Борис Кочерга. Поэт. Живет в Нью-Йорке. Имеет страницу на ЧХА (НИК - ВИЧУБ).
Валера! Ты, наверное, весь в составлении энциклопедии, как Дидро. А я,как вероятный энциклопедист, хочу напомнить тебе, что духовная природа человека – диалогична (Бахтин) и представляет собой систему «Я – ТЫ = связи» (Бубер). А как тонкий ценитель высокой поэзии, процитирую другое: «Люби меня, как я тебя». Ну, пиши хотя бы изредка в этот долбанный Нью - Йорк по известному тебе электронному адресу.
Валера, у меня к тебе личная, задушевная просьба. Размести в читальном зале ЧХА этот «эксперимент». Я хотел бы посмотреть, как публика отреагирует. С подачи WWM – читать будут.
Обнимаю. БК
Борис Кочерга
«... Никто ни Кьеркегор, ни Бубер –
Не объяснит мне, для чего...»
Сергей Гандлевский
ПИТЬ НАДО МЕНЬШЕ
Только не перебивайте меня. Только не перебивайте... Хорошо посидели. Хорошо – в том отношении, что понял: пить надо меньше. Без этих «обмолвок по Фрейду»: вы уроды! Это некрасиво, это оскорбительно. Никакие они не уроды. Просто не чувствуют друг друга. Потому и не слушают. Говорят в торец фразы. Одновременно. Это – от нежелания удивляться, от неспособности сопоставить своё и чужое. И замолчать от неловкости. Это нормально.
Пить надо меньше... И не срываться на лекцию. Отчитал. Слава Богу, никто не обязан тебя слушать. Тем более, когда просматриваешь видеозапись – это отвратительно. Сиди и молчи. И не пей. Так, грамм сто пятьдесят – не более. Для
засирания мозгов. Но - контролировать! Без выхода астрального тела.
Почему никто не попросит почитать стихи? Ведь у всех мои книжки. Или не с теми сижу – или не то пишу. Менять что-то поздно. Идёт – как идет. До новых встреч. Вот, собственно, и всё. Теперь домой, в койку. И - вырубиться.
Пить надо меньше... И бросить курить, хотя бы ночью. Тогда не будешь лежать и смотреть в потолок. Чего мне сняться какие-то три квартиры, а в итоге – ни одной? И эта соседка из детства, тётя Зоя, со своей гитарой и «оча черная»? Она выходит покурить с дядей Мишей – « Беломор». В соседней комнате взрослые отмечают праздник. – У меня муж сердечник, - говорит тётя Зоя. Мы на разных кроватях спим, я его жалею. - Дядя Миша ухмыляется и отводит глаза. Она настаивает. Через полчаса то же самое с дядей Вовой: «Беломор», на разных кроватях... Потом с дядей Яшей. Он работает в травмопункте, ортопед. Тётя Зоя уже «под банкой»: - Яша, ну сделай мне что-нибудь в своём кабинете! – Хм, хм...Что же тебе Зоя сделать? – Ну, сделай мне хоть перелом влагалища... Это я запомню на всю жизнь.
Пить надо меньше...Тётя Зоя рыдает свои «оча черная». Мы танцуем для взрослых твист. Достаём затылком до пола. У нас период полового созревания. Что
с ним делать – мы не знаем. Тётя Зоя поглядывает на наши выпуклые гульфики, вздыхает: дети растут – мы стареем. Ах, тётя Зоя, тётя Зоя… Фронтовичка. Партактив. Гумманистка. Организовать бы ей кружок патриотического воспитания по месту жительства, да проводить с нами дополнительные, индивидуальные занятия. По очереди. Всем было бы полезно для здоровья. Может тогда Балабана не посадили бы за групповое изнасилование. Точнее – за групповое, неумелое,
застуканное траханье с недоразвитой дочкой школьной уборщицы. Пять лет колонии, как совершеннолетнему. Когда он вернулся, пырнул кого-то ножом
из-за цыганки – семь лет. Потом ещё несколько ходок, уже не помню.
Пить надо меньше… Ах, Балабан, Балабан. Ты всегда уступал мне в спарингах,
хотя был сильнее. Поддавался. Чего–то тянулся ко мне. А помнишь вишнёвый кисель, разлитый твоей мамой по глубоким тарелкам, как холодец? И этот оскал обиды за безотцовщину, прилипший к твоему лицу.
...Милиционер гонится за вором. Одной рукой придерживает фуражку, другой кабуру. Не смешно. Догоняет на крыше сарая. Выбивает нож. Скручивает. Мы с
Балабаном наблюдаем происходящее.Вор – пожилой. Идёт покорно, безнадёжно.
Нам его жалко. Перед милиционером – восторг и трепет, как перед отцом родным:
накажет, но и защитит.
...Горбачевское безалкоголье. Очередь в винный погребок «У дяди Жоры»
на целый квартал. Вход регулируют бывшие зеки. Балабан – смотрящий. Мы
встречаемся глазами. Он удивлён: зачем тебе эта параша? Отвечаю: я что,
не человек? Он ошарашен. Покупаю бутылку и ухожу. Балабан странно смотрит мне в след.
...Они стояли на людном месте, у рынка. Старые, худые, без зубов. Я всех их знал с детства. Балабан – в центре. Они никого не трогали, их тоже. Стояли молча и смотрели в разные стороны. Так они могли простоять пол дня. Молча. Они ничего
не понимали. Я тоже. Я ничего не понимаю до сих пор.
....Август 1998-го. Время – к вечеру. Жара спадает. Кировский рынок пустеет.
На встречу – Балабан. Вытянутые спортивные штаны, стоптанные тапочки, майка.
Взгляд – невидяший. – Узнал? – Узнал. Смотрит в сторону. – Как жизнь? – Плохо.
- Ты же говорил прошлый раз, что хорошо? – Было хорошо – сейчас плохо. – Как
мать? – Да вот, ушла старая. Хожу – ищу. – А я уезжаю. Он подымает на меня глаза. Несколько секунд смотрит: ну, давай. И уходит, не зная куда, как и я.
Пить надо меньше… Другие появились, как грибы после дождя. Молодые, стриженные, на подержанных иномарках, с набитыми мозолями. Никаких кровавых драк - один удар в правильное место. – Мы отбиваем бабло, или печень –
выбирай. - Пока я объяснял, что материя первична, а сознание вторично – они
росли. Какие менты их скрутят? Тем более – уже «под крышей». Неодушевлённая
биомасса. Здесь надо успеть выстрелить первым. И на этом закончить педагогическую деятельнось. Некрологом в местной газете.
Пить надо меньше… И потом, каждый день эти бандитские сериалы про мафию.
Я уже не мечтаю о переполненном зале на своём творческом вечере. У меня
другие фантазии: я у них главный. Но об этом никто не знает. Даже они. Связь –
через Балабана.
Интересно, кем надо быть, чтобы быть у них главным? Премьер министром? Президентом? Генеральным прокурором? Или простым профессором? Или, как бы, бомжевать на недостроенной даче и ловить рыбу? Хорошая мысль.
...Я на рыбалке. За спиной глохнет двигатель. Из «Чероки» вываливается Балабан. На нём светлый костюм от «Валентино». На размер больше. Татуировку перстня прикрывает алмаз – я подарил. Как символ власти Калигулы. – Ну, что
дед, клюёт?! – орёт он дурным голосом, для конспирации. Я продолжаю курить «Приму» и смотреть за поплавками. Распоряжения даю не оборачиваясь.
Вместе мы побеждаем зло. В других. Балабана избирают мэром. Малый и средний бизнес процветают. Заводы работают на экспорт. Бюджетники копят на Багамы. Пенсионеры улыбаются. Снова книжный бум. Мои сборники – библиографическая редкость. Моё фото – на городской доске почета. Там я молодой, но, почему-то, в черной рамке. Наверное, взяли из последней книжки.
Дело сделано. Жизнь удалась. Я покупаю виллу в Майями и уезжаю, как сказал
поэт: «слушать себя». Мы прощаемся. - Пиши, говорит Балабан. Он имеет ввиду стихи.
Хэппи энд. Ё–моё: киносценарий! Можно продавать в Голливуд. Но как это записать на английском? Пить надо меньше… И учить язык. Только не перебивайте меня. Только не...
|
|