1
И гонка солнечного дня
за окнами - поймай меня! -
околицей, за самый край
Земли, где спит подъемный кран
жирафом, шею присогнув.
Я в ночь иду, в неё одну -
идут. Глаза сомкнув, ладонь
вдаль протянув, как на огонь,
вдоль. А за окнами Земли
другого дня играет блик.
2
Когда не будет времени - тогда,
в один из дней, который неприметен,
непразднован все годы напролет,
я воздуха вдохну, а он - вода,
и я - в воде, а в трубке воет ветер,
крутясь шнуром от каждого алло.
Когда-нибудь - не осознав, не вняв -
застав врасплох, и взгляд, и удивление,
она войдет из зеркала окна -
в ночной сорочке, вылитая я,
издалека кому-нибудь белея,
как эпизод из завтрашнего сна.
И мы пройдем друг дружку, и глаза
окажутся у нового пейзажа,
а ноги станут слишком уж легки.
Здесь будет смерть, но я - я буду за.
За всем, что здесь. Меня не будет даже
в чернильном пятнышке свисающей руки.
3
Смерть. Пустота и полумрак, и паника
оставшейся без разума души.
Очнись, смотри – здесь тоже можно жить
бесплотным и бесслёзным звёздным странником.
Лучом молчать, достигнувшим Земли,
на письменном столе с моими книгами,
не помнить слов и, между литер прыгая,
читать пробелы. Целый белый лист
мне исписать пробелами – молчанием.
Как много солнца выпало на днях…
Лучами и молчанием обняв,
не дай мне впасть в последнее отчаянье.
4
Светло, как там. На Марсе плакал кот.
Наплакал океан и заморозил
себя во льду сухим, совсем бесслезным
рисунком - фигуристам на каток.
Светло, котам всё видно и во тьме,
но так - видней, и видят - мир подлунный
и валуны деревьев в блеске лужи
и в контурах бушующих теней.
А если закатить глаза до лба,
то видно день - когда-то наступивший
на четвереньках из четверостиший
и детский бело-сине-белый бант,
воздушный шар, спустивший с потолка
завязочки, как ноги и как косы,
кусочек дня (весна там или осень -
понять нельзя. Как минимум, пока),
двух человек, терзающих рояль -
наперебой - смеющихся и молча
идущих к чаще, комаров, чьих полчищ
не перебить ни рОясь, ни роЯсь.
И больше ничего. Точнее - всё.
Да, это всё, что в памяти осталось
под желтой костью. Детство - это старость,
тот для нее оставшийся кусок
него. В него и пустится душа,
косичку заплетя под звуки клавиш.
Как хорошо, что шара не исправишь -
воздушного, земного, ай да шар!
|
|