Литературный портал "Что хочет автор" на www.litkonkurs.ru, e-mail: izdat@rzn.ru Проект: Новые произведения

Автор: Наталья Ланге (ПЕГАС)Номинация: Разное

ОЖИДАНИЕ ПУРИМА

      Я сидел в кафе на улице Дизенгоф и читал газету, оставленную кем-то на пустом столике. Очки я забыл дома и потому, щурясь, читал только яркие заголовки, напечатанные крупным шрифтом и рекламные объявления о предпраздничной мивце, которая уже, вероятно, отсутствовала…
    Ко мне подошёл немолодой мужчина и, глядя на мой остывший кофе, попросил закурить.
    – Не курю! – оборвал я, не желая разговаривать с незнакомцем.
    Но незнакомец сел за мой столик и потом, спохватившись, спросил:
    – Извините, здесь не занято?
    – Нет! – ответил я и сделал вид, что читаю газету, а сам стал незаметно разглядывать его.
    У него были волосатые руки, выглядывающие из-за болониевой куртки, видимо сшитой в СНГ, и нечищеная обувь.
    «Новый репатриант» – подумал я, и словно прочитав мои мысли, незнакомец подтвердил: «Да, да, я новый репатриант, заметно? Извините, что я назойлив, но мне хочется поделиться с вами». И не дождавшись моего ответа, он скороговоркой затараторил:
    «Вы знаете, я впервые видел Пурим в Израиле. Эти маски, костюмы, зрелище!
    А со мной случилось такое… Видите ли, я не пью, не то, чтобы по убеждению, а просто в молодости у меня были запои, по словам жены. После лечения я несколько лет капли в рот не брал. А тут зашёл ко мне сосед – хороший человек, подарки к Пуриму принёс и на «ломаном» русском языке объяснил, что надо есть уши Амана. Жена попробовала возмутиться, – мы же не человекоеды. И тут Мордехай, так звали соседа, стал веселиться и рассказывать то, что он прочитал в каком-то свитке одной дамы, по имени Эстер, народную мудрость: надо в Пурим
   напиться так, чтобы не отличить Амана от Мордехая. Эта фраза засела в моём мозгу и проросла к вечеру, когда я с бутылкой водки пришёл к Мордехаю. Дети Мордехая, переодетые в каких-то страшилищ, бегали с трещотками по квартире, издавая страшный шум. Мордехай объяснил, что шуметь надо только при слове «Аман», подтверждая, что мы не боимся этого Амана.
    К ночи я почти понял всю историю, которую мой сосед рассказал о распутнике Ахашвероше и его супругах Вашти и Эстер. Меня немного смутил рассказ о том, как Ахашверош искал себе новую жену, путём практического секса, после натирания девушек бальзамами, и был смущён тем, что еврейская девушка Эстер оказалась передовой в этом деле и получила пальму первенства, обогнав других девиц, что принесло ей царскую корону. Я подумал, – хорошо, что мои старшие дочери не слушают исповедь Эстер, хотя эта дама реабилитировала себя, когда попросила Ахашвероша не губить еврейский народ. Тут я растрогался настолько, что кроме своей бутылки водки опрокинул в себя пару бутылок бренди, вина и, кажется ещё чего-то, после чего мне показалось, что у моего соседа выросли треугольные уши Амана. Я закричал от удивления, что пью с Аманом. При слове «Аман» дети Мордехая стали трещать в трещотки. А когда я попытался укусить Амана за ухо, мой сосед вытолкал меня на улицу со словами, что все русские – пьяницы. Я хотел убедить его, что я еврей по прадедушке, но руки не слушались, и брюки не расстегивались. Когда же я с трудом раскрыл отяжелевшие веки, то увидел, что расстёгиваю блузку какому-то юноше с голубыми волосами и яркой серьгой в ухе.
    На моё счастье пошёл дождь, т.к. по графику Б-г поставил осадки именно в Пурим. Дождь сначала не был встречен мной с огромным воодушевлением, но впоследствии я оценил Божественное указание. Юноши с голубыми и ярко-жёлтыми волосами исчезли, и какая-то старушка, то ли в страшной маске, то ли просто с морщинами во всё лицо и тело, привела меня домой, тыча пальцем в адрес, промокший в моём теудат-зеуте.
    Взяв подпись моей жены, что она приняла товар, мокнущий на скамейке, старушка подарила жене поломанный зонт одноразового пользования, лежащий, по её словам, рядом со мной на скамейке и… исчезла, как доброе привидение.
    Моя жена говорила, что я всю ночь вскакивал с криками: «Аман!» и пытался укусить её за ухо. А наши дети трещали трещотками, подаренными им в эти праздничные дни женой Мордехая.
    На утро я понял, что не смог отличить Мордехая от Амана и тем выполнил заповедь Б-га. А сосед Мордехай перестал здороваться со мной. В ульпане-гиюре теперь вот учу Тору и Танах… – незнакомец поправил съехавшую на ухо кипу, приколотую к лысине серебристой заколкой. – Всё хочу прочитать то изречение, где написано о том, что пьянство узаконено Б-гом. Но пока ещё не нашёл это место. А через пару месяцев снова долгожданный Пурим».
    Мужчина как-то виновато улыбнулся и, неуклюже встав, ушёл в ночь. Дизенгоф тускло светил ночной рекламой. А я подумал, что надо будет купить себе весёлую маску и не забыть передать гостинцы новым олим-хадашим, поселившимся вчера на третьем этаже нашего медленно разрушающегося дома.
   
   
   
   ШАББАТ
   
    Я очень боялась темноты. В четырёхлетнем возрасте часто дети кричат, когда мать подходит к водителю за сдачей. Срабатывает страх потеряться, потерять родителей. Мне как-то удалось потеряться в Киеве, когда меня взяли, чтобы я увидела свои рисунки, попавшие в музей на выставку детского творчества. Я была самой младшей в группе и не успевала топать за быстрыми старшеклассниками. Потерявшись в первый же день, я рыдала, не сходя с места и причитая: «Мама сказала, чтоб я стояла на том же самом месте и тогда меня отыщут…» Меня действительно нашли через час, когда уже стемнело, и педагог, взяв меня за руку, уже не отпускал, вероятно сожалея, что согласился взять в поездку семилетнюю призёршу. Меня наградили грамотой, рисунок был напечатан в книге «Творчество юных» и это как-то скрасило мои печали и обиды… Но темнота преследовала меня, пугая движущимися тенями и шорохами. Один раз в неделю я должна была в полной темноте продвигаться к своей маленькой кроватке и… засыпать без света. Это не была пытка за плохое поведение. Нет. Совсем наоборот. К этому, наверно, надо было давно привыкнуть. Так проходил шаббат в нашем еврейском доме. Взрослые пели, танцевали при свечах, прихлопывая в такт ладонями, кушали всякие вкусности, а меня отправляли спать в детскую комнату, где не было света.
    Я любила время, когда только начинали готовиться к встрече субботы. Зажигались все лампочки у люстры, занавешивались окна тёмными шторами, так как наши окна выходили на остановку троллейбуса на главной улице города. А в пятидесятые годы опасно было быть евреем, да ещё соблюдающим шаббат. Мама накрывала стол белоснежной скатертью, а я бегала к бабушке в кухню, чтоб до наступления субботы нанюхаться вкусными ароматами приготовленных бабушкой и мамой блюд. В углу стола лежали вылепленные мной из теста фигурки,
   которые бабушка запекала вместе с очень вкусным штруделем…
    Сейчас я в Израиле. Знакомые пригласили нас к себе на несколько дней. Мы проводим с ними шаббат. Атмосфера праздника. К ним приехали дети с внуками, но детей не отправляют спать в тёмные комнаты. Электричество само зажигается и гаснет, управляемое невидимыми часами… Нас приглашают в новую синагогу.
    В синагоге много людей. Женщины в удивительно элегантных шляпках смотрят с верхнего этажа на своих мужей, тихо разговаривают между собой, никто не делает замечаний бегающей малышне. Ещё не началась молитва. Я разглядываю празднично оформленную синагогу и вдруг… болевой спазм в сердце. Я вижу над арон а-кодеш, – шкафом, где хранятся свитки Торы, нарисованные две руки с раскрытыми особым образом пальцами… Таким жестом дедушка благословлял меня, а потом складывал мои ручонки точно так же, накладывая их на свой лоб и шепча мне тихо-тихо: «Почему ты не мальчик, радость моя? Голдэнэр коп!» Дело в том, что я была первой девочкой в роду. Чтобы сделать дедуле приятное я надевала на голову подаренную им ермолку и говорила о себе в мужском роде: «Деда! Я уже поел и пошёл гулять». Глаза деда наполнялись слезами и он уговаривал моих родителей родить ему внука. Мы с ним даже написали моей маме заявку: я – на сестру, а дед – на внука. Мама родила близнецов, угодив мне и деду… Так что же обозначает этот до боли знакомый жест рук?
    Когда мы пришли из синагоги я попросила перевести на иврит мой вопрос о жесте рук и узнала, что это знак благословения когенов… Значит мой дед был коген? Да один из наших родственников носил фамилию Коган… Но принадлежность к коганим переходит из поколения в поколение по мужской линии. Когда я выходила замуж, то не знала относится ли мой муж к когенам, левитам или исрээлим… Вот почему дед так хотел внука…
    … Мы сидим за красиво убранным столом. Каких блюд здесь только нет? А фрукты такие, что мы даже не знаем
   всех названий. Хозяин произносит благословение на вино
   и на хлеб, а мне слышатся интонации дедушкиного голоса, так он пел: «Бору-у-ух ато-о-о-о адойно-о-о-ой…» Хозяин из Марокко, а дед жил на Украине… Разбросало евреев по всей земле…
    …Белая много раз стиранная скатерть. Вся еда, что есть в доме – на столе. Горячая картошка в мундире-кожуре. Селёдка с луком. Две булки, накрытые салфеткой. Казан с варёной рыбой, лежащей на кружочках варёной свёклы, лука и моркови… Бутылка домашнего вина… Что-то ещё…
    Пришли родственники и несколько чужих мужчин. Все ждали папиного младшего брата. Тогда я не знала, что мужчин должно быть не меньше десяти. Все ждали десятого. Я предложила посчитать младшего братишку, который только родился и меня, все улыбнулись, но ждали дедушкиного младшего сына. Он прибегал за несколько минут до наступления субботы и бабушка укоризненно качала головой. «Готэню! Опять ты был у своей гои, я ведь тебя насквозь вижу!». «Насквозь?! Значит, маманя, вы видите за мной наш старый шкаф» – отшучивался дядя, – «Вы, маманя, не правы. Папа у неё, к вашему сведению, еврей. Мама – украинка. Значит, моя девушка наполовину еврейка». «Наполовину не бывает. Или еврейка, или – нет!» – Дедушка недовольно стучал вилкой по серебряному бокалу и… начиналось таинство. Бабушка поправляла свой белоснежный платок, завязанный на голове так, что торчали её всё обо всём слышащие розовые ушки, зажигала свечи и, прикрыв глаза руками, начинала покачиваясь молиться. Я не понимала зачем она закрывает глаза, когда свечка так волшебно сияет. Мама говорила, что бабушка вспоминает, что ещё надо сделать до прихода невесты субботы. Но мне это было непонятно. Я не знала на каком языке мягким, чуть хриплым голосом поёт дед. Я только вслушивалась в незнакомые мне слова – «Бору-у-у-ух ато-о-о адойно-о-ой…»
    Когда мы только приехали на Украину из Латвии, где служил отец, я попросила купить другое радио, так как не понимала украинский язык. Постепенно я выучила его. Но
   дед говорил на каком-то ином языке, не похожем на
   украинский. «Я понимаю идиш, но не говорю на нём, твой папа понимает и говорит на нём, а тебя будут отдавать замуж, а ты даже не поймёшь» – вздыхала моя мама, мурлыкая песни, которые пел дед.
    …«Вам положить артишоки?» – на иврите спрашивает хозяйка. А мне стыдно признаться, что я не знаю, что это такое и с чем их едят. «Если это не грибы, то – да. У меня аллергия на грибы». Я рассказываю на ломанном иврите историю, как мы попали на бар-мицву – совершеннолетие сына одного из новых знакомых моего мужа. Там все блюда были с грибами, или политы грибным соусом. Я только глотала слюнки, но мужественно не прикоснулась ни к одному блюду. И только в конце трапезы официантка принесла мне сладкий торт, торжественно объявив на иврите: «Грибов – нет!»… Меня опять засасывает воронка памяти.
    …«Какой вкусный штрудель!» – хвалят бабушкино произведение гости. «Это ты вылепила такие смешные загогулины?» – спрашивает папин брат, переворачивая выпеченного из теста козлёнка вверх ногами и отправляя его в рот. «Детям пора спать! Пятилетка! Марш в кровать!» Он берёт меня за руку и ведёт в детскую комнату, где нет света. Дядя знает, что я боюсь входить в тёмную комнату, но уговаривает, что там никого нет, так как все гости в столовой. Он вталкивает меня в комнату, а там со шкафа смотрит на меня круглая лысая голова с пылающим ртом. Я истошно воплю от страха. Мама забегает в комнату и включает свет. Она ругает папиного брата за то, что он , опустошив кислый арбуз, вырезал в нём глаза и зубастый рот, вставив горящую свечку внутрь. Бабушка ругает маму за то, что в шаббат зажгла электричество. Мама оправдывается: «Здоровье еврея – важнее всего. Ребёнок заикой может стать от таких дурацких шуток. Жениться собрался, а ума ещё нет!» Мама обнимает меня и ложится на диван рядом с моей кроватью. Я держу её руку и засыпаю. Неожиданно просыпаюсь, – мамы нет. В моей руке мамина кофта, хранящая родное тепло…
    Свет и тень, свет знаний и невежество. В каждом из нас
   есть то и это, только в разных пропорциях…
    …Больше всех я любила деда. «Дед, ты опять курил? Тебе же нельзя. Бабушка сказала, что у тебя какая-то стена…». «Стенокардия? Да, ну её! Не волнуйся, шэйнэр пунем. Я и не курил вовсе». Я удивлена. «Деда! Если ты не курил, значит я курила? Кроме нас с тобой никого в доме нет. А мама говорила, что так накурено, хоть топор вешай. Я ведь ещё и спичку зажигать не умею. Значит это ты курил, а тебе здоровье беречь надо».
    Только у деда одного после работы хватало времени на занятия со мной. По-русски я научилась читать сама в четыре года. Мама рассказала, что я всё время спрашивала, как читается одна или другая буква, а когда она зашла в комнату, то услыхала, как я читаю газету, составляя из знакомых букв слова. Дед как-то посадил меня на колени и написал на белом поле газеты букву алеф. Я легко срисовала её, получив от деда в награду поцелуй в лоб, а от мамы получив гром и молнии. Мама испугалась, что я пойду в школу и начну там писать еврейские буквы вместо кириллицы, что может навлечь большие неприятности на всю семью, тем более, что не забыто дело врачей… Я не понимала какие дела у врачей. Через много лет я интуитивно узнала в изучаемой в ульпане букве алеф, ту – первую еврейскую букву с любовью написанную дедом на клочке газеты сорок лет назад… Как жаль, дед, – ты умер так давно. Знаешь ли ты, что уже сбылись для нас твои пророчества – «в будущем году в Иерусалиме»?
    Дед жив, но в каком-то другом измерении. Когда мы похоронили моего отца, – на могиле деда расцвели жёлтые цветы. Когда умерла моя мать, в этот день на её могилу, распластав крылья, упала мёртвая птица.
    Теперь в Израиле я провожу шаббаты без вас, но свет свечи напоминает мне моё детство и звучит хриплый голос деда: «Бору-у-ух ато-о-о адойно-о-ой!»

Дата публикации: