ВАЛЕРИЙ БЕЛОЛИС
E-Mail: belolis@yandex.ru
Страница:
Место: Украина
Дата рождения: ранняя осень, легкий сен-тябрь, 22 число.
Дата регистрации в Сети: 1998 год.
О себе:
Родился, рос и вырос.
В периодах между этими вертикальными событиями:
- жил в Евпатории, Крымске, Анапе, Ам-дерме, Нарьян-Маре, Франкфурте-на-Одере, Харькове, в г. Мирном Архангельской области, Якутске и т.д.
- учился, служил, работал, учился, опять работал;
- влюблялся, любил, женился, жил, растил, думал и думаю до сих пор;
- искал, "творил", творил, писал, думал, ждал, убегал, терял, находил, берег, писал;
- строил, достигал, терял, не то находил, не то берег, был счастлив много раз;
- учился чувствовать время…
- учился чувствовать…
- живу…
Пишу книгу.
И пока ее не издам, буду писать.
О Книге
Книга о любви.
О любви к жизни, к женщине, к дереву, к морю, к... вкусу росы и к голосу колоколов в предрассветной дымке.
Книга о том, как жить любя.
Трудно это или легко, нужно это или не нужно.
Книга о страсти.
О страсти к женщине, к желанию быть сча-стливым, к "не могу" и к "никогда".
О страсти к приобретаемому, живя...
Книга о мысли,
о чувстве и о том, как совместить чувство и разум,
как смотреть на жизнь, отстранившись, как не стать холодным, наблюдая...
Лучшие отрывки из Книги
1. "- Мне тоже нравится Пастернак, - опере-дила она меня и впервые взглянула без улыбки.
Эффект был поразительным. Но меня спас стук в дверь.
Заглянула проводница в голубой форме, но не молодая, лет сорок-сорок пять. Сразу растя-нулась в улыбке, назвала нас «голубками», спросила, где соседка-подруга, предложила чайку-кофейку.
- Лучше шампанского. Сможете? – спросил я.
- Конечно! И шоколадку сообразим, - про-водница была само радушие.
Тишина проявилась как-то сразу. Поезд стоял на какой-то станции.
- Я переоденусь, - тихо сказала она вставая.
- Я выйду сейчас…
- Не надо. Зачем?
Она уже расстегивала и снимала пиджак, потом блузку. Молния на обтягивающих брю-ках ушла вниз, и красиво обнажились кружев-ные трусики, через которые явно просматрива-лись волосы лобка. Снимая медленно брюки, она посмотрела на меня, чувствуя, что обна-жаемое нравится. На левом бедре, была татуи-ровка - искусно выполненный цветок орхи-деи..."
2. "Я откинулся на странно теплую кожу, почти как Стинг в «Desert Rose», только у лево-го окна и прикрыл глаза. Ритм «алой талой» нарастал вместе со скоростью машины. Было странное состояние: как будто я куда-то лез, карабкался, стремился… а потом что-то про-изошло… последнее движение оказалось не правильным… не выверенным… не тем, кото-рое смогло бы стать завершением пути. Хвати-ло легкого встречного воздействия, чтобы… сидеть сейчас и сквозь прикрытые глаза рас-сматривать несущуюся навстречу нереаль-ность. Да, это было похоже почти на падение… на движение вниз… обратно… без сопротивле-ния, без иллюстраций, без запоминания.
Справа от меня сняв обувь и поджав ноги под себя сидела Марина, потягивая из малень-кой бутылочки джин-тоник. Володя что-то буркнул. А потом сказал громче:
- Я так усну. Эти индийские напевы… и вы молчите…
Говорить не хотелось..."
3. "Он думал о простейшем. Он знал, что его ждет в Москве. Одиночество. Оно могло изменить ему. Он мог встретить человека, спо-собного помочь забыть о спокойном течении времени. Хорошо, если это будет девушка лет двадцати с умными глазами, интересными сло-вами, большим арсеналом задумок и поисков в области открытий новых переживаний и чувств. Не обязательно любовь или влюблен-ность. Не обязательно красиво обставленные взаимоискания в области физиологии. Просто симпатия, просто искренность, просто любо-пытство и жизнь.
Очнуться от безликости будней. Забыть ак-терскую борьбу за свое одиночество. Не в жиз-ни. В мыслях. Поговорить о самом. Открыться. И даже адреса не знать, и телефон забыть. Только улица Москвы, только лицо, подсве-ченное витриной, только «до поезда пять ча-сов». И отправление с Курского где-нибудь под утро. И знать, что одиночество остается в Мо-скве. И ощущать этот неподдельный интерес во взгляде и мимолетную печаль в наклоне голо-вы. И видеть цветы, подаренные тобой минуту назад. Поезд трогается…
Возникает желание плюнуть на все, вы-прыгнуть из вагона, подбежать к той, значение взгляда которой так за ночь и не раскрыл, и… ждать, смотря в эти влажные серые глаза… ждать того мига, когда через глаза начнут раз-говаривать мечущиеся души, как птицы в тес-ной комнате, бьющиеся о стекло огромного окна, ищущие приоткрытую форточку взгля-да..."
4. "И утром, хоть была еще та же самая ночь, но уже в Москве, продолжение того же броска к цели.
- Вам понравилось? - и глаза в приятную усмешку.
- Как всегда, Марина.
Домодедово. Утренняя свежесть, ласковое солнце, немного опоздавшее за нашим самоле-том.
Заспанный таксист с нежеланием торговать-ся.
Монотонность гонки и почти что из сна - Беговая.
На десятый этаж без лифта...
Теплая.
Тонкий халатик.
Тянущаяся истома и нежность в руках, об-вивших шею.
Запах, легкий запах, колдующий и завора-живающий.
Кожа, истончающаяся под пальцами....
Губы, застывшие где-то там возле уха.
Не двигаться.
Не дышать.
Замереть"
5. "Из глубин неизученной памяти само всплыло прошлое восьмичасовой давности.
Почти проснувшись, я смотрел. Она не за-мечала моего взгляда. Стояла у окна… голень-кая, окруженная матово блестящей солнечной оболочкой на фоне неописуемо лазурной без-облачной выси, может быть улыбающаяся… Блаженно потягивающаяся, медленно подни-мающая руки к волосам и… медленно разбра-сывающая их вокруг… изгибающаяся… соз-дающая радугу… и открывающая, наконец-то, окно. Ветер, ворвавшийся в комнату, подчерк-нул неудержимость ее движения вперед, на-встречу утру, чистоте, солнцу, будущему"
6. "Сколько я книг «у майора» перечитал! Я и слов таких раньше не знал: назойливость, бесцеремонность, тактичность. Обходился сло-варем общепринятым и общедоступным, не знающим границ в самовыражении, и постоян-но страдающим одним из самых отвратитель-ных пороков человечества – бедностью. Я уз-нал там Чехова, Паустовского, Бунина, Катае-ва, всего Есенина, понял Маяковского, заболел Булгаковым. Узнал, что Твардовский – это не только «Василий Теркин». А странные эротич-ные немцы? А яростные любвеобильные фран-цузы? А чопорные и одновременно легкие анг-личане? Я плакал по ночам от той бездны, ко-торая только приоткрылась мне, но уже влекла.
Я задыхался, бился головой о стенку… в прямом смысле, вспоминая ту девочку в саду… её парня с переломанной рукой и голову его, всю в крови, в портвейне и осколках стекла… её крик с моим именем и ощущением ужаса. И, потом противные звуки взвизгов, плача… сто-нов… мата и истеричного смеха. Смотреть туда я уже не мог. В мои четырнадцать во мне еще оставался стыд, а может… вина мало выпил. Я смотрел на парня, он еще шевелился, по его переносице медленно текла струйка крови…
У меня тряслись колени, немели руки, по-том тошнило. В глаза ударил прожектор… «У майора» тоже был прожектор. Лучи их пересе-кались, дробились, слепили, вымарывали мыс-ли, дубили, как кожу при выделке, рыскали по темным уголкам с плесенью..."
7. " Иногда я приближался к пониманию…
…И меня бросало в водоворот событий и теней, исторгавшихся моим ужаленным взбе-сившимся мозгом, пущенным в разнос. Его деятельность поражала меня: голова разбухала до размеров комнаты и дальше, вбирала в себя все существующее в округе, скрупулезно изу-чала каждый предмет или существо, подчиняла своему влиянию и росла дальше. Внутри нее существовал я, маленький я, тоже изучаемый, тоже поглощаемый и беспомощный перед про-исходящим. Жуткое жило во мне, вживлялось и росло. Алые пятна крови на потолке, желтые лица нечеловеческих масок, перекошенных ужасом, горящие глаза потустороннего суще-ства в ночном окне, шевелящиеся в углах чер-но-бурые вздыхающие клубки…"
8. " …Я чистил апельсин…
Она поворачивает ко мне свою прекрасную головку и, не встречаясь взглядом, но рядом с моим, долго, секунд тридцать, смотрит на меня. Я заворожен и смотрю… смотрю… прямо ей в глаза, а они убегают, утекают, исчезают, не ловятся.
- Так хочется апельсинчика, - уже смотрит на свою подружку. – Может купить?
- Давай купим, - соглашается та.
Я встаю и подхожу к их столику, развора-чиваю, очищая оставшуюся половину апельси-на, и предлагаю на ладони эту апельсиновую раскрытую розу. Дольки, отделившись одна от другой, и держались только у основания, были близки к падению.
Здесь она посмотрела первый раз мне в гла-за… взяла дольку, медленно поднесла к губам, прикоснулась, наслаждаясь запахом, и, при-крыв глаза, откусила чуть. На нижней губе ос-талась капля, и она ее слизнула языком. Вторая половинка дольки была съедена по-другому - быстро, наращивая вкусовые ощущения.
- Еще одну дольку… можно? Как же вкус-но!
Я сел на стул рядом, не спрашивая. Они ели мой апельсин, а я ощущал его вкус…"
10. "Ночь. Озеро. Плеск дождя. Охота за тоской. Я тихо шел по берегу озера. Как про-жектором, по глазам бьет на фоне черного кус-та белизна девичьего тела. Высвечиваются желтая юбка и белая блузка на песке. Очень долго я не мог пошевелить даже пальцем. Кра-сота всего того, что я видел, совершенствуя, переделывала, кромсала, создавала меня, рож-дала что-то новое, несуществующее в природе.
Когда она оделась, я пошевелился, но дождь заглушил мой шорох. Еще через минуту все пропало, почернело, слилось с небом, с озером, со мной. Я закрыл глаза… Сел на песок. Бал-ласт прекрасного давил, требовал выхода, не пускал на поверхность, не давал жить.
Я заболел гриппом. Два дня лежал в бреду, искал сравнений, сопоставлений и не нахо-дил..."
11. "- Я был в предгорьях Ай-Петри...
Она молчит.
- Засыпать под шум прибоя и вдыхать уди-вительный крымский воздух - это царское на-слаждение. А в пять часов выйти на балкон: горы вокруг, море... солнце целует пробуж-дающийся мир...
Она молчит.
- И ты почти летишь от...
Она молчит… почему? Я касаюсь губами ее уха.
- Я слушаю...
- И ты почти летишь от нереальности... поч-ти нереальности окружающего...
Она улыбалась. Она улыбалась с закрытыми глазами. Я не видел, но чувствовал это. И я говорил, говорил… шепотом, цепляясь за ус-кользающую спасительную интонацию круже-ния над… а не в…
- И ты почти полностью обнаженный, еще не до конца проснувшийся, почти блаженный, подставляешься под всю эту красоту... и жму-ришься, улыбаясь... испытывая почти сексу-альное наслаждение от прикосновения ветерка и запаха...
Стало тихо. Даже ветер затих. Шевелиться не хотелось.
- Валер…
- Что?
- Просто. Знаешь, мне хочется сказать тебе спасибо. За слова... эти слова.
Слова. Вокруг нас крутились только сло-ва… и капли, грустные холодные капли от щедрых клокастых облаков, проносящихся над нами, а может уже и в нас…"
12. "... Потом мы сидели, не отпуская рук. Говорили о каких-то пустяках, молчали о них же. Время прекратило свой отсчет и останови-лось. А солнце снова выглянуло, и словно омыло все вокруг, обрызгивая светом и теплом вдруг прозревшие, очнувшиеся от дремоты, деревья, парковые скамейки, фонари, опавшие листья, ставшие вдруг сразу цветным ковром, а не унылым мокрым безформленным дном пар-ка. Оно грело, пригревало, дарило себя нам, словно переживая вместе с нами последние часы осени, освещало самые дальние уголки наши и парка, совсем еще недавно затянутые клоками низкого белесого тумана..."
14. "Она свободна до одури. Ее губы сами находят мои… нежность струится между паль-цев… одно движение рождает другое, еще бо-лее откровенное. Только тогда, когда она ока-залась подо мной, она впервые напряглась, изо-гнулась… в свете ночника я увидел отражен-ную в большом зеркале картину… маленькой истины. Тогда я впервые понял значение слова «страсть». Я впился в ее губы, ловя ее только что родившийся стон, лаская ее грудь, живот, бедра. Сейчас, сейчас… еще чуть-чуть и… Не-сколько раз она отталкивала меня, но потом прижималась снова, что-то шепча неразборчи-во.
Очнулся.
- Маша…
Она лежала на моем плече. Крепко обнима-ла, словно ее наслаждение длилось и длилось. Дышала мне в шею, целовала…
- А, Маш?
Она пошевелилась, ткнувшись мне губами в плечо. Замерла.
- Тихо… как все хорошо… не торопи…
- Что не торопить?
- Слова не торопи…"
15. "Они идут к этой беседке, садятся, на-пряженно садятся, неловко, коснувшись друг друга одеждой… и соприкоснулись захоло-нувшими сердцами. Почему они все время молчали? Ходили молча, сидели молча, люби-ли молча. Значит, хватало общения и без слов. Зачем слова, если и без слов понимаешь друго-го, если они не нужны. Может, слова заменяло что-то другое? Какое-нибудь поле, которое излучали больные их головы. Никто не знает природу чувства! А ощущение, что они нахо-дятся в облаке или в чем-то таком дымчато-светящемся у них не проходило. По крайней мере, у нее. И тогда, в беседке, ей было не тем-но. Что-то подсвечивало их, какая-то мерцаю-щая белесая тьма. Она до сих пор помнила этот свет изнутри. Ей так и виделось со стороны: они сидят в кромешной тьме, только вокруг них светящееся облако и они в нем. Блестят Пашкины глаза. Ярко светится циферблат его часов – десять минут третьего – на руке, кото-рая лежит на оголенном ее плече, а вторая ру-ка…
Эта вторая рука, очень ласковая рука, как тот легкий ветерок, движется от коленки вверх по ноге, поднимая нижнюю кромку легкого платья и вызывая эту странную спазматиче-скую волновую дрожь. Глаза горят. Тихо. Очень тихо. Его ищущие губы… Потом не-ожиданная яркая вспышка света! Вздрогнув-шие дома и деревья. Вздрогнувшие они. Вздрогнувшие сердца. Мертвая актерская пауза природы и только потом:
- Бах-баа-бах!
Их оглушил гром! Но и заставил рассмеять-ся..."
16. "Дольский - это наше братство восьми. Это белые бессонные ночи, ветвистые ели, су-хое вино, споры до хрипоты, футбол до паде-ния навзничь, до взгляда в черное звездное не-бо и до нежелания подниматься, бильярд с вби-ванием "чужого" в лузу с особым металличе-ским звуком эхообразного щелчка, это влюб-ленность четверых в особенную Катеньку, хотя звали ее Наташкой...
Казалось, Дольский слушал нас, а не мы его..."
17. " В голове начинает ощущаться пульса-ция ласки.
Море шумит... или листва шуршит. На гу-бах вкус клубники со сливками.
И чего-то морского, непонятого, незабытого и влекущего. Постоянно...
Запах соленого ветра, мидий и креветок... йодистый. От водорослей?
Или от возбуждения?
Волосы... легкий шелест доверия и немого крика.
От прикосновения. И ответа на него...
Нежного, легкого, и одновременно порыви-стого, тесного.
Горы. Нежаркая жара. Пепельная страсть. Пеленающее море.
И опять запах...
Кипарисы.
Сосны.
Можжевельник.
И небо...
Дыхание перехватывается, склеивается, сливается.
Губы движутся медленно, насыщая движе-ние недосказанностью и болью
недостижимого наслаждения.
Медленно. Еще медленнее... тише.
Когда уже близко.
Когда все меняется местами, начинает дви-гаться, содрогаясь.
- Хочешь клубники?
- Очень..."
19. " Ты уже почти открыла дверь, уже поч-ти взялась за ручку, уже...
Но потом повернулась. Глаза не поднима-лись. Смотреть прямо не хватало сил. Казалось, что трещина по земле осязаемо крушит срос-шееся пространство. Грохот сзади накатывает, толкает, тянет за руки в стороны. Кривляется, стонет пустота, собравшаяся вокруг, готовая накинуться, наброситься, сразу же, как только прозрачное нечто, связывающее нас в единое целое падет перед расходящейся трещиной внизу. Ноги не двигаются, руки не слушаются, глаза не смотрят... только губы помнят, только губы знают... вкус. И не забудут, даже если трещина, пустота, память разума и рук забудут все.
Ты улыбнулась.
Открыла и закрыла дверь. За собой.
И даже не сказала: «Прощай...»
Только сразу стала другой. Смогла стать.
Я взял бокал и допил твой глоток. Глоток красного вина. У него был странный вкус.
Вкус познания остановки времени. Время застыло.
Я поднес руку к глазам. Близко.
Было 19.47. Вторник..."
***
Печатался в областных газетах г. Архан-гельска и г. Якутска, а также в сборнике «Венок Есенину» (г. Рязань, изд. «Поверен-ный»). Надеюсь, что выйдут в свет еще два-три планируемых тематических сборника.
Участвовал в конкурсах сетевой литера-туры, несколько раз был Лауреатом.
Меня можно найти на литературных порталах litkonkurs.ru, proza.ru, litsovet.ru, Иванов и сотоварищи и других. Можно ука-зать в поисковике - «Валерий Белолис» - и походить по извилистым тропинкам Сети,
находя и теряя,
читая и думая,
задумываясь и чувствуя.
Всегда помогу обратившимся.
Всегда отвечу интересующимся.
Пишите!
Искренне Ваш,
Валерий Белолис
|
|