Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Александр Паршин
Тема:	Заседание №13 от 03.04.20 года 4-й поединок 3-го тура Чемпионата Английского Клуба	Ответить

   Закончился 4-й поединок 3-го тура Чемпионата Английского клуба. Он проходил между рассказами «Год тигра» - автор Галина Димитрова и «Наш Уточкин» - автор Александр Сороковик.
   Со счётом 18:17 победу одержал рассказ «Наш Уточкин».
   Поздравляем Александра Сороковика с победой!

   Так выглядит наша таблица:

   1 Александр Сороковик…….3……..49-37…..6
   2 Джерри……………………..3…….42-33…...5
   3 Владимир Печников………3….…39-34.…...5
   4 Галина Димитрова………...2…….44-40……4
   5 Ирина Лунёва……….….…3…......32-27.......4
   6 Алексей Тверской…..……3….....32-28…….4
   7 Татьяна Голотвина……...…3.……36-36….....2
   8 Николай Виноградов…......2…......23-22…….2
   9 Александр Паршин….……3….….23-32..….2
   10 Людмила Петриковская..…2…..…21-20..….2
   11 Олег Рай…………………..1……...12-10…..2
   12 Ирина Гендельман…….…2….….28-33...…0
   13 Ольга Гаинут…………..…2….…..17-30..….0
   14 Борис Голубов……………1……..10-12……0

   Если, что-то не понятно по таблице, спрашивайте!

   ПЕРЕХОДИМ К ДИСКУССИИ С УЧАСТНИКАМИ ПОЕДИНКА

   Одновременно начинается 5-й поединок 3-го тура Открытого Чемпионата Английского клуба.
   Так что можно и участвовать в дискуссии с авторами на 4-ом поединке и писать рецензии на 5-й поединок.



   Год тигра
   Галина Димитрова

   То, что жизнь наша в полоску, это знают все. Часто с зеброй сравнивают, а мне как-то тигр ближе в связи с наступившим годом. Так вот, что рыжая полоса закончилась и пришла чёрная, это я поняла ещё вчера утром. Но как этой черноте удалось уместиться в один день, отдельная песня.
   Впрочем, начну по порядку. Шёл второй день нового года. После вчерашних гостей я намеревалась отоспаться. Проснулась в восемь утра от всхрапов мужа и дикой жажды. В холодильнике обнаружила только литр кефира, который и употребила одним махом. В предвкушении любимой подушки я тихонько, чтобы не дай бог, не потревожить муженька, вытянулась на своей половине дивана и уже хотела блаженно закрыть глаза, когда телефон мелодичной трелью прошёлся по моим мечтам. Я твёрдо решила, что трубку брать не буду. Однако у звонившего нервы были явно крепче моих.
   - Алло, кто там в такую рань? – лениво спросила я, зевая.
   - Мамочка, выручай, - раздался из трубки хрипловатый голос дочери, - нас с Севой пригласили на турбазу. Там будут нужные люди. Ты же знаешь, как Севе необходима работа… А там кое-кто со связями.
   - Ну, и езжайте себе, дайте мне поспать.
   - Мам, мы не можем взять Машку с собой. Ты же её знаешь. Сева уже лишился работы из-за неё. Она опять что-нибудь такое выдаст, мало не покажется.
   - А нечего при ребёнке свои дела обсуждать, - не преминула я поворчать.
   Да, Машка - это ураган, это цунами, это энерджайзер.
   - Мамуль, а ещё Машку сегодня на ёлку в театр отвезти надо. У неё костюм снежинки, она стишок приготовила.
   - За руль? В такую погоду?
   - Ну, пусть папа отвезёт, – я посмотрела на спящего мужа и, уловив запах перегара, с тоской поняла, что внучку в театр везти мне.
   Она влетела в квартиру с весёлым шумом и сразу как-то заполнила всё пространство. Кот Филимон мигом залез под диван. Когда я смотрела на рыжие кудряшки и на курносый носик, весь в конопушках, то вспоминала фильм по рассказу О`Генри «Вождь краснокожих». Машка начала сходу:
   - Бабушка, у тебя капуста есть?
   - Есть. А тебе зачем?
   - Варить будем, – серьезно сморщив носик, произнесло это четырехлетнее создание. - Чтобы мама с папой не ругались. А то папа спрашивает, почему на ужин нет мяса. Мама отвечает, что он капусты не наварил. А мы сейчас с тобой наварим много-много. И ещё, бабушка, ты можешь мне купить лимон или два?
   - А лимоны-то тебе зачем? Они же кислые.
   - Папа говорит, что мама будет счастлива, если ей принести на блюдечке с голубой каёмочкой лимон или два, а мама сказала, что ей не помешает и штука зелёных. Кого зелёных, я не поняла, может, яблок, может, киви, поэтому лучше купить два лимона. Блюдечко я уже нашла. Я так хочу, чтобы мама счастлива была.
   Я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Вспомнилось, как зять лишился работы. Родители этого чуда решили пригласить Севиного начальника с женой в гости, рассчитывали на прибавочку к жалованию. Да вот только не учли, что рыжий ангелочек не дремлет. Юная террористка подошла к гостье и, мило улыбаясь, спросила:
   - Тётя Рая, а где лапша?
   - О чём ты, деточка, какая лапша? - недоумевала тётя Рая.
   - Которую вам дядя Боря каждый день на уши вешает.
   Пока жена начальника судорожно ловила ртом воздух, сам начальник дядя Боря нагнулся к девчушке, и пока он собирался что-то сказать, та выпалила:
   - Дядя Боря, а у вас голова не чешется?
   - А что? – подозрительно сморщился начальник дядя Боря.
   - Мне просто интересно, наверное, должно чесаться, когда рожки растут.
   Теперь папа этого ангелочка ищет новую работу.

   - Сергей, вставай, - задёргала я мужа. – Надо Манюню на ёлку отвезти.
   - Ты, Оля, вообще, соображаешь, что говоришь. От меня выхлоп какой – до первого гаишника, – муж встал, подошёл к бару, налил рюмку коньяка и одним махом осушил её, чтобы у меня больше вообще никаких сомнений не возникало.
   Тяжело вздохнув, я пошла на кухню варить себе кофе, поэтому не видела, как Машка потянула за неосторожно торчавший из-под дивана хвост Филимона. А только услышала в последовательности дикий вопль кота, звон разбившегося стекла, рык мужа и звонкий смех Машки, которая уже ворвалась в кухню. Я поспешила на поле боя – посреди комнаты валялась ёлка, на полу сверкали осколки ёлочных игрушек, футболка мужа была залита остатками коньяка, а он сам с тоской смотрел в пустую рюмку. «Так, ребёнка срочно надо увозить, пока ещё посуда цела. Быстренько кофе выпью», - и только я об этом подумала, как учуяла запах убежавшего из турки любимого напитка.
   Наконец мы собрались. Прежде, чем выпустить внучку, я выглянула в подъезд, посмотрела, чтобы не столкнуться с пожилой соседкой, у которой как-то Машка спросила, что случилось с её котелком, и почему он не хочет варить.
   Судя по тому, как начался день, в запасе необходимо было иметь часа два как минимум. Сначала не срабатывал замок, потом надо было поймать Машку, которая ни в какую не хотела садиться в детское кресло, позже не заводилась машина. И всё-таки мы поехали. Я же понимала, что лучше остаться дома, однако, не хотелось лишать ребенка радости встречи с Дедом Морозом, она ведь стишок учила. Перед самым театром я остановилась на пешеходном переходе. Это, конечно, стоило предчувствовать, и всё-таки удар в бампер моей машины оказался неожиданным. Я ещё не успела открыть дверцу, как ко мне подлетел взлохмаченный мужик и завопил:
   - Ты, коза, чего тут встала?
   - Чего, чего? Пешеходов пропускала, не видишь, что ли.
   - Давить их, козлов, надо. Ходют тут, машинам не проехать. И баб развелось за рулем, просто кошмар какой-то!
   Пока мы ждали гаишников, я позвонила своей соседке и по совместительству подруге Галке, чтобы она отвела Машку на ёлку, пока я разбираюсь с помятым бампером.
   В участке первый раз в жизни я дышала в известную трубку, а инспекторам, видно, было скучно, они тыкали мне на какие-то деления и говорили, что трубочка показывает наличие алкоголя в крови. Я в ужасе подумала, что это даёт себя знать выпитый накануне бокал шампанского.
   - Что пили сегодня, дамочка? Пивка с утра не потребляли?
   - Я пиво вообще не пью. Мне даже кофе не удалось отведать. Кефир я пила.
   - Запомните, водитель, если намерены сесть за руль, никогда не пейте ни кефир, ни квас, – доблестные стражи дорожного движения похохотали, а потом дали совет. - Пусть этот хмырь садится за руль вашей машины, а то у вас вон как ручки трясутся, съездите на экспертизу, тут недалеко. Если что, ему всё равно платить, ну, в смысле ОСАГО.
   Мне бы опять насторожиться, но… Где были мои мозги? Хмырь сел на водительское место в моей машине, и мы поехали. Конечно, второго января никакая экспертиза не работала. Уже стемнело, когда я обрела руль своей помятой колымаги, чтобы ехать домой. Хотела позвонить Галке, но, естественно, батарейка в телефоне села.
   Въехав в родной двор, я, как ни странно, удачно припарковалась, даже посетила крамольная мысль, что этот день закончится не так, как начинался. Захлопнув дверцу машины, вдруг увидела, что на балкон выскочила Галка и знаками начала показывать, чтобы я не заходила домой, а сразу шла к ней. «Машка что-то натворила», - в ужасе подумала я.
   Однако Манюня на удивление была тиха и задумчива и оживилась, лишь увидев меня.
   - Бабушка, ты домой не ходи, там дед разбушевался. Он кричал, что ты его на весь город опозорила. В чём ты путалась, бабушка?
   - Да объясните толком, что произошло? Галка, ты сказала ему об аварии?
   - Сказать ему хоть слово было невозможно, - вздохнула Галка. – Когда эти двое – Сергей и мой Николай почувствовали свободу, им захотелось на люди. Они не придумали ничего лучше, чем пойти в ресторан. И вышли покурить на улицу как раз в тот момент, когда ваш «форд» остановился на светофоре. Эти гулёны успели разглядеть, что за рулем сидел посторонний мужик, а ты была рядом. Теперь представь картинку – Машка у меня, а ты с каким-то хмырём на месте водителя едешь в неизвестном направлении.
   - Вот же вляпалась! – я представила своего ревнивого Сергея в пьяном гневе. И всё-таки решила сходить на разведку.
   Тихонько зашла домой, ещё с порога было слышно, как муж жаловался Николаю:
   - Я для неё всё, а она. Бабка, блин. Путана. Так унизить! В моей машине! Коля, мне убить её, что ли? Завтра же разведусь. Машку сбагрила, а твоя – твоя-то покрывает.
   Мне надоело слушать эти пьяные стенания, я смело шагнула в комнату и завопила:
   - Да, был мужик за рулем! Потому что меня в зад треснули, бампер погнули и габариты разбили, – но муж не желал меня слушать.
   - В перёд тебя треснули, - заорал Сергей, вырвал из моих рук сумочку, достал из нее доверенность и разорвал пополам.
   Я решила больше не испытывать судьбу и убежала к Галке. Там мы с Машкой и переночевали.
   Утром из окна я увидела, как наши мужья осматривают «форд». А ещё через некоторое время пришёл Николай, из-за его спины выглядывал Сергей с повинной головой и каким-то немыслимым букетом.
   - Бабушка, дедушка, не ругайтесь. Я вас так люблю, - выбежала навстречу деду Манюня. – Кстати, а у нас больше нет бабушек?
   - Тебе двух мало? – улыбаясь, спросил Сергей.
   - Маловато. Папа сказал, что когда у нас будет много бабок, он мне домик для Барби купит.
   Жизнь налаживалась. Полоска вновь становилась рыжей.



   Наш Уточкин
   Александр Сороковик

   То было совсем другое время… То была совсем другая Одесса…
   А какая она была? Это сложно представить, и вот так, с маху, перескочить больше, чем на сто лет назад. Давайте сделаем это постепенно…
   Вот часы стали отсчитывать время не вперёд, а назад. Быстрее, быстрее… Вот исчезли цифры на световых индикаторах, появились стрелки, сначала изящные, тонкие, а потом массивные, чугунные, солидные. Не стало Интернета, мобильной связи, плоские дисплеи телевизоров превратились в громоздкие короба с выпуклыми монохромными экранами. А потом и они исчезли, громче прежнего заговорило радио, затем и оно стушевалось, уступив крикам мальчишек-газетчиков.
   Трамваи стали угловатыми, неуклюжими, грохочущими. Кое-где ещё сохранилась конка, а по Большому Фонтану бежит паровичок, отсчитывая станции. Город сжался в размерах, потерял новые жилмассивы, ограничившись старым центром – чопорным с утра, развесёлым по вечерам; кипучей Молдаванкой, рабочими окраинами – Слободкой да Пересыпью.
   По брусчатой мостовой побежали забавные автомобили на высоких спицчатых колёсах, за рулём которых помещались шоффэры в кожанках, кепках и авиационных очках. А в небо начали взлетать неуклюжие этажерки – Фарманы, Блерио и другие аппараты запредельной мощностью в 50 л.с.– первые аэропланы, которыми управляли отчаянные смельчаки-авиаторы…
   А теперь зайдём в зальчик синематографа, усядемся на жёсткие кресла перед маленьким экраном, на котором прыгает чёрно-белое изображение. «Патэ-журнал, всё видит, всё знает!»
   Пожилой тапёр с плешью и густыми усами, в жилетке, обсыпанной перхотью, с неизменной папироской, прилипшей к нижней губе, стремительно роняет пальцы на такие же чёрно-белые клавиши плохо настроенного пианино, и с неподражаемым шиком обрушивает на зрителей шальные аккорды, иллюстрируя действие на экране, и заглушая треск киноаппарата…
   А вот с экрана улыбается наш герой, человек, которого знает, и которым восхищается вся Одесса. Добродушный богатырь с детской улыбкой на губах – рыжий заика со смешной фамилией Уточкин.
   Наверное, будет непрофессиональным взять и просто собрать высказывания об этом человеке, воспоминания, факты из его биографии, и вывалить на голову безропотного читателя. Привести множество красивых и значительных цитат, выстроить реестр его спортивных и прочих достижений, в очередной раз удивиться обилию всевозможных талантов.
   Не знаю… Сейчас, в век Интернета достаточно набрать знакомую фамилию в поисковой строке, и – пожалуйста: цитаты, факты, достижения. Читай, удивляйся, восхищайся.
   Но я попробую выбрать другой путь. Посмотреть на Серёжу Уточкина не снизу вверх, как смотрят на героев и богов с Олимпа. И не сверху вниз – с высоты прошедших десятилетий научно-технического прогресса. А просто, прямо перед собой, как смотрят на близких друзей – земляков и современников.
   И всё же, от цитаты не удержусь. Потому что лучше, чем Аркадий Аверченко, о нём не скажешь: «Лучи солнца имеют свойство, которое, вероятно, не всем известно… Если человек долго находится под действием солнечных лучей, он ими пропитывается, его мозг, его организм удерживают в себе надолго эти лучи, и весь его характер приобретает особую яркость, выразительность, выпуклость и солнечность.
   Эта насыщенность лучами солнца сохраняется на долгое время, пожалуй, навсегда.
   Ярким примером тому может служить Сергей Уточкин – кого мы еще так недавно искренно оплакали.
   Он умер и унес с собой частицу еще неизрасходованного запаса солнца.
   А излучался он постоянно, и все его друзья и даже посторонние грелись в этих ярких по южному, пышных струях тепла и радости.»
   Кроме Аверченко о нём писали многие известные современники: Куприн, Утёсов, Чуковский, Олеша, Бабель, Паустовский. Писали журналисты, репортёры, обозреватели. Восхищались его силой, талантом, мужеством, обаянием. И почти никто не видел за могучей внешностью богатыря и победителя тонкую ранимую душу мечтателя и романтика. Он не мог жить без солнца и моря, как не может жить без них наша Одесса.
   Вся его жизнь была нацелена на борьбу и победу, но при этом он никогда не мог даже помыслить, чтобы опуститься до подлости, нечестной игры, победы абсолютно любой ценой. Благородный боец, рыцарь со светлой, чистой, немного наивной душой, он был весь в борьбе. А рядом с ним всегда шла смерть, подстерегая его на неудачных взлётах и посадках, в нападениях босяков и хулиганов, в автоавариях и многих других несчастьях.
   Переломы, шрамы и вывихи преследовали его всю жизнь. Страшные потрясения детства наложили свой отпечаток на его и без того буйный характер. Он жил взахлёб, не успевая за своими мыслями, рвущимися вперёд, словно взмыленные кони.
   Он был одним из первых одесских игроков в футбол, кумиром болельщиков. Он первым съехал по Потёмкинской лестнице на автомобиле. Он выпросил разрешение сесть в кабину аэроплана и безо всякой подготовки смог взлететь на нём! И это притом, что признанный авиатор Ефимов учился летать во Франции целых полгода!
   Впрочем, надо признать, что некое подобие подготовки у него было. Увлечённый до безрассудства автогонщик, он приделывал к своему авто самодельные крылья, и… всё-таки взлетал над треком! На несколько секунд, но взлетал! Плюхался вниз, и опять подпрыгивал. Безумие, выходящее за рамки здравого смысла – для любого, кроме Уточкина.
   Похоже, в его жилах присутствовала капля крови безумца Икара, наверное, он чувствовал воздух, его тянуло к небу, как других тянет к земле.
   – Х-о… дду-у! – вот именно так, заикаясь, он выкрикивал свой жизненный девиз, которым руководствовался всю жизнь. «Ходу!»
   Но смерть – не тот соперник, которого можно долго дразнить, играя в прятки и смеясь над её тщетными потугами. Приближался июль 1911 года, авиаперелёт «Санкт-Петербург-Москва», беспрецедентный для того времени, по своей протяжённости, значимости, составу участников – лучших авиаторов России.
   Этот трагический авиаперелёт заслуживает отдельного рассказа, наполненного восхищением перед российскими авиаторами, болью потерь, горечи его трагической развязки. Достаточно сказать, что только одному пилоту, Васильеву, удалось долететь до Москвы и там благополучно приземлиться.
   А Сергей в этом полёте разбился. Потерпел два крушения подряд, получил сильнейшие травмы, переломы и сотрясения. И проявил в полной мере своё благородство и великодушие. Читаем воспоминания его друга, А. Куприна: «Тогда – помните? – один из авиаторов, счастливо упавший, но поломавший аппарат, отказал севшему с ним рядом товарищу в бензине и масле: «Не мне – так никому». Уточкин же, находясь в аналогичном положении, не только отдал Васильеву свой запас, но сам, едва передвигавшийся от последствий жестокого падения, нашёл в себе достаточно мужества и терпения, чтобы пустить в ход пропеллер Васильевского аэроплана»
   А до этого он подарил какой-то женщине свой денежный приз за очередной рекорд, угомонил, рискуя жизнью, пьяного дурака с револьвером, подставился под нож погромщика, защищая незнакомого старого еврея…
   Уточкин выжил после этого полёта, лежал с поломанными рёбрами, израненный, в какой-то захолустной больничке. Потом его доставили в родной город, вылечили, и он даже летал. Но это уже не был прежний Уточкин. Он ещё опережал свою смерть, но уходил от неё всё тяжелее, без прежнего задора, а как-бы на излёте.
   Были годы скитаний, больниц – обычных и психиатрических. Был морфий, сначала как спасение от невыносимых болей, потом – как привычка. Было забвение друзей и знакомых; толпа, прежде боготворившая своего кумира, быстро забыла о нём.
   Началась Великая Война, шёл уже её третий год, когда затерявшееся на фоне фронтовых сводок, промелькнуло сообщение, что 13 января 1916 года, в Петрограде, бывшем Санкт-Петербурге, в больнице Св. Николая Чудотворца для душевнобольных, от кровоизлияния в мозг скончался Сергей Исаевич Уточкин. Он и похоронен там же, в далёком северном городе, вдали от солнца и тепла, хмельного морского воздуха родной Одессы.
   Мы выйдем теперь из зальчика синематографа, вернёмся в наше привычное время, пройдём по Дерибасовской, возле Горсада, выкроим хотя бы минутку, чтоб остановиться возле памятника, где молодой, яркий, солнечный человек пускает ввысь бумажный самолётик.

   Это снова рвётся в небо Серёжа Уточкин, авиатор, автомобилист, велосипедист, конькобежец, яхтсмен, футболист – герой и кумир Одессы, умерший в забвении. Благородный романтик, весь пропитанный жаркими солнечными лучами родного города…