-1-
- Ну, пусть только сунутся, кошки драные! – полусвистя-полушипя, выдала Машка. – Кукиш они получат, а не шмотки мои!
А мы безучастно взирали, как Машуха, красная от усердия, отдувая падавший на глаза завиток тонких, словно паутина, мелко-кудрявых волос, закручивала шнурки на своих полуботинищах, которые ей достал батя по черт знает какому блату на какой-то базе. Вроде, германские. Эти, как их… «Саламандеры», ага. Намотала аж вокруг лодыжек и вылезла из-за парты:
- Ну, девки, я пошла! – сунула в зубы боксерскую защитную «челюсть» – и понеслась душа в рай.
Идет, топалами своими постукивает, кругом птички чирикают, солнышко светит… А наша Машка не расслабляется. Со вставной челюстью – вылитый конферансье из кукольного театра Образцова. Мечта прозаика…
И тат откуда ни возьмись – чувырлы из 118-й школы. То ли караулили, то ли гороскоп у Машухи сегодня фиговый был – не знаем. Аж три штуки выкатилось. С «бабл гамами» в зубах. Одна Машку хвать за дутую куртку – и такой цирк начался!..
Но когда красотка наша без куртки осталась, тут ее и разобрало. Это поначалу она комплексом вины страдала – типа, с уроков свалила, на помощь позову, так еще и к директору потащат с родителями.
Да, мы ж добавить не успели: из подворотни еще какой-то друг выкатился, мужского полу, - и девкам тем на помощь, Машуху, значит, разувать. А она уже без куртки, челюстью боксерской со злости давится. Эту картину надо видеть – уж так она этого принца хренова напинала своими «саламандерами», да и девок этих заодно, что любой Рокки обзавидовался бы. Правда, и сама фингал здоровенный схлопотала, зато куртяшку свою в охапку, сумку подмышку – и деру.
- Кукиш, - орет, - вам мои шмотки достанутся!
И за автобусом по тротуару спасенной обувкой громыхает…
-2-
- Ну, щ-ща-с-с-с! – томно проронила Мария, затирая огоньком сигареты дно пепельницы и поправляя фату. – Не дождутся. Так что, Татьян, не переживай, не придется твоему супругу водкой давиться. О!
И она задрала подол, показывая нам белоснежные лаковые… сапоги на высоченной шпильке. Зашнурованные похлеще пояса верности. И для подстраховки эти шнурки еще вокруг коленок были раза два обернуты.
Каемся, зрели у нас корыстные планы на сегодняшний вечер. Очень уж хотелось свидетеля, «правильного» Танькиного Кирюху, хоть раз в жизни навеселе увидеть. Но после этой демонстрации силы афера наша автоматически провалилась. Ну, МЫ мак думали. А другие-то не знали о Машкином изобретении.
В самы разгар свадебного пира кто-то пробрался-таки под стол и давай хватать нас всех спьяну за ноги. А мы давай брыкаться, орать, визжать да под скатерть заглядывать. Но этот наглец, видимо, понял, что к Марии на хромой козе не подъедешь, и куда-то исчез.
- Ну что, девчонки, пошли перекурим? – шепнула нам невеста, наваливаясь своим внушительным бюстом на столешницу и тарелки с салатом «Оливье», при этом косясь на восседавшую через свидетеля от Николая (жениха) Любовь Никитичну, его мамочку. Мамочка ничего подозрительного не заметила.
Вот в коридоре-то Марию и отловили. «Операция» была просчитана до мелочей. Ее вместе с сапогами подхватили два дюжих молодца, но даже это не помогло им справиться с нашей дородной Марусей. Вначале ее движения, честно говоря, больше походили на судорожное извивание гусеницы. Но когда эта пьяная орда приволокла ее на кухню кафе, где проходило празднество, и едва не усадила на раскаленную плиту, чтобы удобее было снимать обувь, невестина душа не вынесла. И с криком «Кья-я-я-й!» снова понеслась в рай.
…В танцевальный зал на карачках выползали избитые «похитители»-гости. А над ними, возвышаясь, гордо вышагивала в своих лаковых сапогах на шпильке разрумянившаяся Мария в лихо заломленной на ухо фате.
- Не дождетесь! – заявила она своим сочным контральто, обвела всех взглядом, взмахнула накладными мальвиновскими ресницами и подбоченилась.
-3-
- Ох, старость не радость! – посетовала Мария Ивановна, шаркая своими калошами и ковыляя по лестнице. – Надысь за почтой спускалась, дура старая, дык по привычке по дурацкой калоши-то и замотала. От, вишь! Уж второй день маюсь, спать и то у них ложуся. И-ых! Хычь бы кто пришел помог… А! – она безнадежно махнула свернутой в трубочку газетой. – То ли дело ранича!..
Мы уж шкандыбали за нашей Марией Иванной, только Татьяна Лукинична, глухая, по десять раз одно и то же переспрашивала. И тут же забывала опять – склероз к нее после смерти Кирилла Тимофеевича начался, да так и не прошел.
Попыталась баба Маня в прихожей-то сгоряча разуться, да тут ее хондроз с радикулитом энтакими-разэнтакими и скрутили. Мы кое-как ее до кровати довели, уложили, там и обувку наконец отмотали. Добротно она ее приделала, Маруська наша. Мастерица ж была в свое время на все руки!
- Отмотали? – она приоткрыла один глаз. Уже и не стонет.
- Ась? – сунулась к ней глухая Лукинична.
- Сходите, девоньки, на кухню, хто уж может. Чайник-то на огонь поставьте…
-4-
…Ну вот, и Ивановна к нам затесалась. А то мы даже скучали без нее. Порхает рядом, сандалиями своими крылатыми размахивает.
- Пошли, - говорим ей, - хоть проводим тебя, мать!
Ну и полетели, значит.
А там уж бабки-соседки вовсю орудуют. Иконку откуда-то приволокли, свечечки. Мы с девчонками ухохотались прямо. А они серьезные такие, сосредоточенные. Тоже, видно, глухие, как Лукинична была на том свете: мы, понимашь, такой гвалт учудили, а они и ухом не ведут. Потешно!
Ивановна только с непривычки пригорюнилась чуток:
- Я, - говорит, - думала, хоть поплачут – а тут тишина, ажно в голове звенит.
И под нимбом своим в волосах седых-кучерявых скребет.
- А ну тебя! – говорим мы ей в ответ. – Зато смотри венков сколько! «От лю-бя-щих вну-ков»! Ха-ха-ха! Ивановна, а чего это любящие внуки на тебя даже лапти не обули? По твоему рецепту?..
Ивановна глядь на себя – и впрямь в одних чулках лежит. Непорядок.
Тут нас одна из старух как будто бы услыхала. Постукивая клюкой, ушла куда-то. Бабки дремать уж начали, на стульях вкруг гроба сидючи и себя руками обхватив. Так нет – вернулась. В руках тащит что-то – «чешки» не «чешки»?
- Ну что, Ивановна, вот тебе, горемычная, и последняя обутка, - вздохнула и стала надевать на Марусю белые тапочки.
(Почти экспромт).
|
|