На жеронском мосту дни и ночи утратили счет,
В толще камня увязли подошвы минувших столетий,
Обтесавшие гладко перила и каждый пролет,
Словно профиль высокий на мелкой разменной монете.
А под аркой, где водорсль сонно взвиваясь клубится
Бултыхаются карпы в объятиях солнечной ласки,
И меж струй водяных будто время тихонько струится
Через рыбии жабры чистейшим оливковым маслом.
У ворот стражи нет, и в покое и праздности спит
Каждый улиц извив под полуденной неба громадой,
И с колонны за ними бесстрастно от века следит
Только львица с худым, зацелованным толпами задом.
Тишина в темных полостях храмов холодных живет,
Что стремят башни вверх в непонятном сегодня экстазе,
На имперский некрополь взвалив своих сумраков гнет,
Витражей полыханий и глазу невидимых грязей.
Саркофаги пусты – в них лишь память былых поколений,
Всю заразу из них разнесли по окрестностям мухи*,
От которых, крестясь, по истершейся сотне ступеней
Ковыляют беззубые, в пыльных одеждах старухи,
Проклиная эпоху и весь вместе с ней белый свет
За нашествие орд беспардонных туристов крикливых…
И вдоль этой картины две с лишним уж тысячи лет
Черной лентой базальта, безмолвно, течет Pirineica via.
*см. легенду о проклятии св. Нарсиса Жеронского
|
|