошевельнулась. Просто стояла и смотрела на меня. А поезд с жесткой и целеустремленной неизбежностью влачил меня к конечной цели, и на следующей станции мне нужно было во что бы то ни стало вырваться из его цепких объятий, иначе я не покину его, пока Она не достигнет цели своего путешествия, и вообще не выберусь из густой вязи осенних сумерек, утону в них и все.
Медленно, шепотом уговаривая свои непослушные пальцы, я отлепился от поручня и неумело шагнул в узкое, истоптанное тысячью ног, пространство прохода прямо навстречу к Ней, сопровождаемый многоглазыми взглядами зрителей, безмолвных и безучастных к моему падению. Она по-прежнему молча, не отрываясь, смотрела на мое неуклюжее барахтанье, вопреки всем законам физики сближавшее меня с Ней.
До Нее оставалось несколько полновесных шагов, когда поезд, скрежеща, затормозил, приближаясь к спасительной (или убийственной) станции. И я понял, что попросту не сумею обойти Ее, стоявшую между мной и дверью, возможно, в никуда. Она грациозно посторонилась, пропуская меня, и когда я заставил себя поравняться с Нею, едва-едва не коснувшись ее руки, в мое ухо мелкими колючими льдинками просыпался прохладный шепот:
- Я встречу тебя в полночь...
Двери с мучительным лязгом захлопнулись за мной, и, обернувшись, я увидел застывшее за стеклом бледное лицо, на котором не было ни тени улыбки...
Где-то рядом с дачным поселком проревел взлетающий самолет. Эва-Мария лежала спиной ко мне и, похоже, спала. Я мысленно обрадовался сему обстоятельству и, конечно же, поспешил.
- Тебе что-то приснилось? – абсолютно бодрым голосом, в котором чувствовалась неприятная нотка напряжения, произнесла она.
- Почему ты так решила? – глупо спросил я.
- Ты смеялся во сне, - напряжение становилось все более ощутимым, - смеялся таким несчастно-счастливым смехом.
Я не мог не оценить точности этого определения: когда поезд исчез в темной воронке тоннеля, меня накрыла волна истеричного смеха, в котором истекало, расплескиваясь крупными брызгами, ощущение ужасного счастья.
- Не помню, - тихо произнес я, плотно смыкая глаза: надо мной повисло неулыбчивое Ее лицо.
- Я помогу тебе вспомнить, - судя по шороху простыни Эва-Мария повернулась ко мне лицом, - тебе снилась какая-то женщина.
В ее голосе не было ни упрека, ни раздражения, лишь ощущение абсолютного знания, против которого любые сколь угодно убедительные аргументы априори недействительны. Недействительны просто так, по определению.
- Мне хорошо здесь с тобой, Эва, - не открывая глаз, негромко проговорил я.
- Тебе не с кем меня здесь сравнивать, - тем же убежденным тоном сообщила Эва-Мария. – Подожди, едва мы вернемся в город...
Едва мы вернемся в город... Эти слова отдались во мне монтонной головной болью: возвращение к работе означало, ято помимо текущих служебных проблем я почти неизбежно столкнусь с серьезными кадровыми неурядицами. За неделю до начала моего отпуска миссис Стефани Кро, руководитель «отдела 13» положила на стол Старшего шефа прошение об отставке. Уезжая в свое лесное убежище я питал некоторые надежды, что моим шефам удасться переубедить ее. Однако хорошо зная Стефани, я не слишком обольщался на сей счет: ко всем своим решениям она подходила с серьезной основательностью, и потому всякий раз ее было очень сложно сдвинуть с уже занятой позиции.
Для меня увольнение Стефани было полной катастрофой: поскольку я курировал работу отдела, в основном на мои плечи ложилась неприятная забота найти замену уходящему руководителю. В этом деле имелись свои трудности. Во-первых, руководить отделом мог только действительно высококлассный специалист. Стефани Кро, проработавшая в этой должности более шести лет, была идеальным начальником отдела, и ее наследник не должен быть хотя бы чуть-чуть слабее ее. Найти хотя бы одну приемлемую кандидатуру среди вороха заявлений, который не замедлит тут же объявиться, едва мы заикнемся о вакансии, уже являлось непростой задачей. Но печаль заключалась в том, что конкурс на замещение должности (именно так!) мог состояться лишь в том случае, если наберется четыре в принципе равноценных кандидатуры. (Мой Бог, мне предстояло где-нибудь раздобыть четырех Стефани!) Но и это еще было не все. По традиции руководителем «отдела 13» могла быть только женшина. Разумеется, никаких требований на сей счет в уставе Института не имелось, но не было случая, чтобы Старший шеф, основатель нашей фирмы, изменил им самим принятому правилу.
Все это превращало процесс выбора нового руководителя в затяжной марафон. Естественно, шефы постараются сколько возможно удерживать Стефани на рабочем месте, но однажды ее придется отпустить. А без твердой руки работа в отделе пойдет в разнос, и мне, вместо того, чтобы заниматься своей повседневной деятельностью, придется принять прямое управление «тринадцаткой». А подобная перспектива мне никоим образом не улыбалась.
- Не хочешь разговаривать со мной? – я нехотя открыл глаза: Эва-Мария приподнялась, и теперь ее требовательная и несколько обиженная физиономия нависла надо мной рядом с тем, другим, лицом.
- Ты напомнила мне о работе, - не отвечая, ответил я. Эва-Мария задержалась с ответной репликой, и я бросился прочь в ванную комнату, чувствуя, как жгут мне спину два столь непохожих взгляда. Завтракали мы с нелепой поспешностью на скорую руку. Трудно сказать, торопился ли я увести Эву в лес подальше от невеселых ее мыслей или же сам стремился ускользнуть прочь от своего повторяющегося сна, где все или почти все представлялось так, как однажды и случилось на самом деле. Теперь, после многократного повторения, я уже не смог бы утверждать в точности, что произошло наяву, а что дополнено и приукрашено моим назойливым сновидением. Со страшной отчетливостью (буквально по кадрам) помню свое паническое бегство к Южному вокзалу. Маршрут его был крайне неудобен: приходилось многократно перескакивать с автобуса на автобус. Но всякий раз при виде очередной станции метро меня сковывал ужас: я отчетливо представлял себе, что там, внизу, Она тоже мечется, пересаживаясь с кольцевой на радиальные линии и обратно, и едва я войду в первый попавшийся поезд, как тут же столкнусь с Ней и не смогу, потому что не захочу, отойти от Нее...
Мы вошли в излюбленный уголок леса, но примерно через полчаса я предложил свернуть направо и по едва заметной тропинке пройти к дальней окраине, где мы еще ни разу не удосужились побывать. Эве-Марии эта идея как будто даже понравилась, во всяком случае она охотно последовала за мной.
На удивление лес скоро закончился, и мы выбрели к изрядно запущенному деревенскому шоссе, ни мало не напоминающему ухоженные трассы, соединяющие большие города. Вдоль обочин тянулись сырые, местами заболоченные канавы, густо поросшие буйной зеленью. Едва, не без некоторого труда преодолев сию неожиданную преграду, мы вступили в неизведанную часть леса, как я сразу почувствовал, что с ним что-то не так. Он словно вымер: ни единого птичьего голоса. И вообще никаких звуков. И еще: в этом лесу никто не собирал ни грибов, ни ягод. Все это произростало в нетронутом изобилии. Впрочем причину последнего Эва-Мария определила быстро, указав на огромные лесные муравейники. Но это не делало понятным все остальное, как и не объясняло странного ощущения, охватившего нас, едва мы преодолели заболоченную канаву: нам показалось, будто за нами незаметно наблюдают. Это чувство было противоестественно и нелепо, но пронзительная тишина, обступившая со всех сторон, лишь усиливала его.
Мы уже почти вышли к противоположному краю леса, когда наконец увидели их. Посреди тропы плано двигалась женская фигура, сопровождаемая двумя мужскими. Мы видели только их спины, но чувство подопытных кроликов только усилилось, словно каждый из идущих впереди имел на затылке по незримому глазу. Я прибавил шагу и тут же с оглушительным треском раздавил старую сухую ветку. Женщина обернулась, и я растянулся вдоль тропы, споткнувшись о брошенный навстречу пронзительно-неулыбчивый взгляд. Она что-то произнесла, но до меня долетело единственное слово: полночь...
***
Дверь отворилась абсолютно неслышно, и потому я внутренне вздрогнула, увидев его лицо. Оно снова светилось. Прошло три бесконечных года с тех пор, как оно погасло. Как мне казалось, навсегда. И вот теперь оно опять излучает свет, и свет этот не имеет никакого отношения ко мне.
Он прошел на средину комнаты и застыл, покачиваясь с пяток на носки. И улыбался. Широко и открыто. Тогда, три года назад, вернувшись из столичной командировки он тоже улыбался. Только глаза... на меня смотрели мертвые потухшие глаза... Нет, не так. В тот вечер они излучали беспредельное отчаяние, не знающее ни границ, ни сроков. Ужас, который я восприняла как неизбежную дорожную усталость.
Как странно. За многие годы нашей совместной жизни я так и не научилась понимать его. В великом множестве повседневных событий нам достаточно было полуслова и даже взгляда, чтобы более не возникало никаких вопросов. И это создавало сказочную захватывающую иллюзию взаимопонимания, чего, разумеется, не было и в помине. В глубине своей он так и остался для меня тайной, и всякая попытка сближения неизбежно натыкалась на молчаливое, но мощное сопротивление.
Он осторожно прошел мимо меня, как человек, в любую минуту ждущий неприятного подвоха.
- Что-то случилось? – спросила я.
- Да, - его лицо расползлось в обычной несколько неприятной усмешке, - встретил Хелен в коридоре.
Это был типичный ответ: не желая объяснять суть дела, он небрежно швырял мне, словно голодной назойливой собачонке, косточку маленькой правды в надежде, что я подавлюсь ею и оставлю его в покое. Я ни сколько не сомневалась, что он сегодня действительно разговаривал с Хелен, и мисс Замойски, куратор 5-го отдела, умудрилась сообщить Алану нечто, что могло испортить или напротив улучшить его настроение. Но светящиеся глаза – это нечто совсем иное: в его сугубо деловых отношениях с Хелен никогда не было света.
Кто же тогда?.. О гадать можно долго и совершенно бесполезно, ибо все его тайны, возможно лежащие на самой поверхности, все же недоступны моему взору. Я могу сколь угодно усматривать знаки и перебирать имена, но не увидеть решительно ничего. А он вместо того, чтобы помочь мне, будет ходить вкруг меня, роняя небрежно холодные смешки и ничего не объясняющие намеки. Как он выразился тогда, вернувшись из столицы?.. "Милая, - и лицо его изломала улыбка, полная злой издевки и неизбывной муки, - я заключил долгосрочный договор с тьмой и теперь приходиться отрабатывать его." И, выплюнув мне в лицо эти невесть что значащие слова, он тут же поспешил укрыться в своей крепости, в своем молчании, за стенами которой он переживал все сложности нашей совместной жизни, предпочитая молча сносить любую боль, нежели сделать хотя бы маленький шажок навстречу мне...
- Скоро конкурс, - его голос неожиданно зазвучавший рядом со мной был почти дружелюбен.
Конкурс!.. В этом все дело. И на смену рассудительной миссис Кро придет иная женщина. И он...
- На этот раз, кажется, все пройдет проще, чем обычно, - между тем продолжал он, искренне не замечая моего смятения. И я вновь была сражена изумительной способностью этого тонко чуствующего человека не видеть боль стоящего так близко к нему. Он, всегда готовый безо всякого расчета помочь случайному знакомому, угадывающий беду ранее, чем произнесено вслух роковое слово, стоял прямо передо мной и добрая его улыбка освещало такое милое "незрячее" лицо.
"Алан, посмотри на меня, - крик, рвавшийся из меня заполнял собой все свободное пространство, только губы мои оставались плотно сомкнуты, - Разве не видишь ты, что я больше так не могу? Довольно испытывать меня на прочность".
Тень чего-то открытого и подлинного скользнула по его лицу, но тут же скрылась в расщелинах глаз.
- Ты очень устала сегодня, Эва? - заботливо осведомился он.
Я отрицательно качнула головой, а из машинально открывшегося рта автоматически выскользнули слова:
- Все уже хорошо. Идем ужинать, Алан.
|
|