“А я томлюсь в неволе,
да в неволюшке горькой,
за решеткой,
за золотой решеточкой,
мечтает буйная головушка
о вольной дорожке.”
Горевал злой тоской
Клавдюша горемыка,
и вот в край свой родной
возвращаля пузатый аж как владыко.
Подбоченясь величаво,
смотря на крепость на уютненькую,
сказал отец лукаво,
поправив рясу чистенькую:
“Милый мой сынок,
от вольной дорожки
только неполушки:
кто пошел спасение искать,
о себе больше не дал знать.
Другим путь дальний укажи,
а ты-то брюхо отрасти.”
“А я томлюсь в неволе,
да в неволюшке горькой,
за решеткой,
за золотой решеточкой,
мечтает буйная головушка
о вольной дорожке.”
И вот к Клавдюше бедняжке
Прилетела ласточка-бродяжка:
“Я побывала там и сям,
вверху и внизу вплоть до самого Перу.
Везде тот же ужасный хлам,
все морды немытые, точно я в аду.
Не стоит милый мой,
не стоит милый мой,
ведь славно тут да жирненько
-очень бы хорошо
с милой бабенкой
вить себе гнездо.”
“А я томлюсь в неволе,
да в неволюшке горькой,
за решеткой,
за золотой решеточкой,
мечтает буйная головушка
о вольной дорожке.”
А на буйную головушку
накаталось эх Горе ой да Кручинушка:
“ Открой ты мне,
открой ты мне скорее,
я с пустой дороги, я с дороги тяжкой,
я прямо с вольной дорожки.
Ничего нет в начале ее,
а на середине лишь косточки
уставших, а в конце ее
стопка милой ой да матушки-водочки.
Открыл ты мне насмешкой удалой,
открыл ты мне, родной!
Пошел я мрачным молодцом,
вернулся лихим Горем-Кручинушкой:
будем выпивать-горевать вдвоем
с милой ой да с матушкой-водочкой.”
|
|