Рецензия Ольги Немежиковой
   
   Данное стихотворение напоминает мне ...открытие! Взгляд на длинную жизнь, вместившую в себя много-много всего, взгляд, который это самое много-много отсеял и оставил лишь то, что, действительно, оказалось вехами роста ЛГ.
   Интересно, что в роли универсального «метра» выступила ...школа! Быть может, не зря именно потому один из популярнейших порталов соцсетей называется «Одноклассники»: самые впечатляющие и впечатанные годы жизни — детство и юность, приходятся на школу. Хотим не хотим, но ею, выходит, мы измеряем много больше, чем можно то себе представить, особенно тогда, когда мерка у последней черты.
   Называю смело последнее словосочетание, потому что, уверена, каждому из нас жизнь предоставляла возможность испытать эти ощущения — у последней черты. Это может быть и травма с неизвестным исходом, и объявление неожиданного диагноза и просто какое-то страшное сообщение, например, о безвозвратной потере. Действительно, в те минуты в сознании проплывает перед глазами самое-самое (впрочем, может самое-самое, как раз, не проплывать, но то, что в те мгновения воображение буквально потрясает какая-то, казалось бы, странная, не относящаяся к непосредственному моменту мысль, это однозначно). Ну, казалось бы, какая разница, что день — среда? А среда, именно среда... И здесь можно уплыть в океан потока сознания, потому что школа оказалась вмещающей средой нашего ЛГ!
   Совершенно не согласна, что ЛГ — лузер, да ещё и томится по самому себе! Кого он только не вспомнил: и бабушку, и девочек с волнующими грудками, и даже по именам Володьку, Мишку...
   Поэзия — потрясающий инструмент, самый совершенный прибор, которым можно измерять жизнь в любых её направлениях и проявлениях. Счастлив должен быть человек, владеющих искусством версификации, роднящей всё со всем, не ведающей никаких, по большому счёту, ограничений, и даже формальные границы в этом удивительном роде литературы раздвинуты столь вольготно, что смело можно утверждать: они, если и существуют, то исключительно ради вкуса версификатора, выбирающего для себя формы как краски жизни, как прекрасные вазы для прекрасных цветов, призванные ещё сильнее оттенить их очарование.
   Какое счастье, что поэты не сдают нормы ГТО! Не приносят справки от разных врачей на предмет допуска и, вообще, вольны излагать своё ощущение жизни в любом состоянии, позволяющем им приставлять слова друг к другу! Я не зря прикрепила к анонсу классическое стихотворение из канонов дзисэй: стихосложение у последней черты — ритуальный шедевр, красноречиво иллюстрирующий, как можно и этот миг записать в вечность. Мне, вообще, непонятно, почему возраст физического увядания нередко стараются исключить из жизни, тем более духовной? Где, как не здесь, сама природа предлагает медитацию и созерцание, и описательность именно этого уникального состояния, которое, будем смотреть правде в лицо — даровано во всей прелести ощутить далеко не каждому! А поэзия хороша именно тем, что она не требует не только вспомогательных материалов, за исключением наипростейших (васи, фудэ, судзури и суми!), но дарует в этом возрасте возможность фактически переписать свою жизнь языком уже мудрости, а не активных свершений.
   Я убеждена, что любой момент пребывания в этом мире годится для извлечения из него поэзии. Другое дело — желание извлекать. Проблема недетская, у каждого своя техника добычи вдохновения. Но примем за точку отсчёта, что желание есть, нет сил. И это самое состояние — нет сил, да, того самого, пускай, лузера — описать очень даже интересно. Все мы когда-нибудь потеряем свою физическую форму, кто-то раньше, кто-то позже, но форму умственную терять, конечно бы, не хотелось. Наоборот, очень и очень хотелось бы постараться не только отыскать радость в этом состоянии, но и передать его другим, по цепочке. И не только радость. Пусть это будут и сомнения, и отчаяние (почему же нет?!), и боль, и гнев, и проклятья (пусть!), и умиротворение, и смирение, и много-много всего — об этом можно написать целую книгу! Стихов и прозы! И какое счастье, что нам даровано жить во времени, когда до читателя — шаг размером в ...секунду! Сегодня лишь совсем ограниченный человек сетует на то, что «его роман не может добраться до читателя»!
   
   Формально стихотворение сделано совершенно в авторском стиле Дмитрия Кастреля: вольный ямб, подавляющее большинство рифм выше всяких похвал.
   Хотелось бы отметить звукопись стихотворения. В первом двустишии первого катрена наблюдаем красивую внутреннюю рифму бежево - пешего, во втором радует оригинальная аллитерация, связующая двустишия:
   Как три подушки были три горы,
      Как тритатушки (...)
   
   Графическое оформление произведения также оригинальное. Двадцать строк разделены на пять неравных частей: третья строфа, посвящённая школьным воспоминаниям, самая «широкая» — шесть строк, заключительная пятая строфа лаконична, представлена коротким двустишием.
   Содержание интересное, насыщенно образами и считывается легко, прозрачно, хотя в то же время оно охватывает период длиною в жизнь.
   Первый катрен философский, может толковаться широко, он очень красив. Второй описывает мир младенца. Третье шестистишие охватывает школьный период. Четвёртый катрен по сути точен: пьянки и болезни — видимо, именно они причинили много страданий и запомнились ЛГ. Финальное двустишие решено канонически.

   Дмитрий, отправила эту рецензию Ольге еще не поздним вечером, но, наверное, из-за разницы во времени она сегодня ее не выложит. Поэтому дублирую здесь.
   
   Стихотворение-размыш­ление­ о кратковременности жизни: как. казалось бы, безразмерны-бесконеч­ны­ ее этапы и как она сама на поверку коротка, в три аккорда: бежево, силе, ало...И вся жизнь оказывается удивительной игрой, правила которой начинаешь понимать, когда она почти заканчивается. При этом по мере "вырастания" стихотворения меняется и взгляд ЛГ на себя и свое окружение: от по-детски эгоцентричного до все более растворенного в некоем общем духе, дуновении - трудно подобрать слова, чтобы выразить эту чувство-мысль. Охов-ахов я тут никаких не нашла: видно, что автор, восстанавливая мироощущение, присущее каждой поре жизни, старался быть беспристрастным. Очень тронули некоторые строчки, образы: "три подушки были три горы", "девочки взрослели грудками", "как вдруг Володька, Мишка, а потом еще"... здесь то, что присуще всему творчеству Дмитрия (чеховское такое): стеснение говорить вслух о самом важном, драгоценном для души - отсюда щемящая недосказанность, прятание за обыденными словами. И, конечно, все стихотворение держит вертикаль: небеса - бездна. Причем, какие разные способы приближения к ним: пешего на небеси сдувало; в бездну очередной наездник, ухожу туда. Для чего это разнообразие - можно только догадываться. Вариант: сдувало - нечто происходящее помимо твоей воли; наездник - мчишься по воле страстей,с которыми, как с конем, не совладать; ухожу туда - осмысленно, приемля жребий. Все это считывается подсознательно, и потому стихотворение производит такое сильное впечатление.
   И под конец (не удержусь) - про Джека Лондона. Я тоже его очень люблю, но именно в "витальности и здоровье" мне видится его уязвимость: крепкие негнущиеся стволы буря ломает в первую очередь. Тот же Мартин Иден, Маленькая хозяйка да и другие герои... Они, конечно, сильные в своих поступках, но немного "мерехлюндии" вперемешку с чувством юмора им бы не помешало. Глядишь, и не стали бы стреляться-топиться.­ Очень люблю высказывание Искандера о том, что иногда жизнь подводит к самому краю пропасти, а потом, когда достанет сил отойти от нее и оглянуться назад, видишь свои собственные следы - и вот они-то и есть то самое чувство юмора. В стихотворении Дмитрия именно эта легкая самоирония и кажется мне лучшим маркером "витальности и духовного здоровья". Вот как-то так...