Ольга Ивановна, учительница русского языка и литературы, была в обычном приторможенном состоянии, в котором она находилась все последнее время. С полгода назад она узнала, что муж изменяет ей с другой женщиной. И давно изменяет. «Слава Богу, – сказал муж, когда Ольга Ивановна решилась-таки сообщить ему об этом открытии, – наконец ты проснулась!» И собрав вещи, ушел.
После этого ее охватило отчаяние. Спасаясь от него, Ольга Ивановна попыталась напустить на себя этакое философское смирение, но безуспешно: с философией у нее были давние нелады. Подружка ее, тоже учительница, но дюже современная, стала уговаривать Ольгу Ивановну съездить к старцам, в пустынь, но проще, видимо, было отправить ее на другую планету – человек в рясе для учительницы русского языка и литературы по-прежнему был сродни инквизитору.
– Что ж, тогда посоветуйся с ними, – подружка вздохнула и кивнула на портреты бородатых классиков, висевшие в кабинете Ольги Ивановны. – Может, хоть эти старцы тебе помогут.
Увы, не помогли и классики: вместо совета она услышала от них что-то избитое – из школьной программы. И вспомнилось, как Бирюков, этот новоумник из 9 «Б», все донимал ее с задней парты:
– Ольга Ивановна! Ну, что вы пичкаете нас этим старьем! Вы что, не видите, какие вокруг перемены?
– Не умничай, Бирюков, – ответила она, – это школьная программа, а не правительство, ее нельзя менять, как перчатки!
Ей показалось, что ответ ее был хорош, даже удачен, но потом она решила, что по сути Бирюков был прав. И оставленная женщина – вся в сомнениях относительно своих женских качеств – теперь заподозрила в себе и плохого учителя.
Ольга Ивановна совсем растерялась. Отчаяние забралось теперь в самую глубь ее души. Время чуть поднаркозило у его острых коготков, но и сама Олгми Ивановна стала как приторможенная.
Дни для нее тянулись медленно; казалось, они стали намного длиннее, в результате к вечеру образовывался излишек часов и минут, которые она не знала, чем занять. И даже мысли становились тянучими, и все вокруг одной унылой темы: ах, какая я вся несчастная.
Звонок в дверь прозвучал неожиданно – она никого не ждала. Дочь ее была у бабушки, матери Ольги Ивановны, а подруг не ждала – что-то изменилось в их отношениях, возможно, стала она для них опасной: вдруг надумает утверждать себя на их мужьях. А может, это ей просто кажется; Ольга Ивановна теперь во всем сомневалась, даже в том, что видела перед собой.
Зашли две девочки, одна другой меньше (подумалось – как хоть до звонка достали?). Выглядели они вполне прилично, но в их одежде что-то было не совсем обычно. На одной девочке было короткое, как куртка, пальто, на другой длинная, как пальто, куртка. Причудливо смотрелись сапоги: девочкам они были явно велики, но главное – фасон их был вовсе не детский. «Из гуманитарной помощи приодели», – решила Ольга Ивановна. Между тем девочки что-то тараторили, перебивая друг друга, а что, разобрать было трудно.
– Девчонки, что вы хотите?
– Тетенька, тетенька, – опять затараторили девочки, но на этот раз хоть как-то понятно, – дайте водички напиться!
«Ничего не понимаю,» – сказала себе Ольга Ивановна, сходила на кухню и налила им две кружки кипяченой воды.
– Спасибочко! – девочки взяли кружки в руки, но пить не стали и затараторили вновь.
– Тетенька, тетенька, дайте нам хлебушка!
Ольга Ивановна пожала плечами, потом велела девочкам разуться и завела их на кухню. Там она молча поставила перед ними вазочку с маминым вареньем и плетеную корзинку с печеньем. Девочки обстоятельно уселись за стол и принялись за угощение.
«Ничего не понимаю, – еще раз сказала про себя Ольга Ивановна, – до чего же я стала тупая...»
Девчонки, видимо, были неголодны и скоро вышли из-за стола.
– Спасибочко, тетенька, – сказала старшая из них, а младшая тем временем стала рассовывать по карманам остатки печенья.
Они направились к двери, но потом остановились, о чем-то пошептались между собой и снова затараторили:
– Тетенька, тетенька, дайте нам что-нибудь из одежды, неновое.
– Ой, девчонки, – ответила Ольга Ивановна, – боюсь, сейчас я вам ничего не найду. Дочь уже выросла, а мое вам и подавно большое...
– Мы тогда для мамы возьмем, – сказала старшая девочка, – у нее и пальто даже нет.
– А что с вашей мамой? – озабоченно спросила Ольга Ивановна, – она что, болеет?
– Да, от вина, – ответила младшая, – но говорит, что поправится.
– Мама болеет, болеет, – продолжила старшая, – а мы соберем ей на вино, Христа ради, она поправится, и нас все гладит, гладит....
– Но если не принесем вина, то бьет и ругает.
– Да, девочки, это болезнь... – вставила Ольга Ивановна; наконец она стала понимать хоть что-то.
– Но она поправится, – убежденно сказала старшая девочка, – надо только, чтобы она во Христа поверила.
– Да... – Ольга Ивановна покачала головой. – Не так-то это все просто.
Она вынесла им немного тряпья и пригласила зайти еще раз, пообещав взять для них что-нибудь у своей мамы.
– Ура! – закричали девочки и стали обуваться в не детские по размерам и фасону сапоги. А у самого выхода старшая девочка вдруг задала ей недетский вопрос:
– Тетенька, тетенька, а почему вы такая грустная?
– Да так... – вздохнула Ольга Ивановна, – живется что-то нелегко...
– Тетенька, вы не грустите, – воскликнула эта девочка, – вам тоже помогут. Вы только попросите людей, они добрые.
– Ох, девочки, мне бы ваш оптимизм... Ладно, приходите еще, а то сейчас у меня как шаром покати. А сапоги мои и сами скоро кашу будут просить.
– А хотите, мы и для вас ради Христа попросим, – не унималась старшая девочка, – вы какой размер носите?
Через несколько минут после ухода девочек в дверь Ольги Ивановны опять позвонили. На пороге стояли все те же ее неожиданные визитерши.
– Тетенька, тетенька, позвоните в эту дверь, а то мы никак не достанем.
Девочки показали на массивную дверь напротив – сплошь из металла, точно за ней была не квартира, а банковский сейф. Звонок был расположен так высоко, что девочки не могли его достать и подпрыгивая.
После некоторого колебания Ольга Ивановна нажала на кнопку звонка и вернулась к своей двери. Однако совсем уходить не стала, решила подождать, что будет.
Наконец, в двери напротив высветился желтым глазок, потом послышалось сопение, а вслед за ним мужской раздраженный голос:
– Чего надо?
– Дяденька, дайте хлебушка поесть! – громко попросила старшая девочка.
– Чего?!
– Хлебушка дайте! Ради Христа... – в два голоса запричитали девочки.
– Проваливайте! – рыкнуло за дверью, и глазок снова погас.
– Дяденька... – не унимались девочки.
– Сказано, проваливайте!
– Вот видите, – грустно улыбнулась Ольга Ивановна, когда девочки отчаялись взывать у закрытой двери. – А вы говорите – люди добрые...
Дней через десять девочки принесли ей почти новые сапоги; Ольга Ивановна, совершенно растерянная, только развела руками. Но сапоги ей прекрасно подошли.
|
|