Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Блинов Андрей Вячеславович
Тема:	Творчество периода КУБКизма. Обзор произведений отборочного этапа Кубка МСП – часть 2	Ответить

   Друзья!
   На известную футбольную речевку «Кубок наш!» кое-кто из авторов портала Что Хочет Автор может гордо ответить «Кубок мой!». Но мы не будем долго тянуть танк за дуло и отправимся в увлекательное путешествие по литературным и не очень местам.

   12. игра со смертью

   Не все писатели, даже признанные, решаются «убивать» своих героев. И когда такое происходит, я всегда ищу этому оправдание – в сюжете, взаимоотношениях, замысле. Нахожу не всегда. Но каждый раз, сталкивая читателя со смертью, автор ставит эксперимент – или, если хотите, играет в странную и очень серьезную игру.

   «Она умерла в 22:30» Вадима Соколова – протокол, записанный в исповедальном духе. Звучит это странно, но по другому не назвать. Позволю себе повторить то, что уже писал недавно в другом месте: «всегда неохотно комментирую подобные тексты. Если произведение автобиографичное – а здесь есть для такого предположения… предпосылки – то напиши я что резкое, меня сразу обвинят в отсутствии понимания и такта. А между тем, я не вижу никакого объяснимого резона публиковать (выносить на суд! вырывать из души!) такие глубоко личные исповеди». Судьи солидарны со мной: откровенная тема, заставляющая (вынуждающая) задуматься о смерти, но ценность литературного произведения мало зависит только от степени откровенности.

   Немного в другом ракурсе, но по сути о том же – рассказ Анны-Эмили Гербер «На Краю Бездны». Одна девушка умирает в больнице, другая, ее любовь, страдает и погружается в воспоминания. Если предыдущую работу мы назвали протоколом исповедальным, то здесь тот же протокол, только уже романтично-меланхолический. Есть такие сцены во многих мелодрамах, когда герои включают видеозапись и как бы прокручивают эпизоды из жизни. Но в кино это только не самая важная часть сюжета, а здесь – рассказ целиком. По выражению одного из судьи, это чисто женская проза. Добавлю от себя: и абсолютно наивная, ничем не примечательная – ни сюжетом, ни формой.

   Если в предыдущих работах этой группы особой проблематики не наблюдалось, то в рассказе «Если рыба пытается вырваться на свободу…» Мирославы Тыриной затронут целый ряд актуальнейших вопросов, главный из которых – как реализоваться гению в современном меркантильном обществе, где талант вынужден искать протекции у посредственности. Острое социально и психологически направление мысли, сравнение человеческого общества с аквариумным вызывает уважение – с учетом того, что судьям показалось: автор еще очень молод. Незрелость чувствуется как в языке, так и в сюжете, и в том числе в финальной сцене – ну не стОило, наверное, автору «убивать» дедушку, слишком это просто, наивно и наигранно. Чрезмерный гротеск.
   Среди нелепостей в языке выделяются фразы такие, как «прогремел выстрел… и холодное тело упало на твёрдый асфальт» (когда оно успело остыть?), «он был уже старый, но энергичный мужчина, не страдавший излишним весом, как это часто бывает у людей среднего возраста» и другие. Вывод напрашивается один: произведение имеет потенциал, но нуждается в доработке, а возможно, и в переработке.

   В рассказе Николая Зайцева «Возвращение памяти» действие происходит уже после гибели главного героя. Выясняются или вспоминаются обстоятельства его жизни, любви, «странностей». Вырисовывается образ аскета-романтика, замкнутого, но добродушного работяги. Вряд ли можно назвать этот типаж героическим, несмотря на явное расположение, которое он вызывает к себе. Не представляю также, сколько денег нужно иметь, чтобы «надавать» в долг целой комнате людей!
   Романтическая история, в которой символичность, красивость картинки доминирует над правдивостью и здравым смыслом. Конечно, это никакой не минус, но кое-какие скользкие вопросы не могут не возникнуть. Остается ощущение постановочности, гротеска. Как всегда у этого автора, лексика богатая, однако проскальзывают и неудачные словечки, например «денежные бумажки» или «лицо начисто снес».

   Наконец, работа одного из победителей: «Зеркало» Нины Роженко. Трагедию Артиста, одинокого под множеством взглядов, мы уже наблюдали, обсуждали в первой части обзора. «Зеркало» отличается от остальных, в первую очередь, изяществом – читая о театре, мы видим перед собой театр, погружаемся в его атмосферу и вслед за героиней ощущаем его богемное притяжение. Для Марты театр – жизнь, а жизнь – сцена, где каждое чувство преувеличенно-значимо, а драма обязательно должна завершаться гибелью. Я бы не сказал, что рассказ отточен мастерски, - шероховатости требуют доработки, - но именно изящество, стилевая точность, подчиненность всех элементов текста одной задаче – созданию образа – позволяют оценить его (текст) высоко.

   13. сказка

   Удивительно, какие разнообразные тематически сказки попадаются на портале ЧХА! Фантазии авторов не знают границ. И если бы каждую сказку довести до конца, какой бы огромный был материал для издателей! Но, к сожалению, не всё доводится до конца.

   «Приключения на банановой полянке» Анатолия Кулака интересны прежде всего описанием повадок насекомых. Мораль присутствует, но не всегда – жадность наказывается, а вот что случилось с трусливым Калиго Мартой, непонятно, история этого персонажа не прописана до конца. Хуже дело обстоит с логикой. Автор пишет: «Многие мелкие животные, с нетерпением ожидавшие этого события, кто на крыльях, кто вприпрыжку, кто бегом или ползком, устремились в направлении банановой полянки». Добрались до полянки почему-то только бабочки… Несколько раз упорно повторяется, что упавший банан источал сладкий аромат, - читателю хватило бы и одного раза. Во втором абзаце несовпадение времен: «Каждый год в определенное время на поляне созревали бананы. И тогда начинается праздник созревания бананов»…

   О плюсах и минусах «Сказки про смех» Алины Чинючиной я уже писал – кажется, это было в обзоре миниатюр прошлого ВКР. Замечательная и неординарная притча, помнится, тогда была отмечена наградой. Теперь же, в сравнении с остальными работами, здесь недостает (как бы странно ни звучало) жизненности, какой-то приземленности.

   Как и предыдущее произведение, работа Виктории Лукиной «Жила-была фея» предназначена вовсе не для детей. И вообще, к категории сказок я отношу ее только по формальным показателям – наличию персонажа-феи, которая на поверку оказывается вовсе и не феей. Мечта домохозяйки вырваться из объятий быта при помощи волшебства. Стилизация под сказку, аллегория. Немножко наивная, немножко по-женски несуразная, но зато добрая и оптимистичная.

   14. школа и воспитание

   О, какая интересная и в большинстве случаев провальная тема! Потому только, что редко удается авторам преодолеть подводные камни этой темы – стереотипы, морализаторство, однобокость взгляда, клишированные сюжеты.

   Анастасия Воскресенская. «Еще одно утро». Бытовые сценки, свидетельствующие о всяких-разных гадостях (грубость, пофигизм, тусовки и пр.), которыми «болеют» подростки. Грубоватый шарж автора на свое поколение. «Может, не пойти? Да нет, сегодня всё-таки поучусь, наверное. А завтра, может, и прогуляю». Констатация удручающего факта. Теперь бы понять, что с этим делать. Если автор всерьез озабочен этой проблемой – похвально, нужно развивать тему. Если стебется – хм, его дело.

   Когда речь идет о зажравшихся «благополучных» подростках, мы до сих пор задаемся вопросами – кто виноват? Родители недосмотрели? школа? улица? А вот «трудные» - совершенно другой контингент и другой, давно выработанный педагогикой стереотип. Пьющие, ввиду отсутствия работы и смысла жизни, родители и «детки», у которых отличного пути просто нет – если не найдется какой-нибудь запредельно мощный стимул. Например, страх, пробуждающий совесть. Об этом рассказ Ирины Власенко «Воспитательница дебилов». Уже в названии звучит острый критический укол. Героиня – вечно где-то снующая и «всё обо всех знающая» деревенская учительница, пытающаяся образумить кучку отморозков. Что-то ей удается, но в целом исход трагичен – бороться одной против всех, против уклада, без поддержки и даже понимания, невозможно. Рассказ «бытовой», написанный довольно грубо. Насколько я понял (сравнивая разные варианты текста), он подвергался правке уже после размещения на конкурс, а это плохо, ой как плохо…

   О тех же школьных «дебилах», но только в гораздо более мягкой форме, повествует рассказ Владимира Пояркова «Настоящий человек». Хулиган-второгодник на сочинении по литературе вдруг бросает «хулиганничать» и пишет необычную работу о «настоящем человеке», как он его видит. Педагогический феномен. Вроде как «и хулиганы думать умеют». Может быть, описан случай из практики, но всё это настолько пафосно и неправдоподобно – диву даешься. Я поражаюсь мужеству и упорству (в то же время их жалея) учителей, которые по старой привычке пытаются разглядеть в «дебилах» талант или хотя бы сочувствие. Наверное, это мужество, это жертвование собой - качества еще «советской закалки».
   Работа сырая, не претендующая на статус выше, чем «случай из жизни». Есть ошибки.

   От девиантного поведения переходим к бытовой героике. «Раз однажды в тихий кувшинский вечер» Юрия Лукина – череда сценок, которые при доработке могли бы стать неплохим сценарием малобюджетной короткометражки. Хотя перед выпускником школы Виктором и стоит вопрос – куда двигаться дальше? – этот вопрос выбора не является основным мотивом рассказа (как, например, это происходит в «Ночи после выпуска» Тендрякова). Мы как бы плаваем в открытом море: захотели – порезвились в лодке, понежились на солнышке; захотели – отпинали отморозка… Отлично передается ощущение затишья, свободы и… неопределенности. Особого внимания заслуживает речь героя – необычная, с постоянными прибаутками да приколами. И хотя я крайне не уверен, что подросток (среднестатистический) в драке будет вести себя именно так, допускаю эту деталь как колоритное дополнение к образу – сразу вспоминается Костик из «Покровских ворот».

   Последнее (по очереди) произведение в этой категории – «Странная сказка» Виталии Чагиной. Наполовину это эссе, наполовину бытописание, в котором важную роль играет «лирика», непреходящие ценности - именно то, что делает жизнь хоть немного сказочной, - звездное небо, дети с их чуднЫм непосредственным мироощущением… Вполне достойный текст, в котором есть поэзия и проблематика, но все-таки это, как и во множестве других вышеописанных случаев, пока ближе к блогам, нежели к литературе.

   15. эмигрантское

   Три произведения, имеющие четко маркированный мотив - жизнь в эмиграции – составляют эту группу. Три произведения разного художественного достоинства.

   «Эмигранты» Елены Гербер – пока, к сожалению, выглядит пародией на «поток сознания», а на самом деле, как показалось, текст наспех набрали за пять минут и больше не правили вообще. Жизнь вдали от родины нелегка. Там была жизнь души (одухотворенность), здесь религия тела (бизнес). Но мы не сдадимся. Вот лейтмотив произведения, которое художественным назвать язык не поворачивается.

   Очерк Владимира Голубчикова «А мы в эмиграции» посвящен жизни Мастера… Да как только ни называет его автор: Мастером, Скульптором, Маэстро, мудрецом, философом!.. пять в одном - голова кругом. Тема художника-творца плавно трансформируется в тему эмигрантского самосознания, самоопределения – и не поймешь, кто здесь вообще за главного. Всего понемногу. Повествование интересное, но задумываться ни о чем не подвигающее (только удивляться). Почитал и забыл.

   Володя Морган. «Хождение по Лашину». Уф-ф. Наконец-то мы имеем дело с художественным текстом, хотя и здесь очерковость, описательность доминирует, особенно в завязке, когда жена Левы ужасно долго договаривается с «боссом» (с точки зрения фабулы – зачем?). Собственно, главными достоинствами рассказа можно назвать такие: колоритность, неординарность темы («хождение» эмигрантов-«гастарбайтеров», разносчиков рекламных листовок, по улицам заснеженного Монреаля), интересное обыгрывание библейских аллюзий, хороший язык, практически не допускающий неточностей. Вопросы может вызвать финал, где герой якобы узнает в напарнике своего пропавшего сына. Вероятнее всего, Леня обознался – мало ли у кого бывают такие же ушные раковины… Но это только добавляет трагизма ситуации.
   Есть хроническая ошибка в орфографии: раздельное написание слов «высоко квалифицированного», «по сократили».

   16. претензия на оригинальность

   Бывает, фантазия автора разыгрывается так, что не удержать. Хорошо, когда это сопровождается мастерским владением словом; а ведь бывает, что задумка «убивается» плохим исполнением…

   Начну, пожалуй, с историй про вещи – безобидное баловство, тяготеющее к «притчеватости», тематически связанное с одушевлением разных предметов, устройств. Самый простой вариант: Нина Севева – «Мой самый, самый…» Признание в любви компьютеру. Здесь претензия на оригинальность совсем небольшая, работа ученическая. Наверное, можно было бы попытаться сохранить интригу, не разглашая адресата послания до финала, как это делает Марта Юркевич в «Исповеди» (произведение, также участвовавшее в нашем конкурсе), но, боюсь, это бы не спасло.

   Чуть интереснее обстоят дела у Елены Веретенниковой в «Истории старого кресла», хотя и это не более чем хорошо исполненный детский анекдот. Кресло 19-го века валяется на свалке… Взрослый сказал бы: не верю! и потребовал бы адрес свалки, куда выкидывают столь ценные вещи. А между тем, не будь этой «антикварной» подробности, никто бы этой антропоморфной (говорит! вздыхает! и т. п.) мебелью не заинтересовался.

   Читая название рассказа Галины Мальцевой «Туфли», мы сразу понимаем, о чем пойдет речь. Действительно, об обуви, причем весьма странной. Мы привыкли, что два сапога – пара, но в данном случае приходится иметь дело с вынужденным сосуществованием, поскольку, как выясняется, «две туфли надоели друг другу». Забавно, в форме аллегории, раскрывается тема отношений близких подруг или сестер. Впрочем, судьи высказывались об этой работе осторожно, называя композицию «незатейливой», а тему «не новой».

   В рассказе «О любви великана» Светланы Шапиро субъект гораздо более неординарный – вулкан. Женская проза, черты которой - сумбур, эмоциональность, своеобразие проявлений любви. Форма то дневниковых записей, то репортажа, то путевых заметок, написанных во время путешествия в Исландию. Параллельное сравнение теплых семейных отношений героини и любви вулканического происхождения – между двумя соседними гигантами. Задумка не рядовая, но исполнение впечатлило не очень.

   Нина Остро, «Женская борода». Один из судей пишет: «Ощущается желание автора писать о чём-то необычном. Но впечатление производит слабое». Так и есть. Натуралистическое бытописание, напоминающее фольклорные новеллы времен эдак Боккаччо; интересная фабула, но смущает явная абсурдность – начиная с того, что время и место действия определить невозможно. (Когда там перестали быть популярны цирковые женщины с бородой? Явно задолго до появления кафе.) Соответственно, налицо явный текст ради текста, произведение самодостаточное, но беспроблемное.

   Также абсурд, но приправленный изрядным количеством иронии и сатиры, применяет Дима Клейн в рассказе «Бизнес под созвездием Плеяд». Постмодерновая история встречи немецкой баронессы и испанского горе-бизнесмена, произошедшая без какой-то особой причины и предопределенности. Доказательство роли левой пятки в судьбе человека. Комический финал. Написано неплохо, непринужденно, но понравилось не всем судьям, к сожалению.

   «Демьяново горе – 2» Сергея Горяченкова – сатирическое эссе на тему человеческих ценностей и духовного прогресса. Персонаж по имени Демьян, видимо, сельский «интеллигент», эдакий вневременной тип (не зря, по словам автора, он натягивает «лапт …тьфу ты, господи…сапоги»), размышляет о том, что в нашем социуме изменилось на протяжении его истории. Думы эти не лишены здравого смысла, но кажутся поверхностными, лишь констатацией факта. На извечный вопрос «что делать?» вариант ответа написан детской рукой на стене сарая (отчего у меня тут же возникает ассоциация со «стеной» вКонтакте) – радикальный лозунг: «А может, для психического здоровья нации хорошая война предпочтительнее худого мира». Намек?

   Дия Гарина, «Зарница». Абсурдно-алкогольный юмор, жанр байки. Не попало в соответствующую категорию только из-за оригинальной, вызывающей фабулы (все-таки мало кто на ОМОН нападать отваживается). Цепляет мало, хотя написано ровно и живо.

   Похвально стремление авторов в необычном ракурса представить современные российские реалии. Так, Фекла Нефедова в рассказе «Революция» намекает на то, что все политические события, включая самые наиважнейшие, могут быть успешно разыграны, как в театре, «сильными мира сего». Причина – очередное перераспределение между ними денежных средств. Сатира настолько яркая, насколько и незавуалированная: неприкрытое морализаторство лишает работу изящности, делает ее грубой.

   Та же наивная, неприкрытая, хрестоматийная (маленький человек и власть имущий) сатира звучит в рассказе Константина Кривчикова «Ирония небес, или Каждому свое». Стереотипному мерзавцу без страха и совести, начальнику ЖЭУ Загудону противопоставляется нищий, но гордый и не менее стереотипный пенсионер с боевым (то есть - армейским) прошлым Пустобоев. У каждого свои проблемы: первому нужно получить взятку да переспать с новой бухгалтершей (жена, конечно, побоку), второму – дожить до пенсии и добиться ремонта крыши. Развязка показательна и, что очевидно, снова хрестоматийна: возмездие. Достоинства рассказа, спасающие его от провала, - язык и фантазия автора, придающие работе свежесть и неординарность. Необычна также и форма – смесь из досье «небесной канцелярии», обычного рассказа и пьесы. По поводу чтения «по ролям» в эпилоге – сомневаюсь, что это так уж необходимо и имеет смысл. Раз уж на то пошло, весь рассказ можно без труда переделать в пьесу – получится еще более креативно.
   В тексте встречаются обидные ошибки: «ростишь», «что не день» и др.

   Если разбирать фабулу рассказа Василия Шарлаимова «Степан и Дюймовочка», получится обычная история определенного периода жизни героя-рассказчика. Необычным здесь является стиль… Хотя можно начать с того, что рассказы этого автора, объединенные персонажами рассказчика (Степана) и его собеседника, составляют большой цикл, в котором одинаковую роль играют историко-философская и ироническая канва. Повествование необычайно, просто гомерически неторопливое, кажется, автор нарочно усложняет произведение второстепенными членами – отсюда насыщенность текста эпитетами и причастиями. Ясно, что речемыслительный процесс доставляет автору и его герою удовольствие, и это не просто необходимость перечислить друг за дружкой события, как это встречается у других. Поэтому велико внимание автора к слову, богатство лексики, плавность речи, философское осмысление жизни, яркие ремарки и отступления – составляющие стиля.
   Правда, существуют и проблемы с грамматикой.


   17. детское и о детях

   Рассказы о детях, представленные на конкурсе, также порадовали тематическим разнообразием. К сожалению, и здесь не обошлось без «проходных» текстов.

   «Маргаритки – Маргарите!» - текст из разряда «альбомных», выражение признательности автора подруге-поэтессе, обмен любезностями. Душевно, но не более. И очень безграмотно, увы. Я, наверное, ошибочно поместил эту работу в раздел «детское» - уж слишком «детским» показался текст.

   Работа «Новогодний праздник Сережи Новоселова», имеющая подзаголовок «рождественская сказка», на поверку оказалась мелодраматической утопией. История мальчика-детдомовца, потерявшего родителей в результате шторма или цунами (уже круто!), имеет все признаки приторно-мыльной оперы: полная потеря памяти (с чего бы?), практически невероятное стечение обстоятельств и, наконец, слезливый хэппи-энд. Текст ординарный, невнятный, со множеством речевых несуразиц, которые можно простить только в случае, если рассказ написал школьник.

   «Долг» автора Камакин – о судьбе необычайно совестливого человека, который из-за своеобразной «ошибки юности» с упорством шизофреника всю жизнь искупает (самостоятельно придуманную для себя) вину перед птицами. Судьи нашли тему примечательной, но сам рассказ я назвать удачным не могу. Это хорошо (вернее, правдиво, в духе соцреализма и пионеров) рассказанная история о совести и заботе о братьях меньших, скупая констатация.

   То же самое – «скупая констатация» - можно сказать о рассказе Ларисы Коротенко «Федька». Автор представляет нам типичную ситуацию, историю трудного подростка, выросшего без отца, и предлагает поразмыслить: «Что же это за жизнь такая, если двух любящих людей развела она навсегда, и ничего уже не исправить?» Странно: к маленькому мальчику подходит мужчина, представляется его отцом… Нормальный ребенок бы насторожился, но только не в данном случае. И о каких «любящих людях» идет речь? И что же это за обстоятельства, при которых ничего нельзя исправить? Возможно, эти вопросы имели бы ответ, будь рассказ более развернутым. А так – чисто статистические сведения: жил, увидел, убежал и т. д.

   «Драматический тенор» Ольги Кмит – собственно говоря, компиляция двух известных анекдотов. Первый – про мальчика, которого всё устраивало, и поэтому он до некоторого времени молчал, и все думали, что он немой. Второй – обыгрывание фонетических омонимов «немой – не мой»: ребенок немой! – как не твой!?? Свежесть задумки оставляет желать лучшего. Исполнение посредственное, хотя и «душевное» (по выражению одного из судей), форма тяготеет к байке.

   Иногда детская тема является только предлогом для того, чтобы обсудить куда более взрослые философские сентенции. Так, в рассказе «Качеля» автора Tatyana Azzam дедушка летающего на качелях сорванца рассуждает со своим более молодым приятелем: «Жизнь — это «качеля»! Действительно, параллели есть: можно говорить о постоянном противоборстве добра и зла (жизнь мотает туда-сюда), о том, что постоянно есть риск соскочить и больно удариться… В общем, посылка символическая и благодатная. Однако, в качестве самостоятельного рассказа мелковато. Мне вспоминается «Роман с кокаином» Агеева, там были похожие рассуждения, но вписанные в содержательный контекст. Здесь же – просто зарисовка, причем завязка какая-то бессмысленная, первый эпизод малозначимый и длинный, в полтекста.

   Рассказик, вернее, художественный очерк Зои Сосниной «Прогулка», пожалуй, одна из немногих в данной категории работ, где главной целью ставится показать психологию, характер, непосредственность маленького человека. Фабула незамысловата: мать с коляской встречает мальчика Славика, и они вместе прогуливаются до леса и обратно. Заслуга автора во внимательной передаче интересных деталей поведения и речи юного персонажа; в отсутствии надуманности и вычурности. Правда, в начале возникает неловкая задержка – вступление немножко затянуто.

   За страшным заглавием рассказа «Детство мутанта» Ольги Донец скрывается вполне милая, в духе ироничного абсурда, история девочки, имеющей телесные и физиологические изъяны, а также какую-то необычную одаренность и пытливость. Интересен язык ЛГ, отличающийся неординарностью и остроумием. Занятные повороты сюжета. Хорошо бы все умели так по-доброму посмеяться над собой, над своими неприятностями!

   Наконец, «Стена» Дмитрия Григорьева – рассказ о достижении заветной цели. Наверное, о каких-то подвигах говорить не приходится. Скорее – о любопытстве и завидной настойчивости. Мальчик во что бы то ни стало желает пробить брешь в кирпичном ограждении, за которым, он видел в щелку, находится чудесный сад. У меня вопрос: а не мог он просто обойти дом, к которому прикреплена стена? Судьи оценили работу как написанную просто, но со вкусом. Заслуживает внимания красочное, детальное описание насекомых-обитателей стены. Но здесь же и недосмотр: после описания «рыжей многоножки» и «синего жука» автор замечает, что существа на стене «расцветкой все были мрачновато-темные». В тексте встречаются ляпы: «с замиранием от радости сердца» (лучше «с замирающим от радости сердцем»), «облокотился на стену» (на трехметровую-то! лучше «прислонился к стене») и др.


   18. деревенская проза
   Традиционная для русской литературы тема, в развитии которой преуспели такие мастера, как Федор Абрамов, Валентин Распутин... Достижения наших конкурсантов оказались немного скромнее, но всё равно нашлись интересные моменты в этой категории.

   Традиционная тема «вымирания» деревни трагично изложена в рассказе Анастасии Ли «Последняя встреча». Типичное противопоставление города и деревни здесь выражено в отношении к природе (деревенский человек видит в природе красоту, источник жизненной силы, городской - выгоду), а также, хотя и не слишком контрастно, - в отношении к труду (впрочем, дед Сергея тоже не особенно трудится, только в лес за грибами ходит). Судьи справедливо отмечают, что рассказ лишен реалистических мотивов, не развернут вне данной ситуации: мы не знаем, чем занимается Сергей в городе (можно только догадываться), практически нет портретов, характеров, только ярко выраженные черты – лень, инфантильность, жестокость (Сергей), любовь к природе, патриархальность (Михеич). Кроме того, абсолютно неясно, зачем дед Михеич так упорно требовал внука к себе. Поэтому рассказ скорее символичен, чем реалистичен.


   Совсем по-другому описывает деревню Константин Каронцев в рассказе «Бесконечный ветер судьбы». Это уже не патриархальный упадочный быт изб-развалюх, а намечающийся коттеджный поселок, откуда весь дух древности выметается. Это уже не чеховская, а больше бунинская деревня. В ней еще можно найти «приют уединенный», но уже нет воли и легкости, а точнее – красивое слово - раздолья. Люди черствы и агрессивны. Кротость, жалость и гуманность не в почете. Рассказ более философичен, более склонен к подтексту, чем предыдущий.
   Увы, текст совершенно не вычитан. Кроме хронических проблем в пунктуации, там множество нелепых словосочетаний («ощутил всю комбинацию стресса», «злобная интонация», «лицо отражало скудоумие» и др.), логических противоречий. Толпа, ругавшая старичка, окружала его полукругом (не крУгом) – тем не менее, рассказчик умудрился найти в нем середину. Несмотря на то, что толпа «стояла», рассказчик говорит о ее «движении». Удивило и выражение-оксюморон «немногочисленная толпа». Лексика разношерстная, не всегда стилистически единообразная (среди просторечий публицистичное «ренегат», высокое «возвестил»). Наконец, улыбнула ненамеренная игра слов: «взял с печки спички».

   Рассказ «Колька жмых» Владимира Корнилова, один из самых богатых среди конкурсных работ в плане описательности, имеет всё же и типичные признаки примитивной сказки. Есть некий добрый молодец, трудолюбивый и вообще привлекательный всем, чем можно. Есть некий ярко выраженный злодей, которого Колька просто обязан победить. Есть девица-красавица, которая обязательно влюбляется в добра-молодца. В общем, лубочный рисунок на серьезном историческом полотне. Поэтому и воспринят он судьями неоднозначно. Лексика необычная, к месту стилизованно-диалектные слова («кошёвка», «подсобить»). Однако речевые шероховатости есть. Например, двусмысленно читается предложение «Не остался безучастным к людскому горю, – отгородившись от всех высоким заплотом, – и Колька Жмых». То же самое: «всегда был один, без сопровождающей его многочисленной трусливой свиты» (если «один», то свита не может быть «сопровождающая»). Или «капканы на крыс, которые в последнее время несчётно развелись на колхозном подворье» (лучше будет «которых … несчётно развелось»). Проблемы с пунктуацией.

   «Доказательство Саломии Афанасьевны» Игоря Маранина (хотя автор почему-то зарегистрировал имя-фамилию со строчных букв) – вариация на тему чеховского «Ваньки». Чеховские мотивы не только в фабуле (безграмотная деревенская баба пишет письмо «на станицу дедушке»), но и в трагикомическом образе героини, создании бытового романтизма. Возможно, как замечают судьи, для такой камерной развязки рассказ неоправданно затянут. Автор удачно использует местный говор для придания колоритности. Также более чем удачной я нахожу кольцевую композицию рассказа.

   19. военная проза

   Казалось бы, чем дальше в прошлое уходит от нас война, тем меньше она вызывает эмоций: ну, было и прошло. Ничего подобного. Просто еще выпуклее, контрастнее выглядит данная тема среди остальных. И, возможно, среди нашего богатейшего наследия в военной прозе появится еще не одно новое имя.

   «Медаль Трофима» Николая Вуколова. Рассказ одновременно трогательный и жесткий, вызывающий сострадание и возмущение. Увы, еще один пример наплевательского отношения общества к ветеранам войны. Наполовину мемуарная, наполовину художественная проза, не слишком богатая художественными достоинствами. Максимум действий, поступков, бытовых диалогов; минимум образов: фабула напоминает киносценарий. Сильные стороны здесь – искренность, реализм и гражданский пафос.

   «Мухи» Татьяны Осининой – рассказ об одном эпизоде первых послевоенных лет, о работе женщин зимой на лесоповале. Это дань труженицам, ценой жизни поднимавшим страну после тяжелых лишений. Близко к мемуарной прозе, в которой точность и яркость деталей важнее сюжетных перипетий. Язык хороший, логика в повествовании есть, но есть и несколько ошибок: «пойка» (нужно «пайка» - от «паёк»), «в конец» (здесь – слитно) и др.

   Наконец, произведение, по праву ставшее призером, - «Молоко» Геннадия Лагутина. Подобно многим писателям военного поколения, автор не романтизирует боевые подвиги. Действительно, это больше похоже на проявление безумия, которое возникает по ряду обстоятельств: жара, голод и жажда, вид убитых людей и отвращение к жизни… Романтизма нет, но есть героический пафос, ощущение если не торжественности, то по крайней мере пронзительности финала. Мотив молока, символизирующий тепло и уют родного дома, остается до конца. Самое главное, что мы здесь видим, - не историю и не заметку, а грамотное художественное произведение, подчиненное литературным законам: богатство описаний, персонажей, характеристик, богатство лексики.
   Однако я бы посоветовал автору присмотреться к некоторым предложениям. Например, «И дожидайся темноты, когда ночь накроет степь» я бы написал наоборот: «И дожидайся ночи, когда темнота накроет степь». Странная инверсия здесь: «земляка своего, учителем который был в их станице какое-то время». Так же и завершающее предложение хорошо бы облегчить, сделать более лаконичным, от этого финал, подобно завершающему аккорду, смотрелся бы сильнее.


   20. отношения м+ж

   Безбрежные по своей разнообразности отношения мужчин и женщин, как и следовало ожидать, вдохновили наших авторов на литературные подвиги. Ну, как подвиги…

   Начинается всё с размышлений, как в эссе «Про него и про нее» Нины Процай, которые сама автор называет «мучениями». Весьма похоже… Сентиментальный монолог о любви и ревности, наполненный бытовой философией. По выражению одного из судей, тема простовата, но исполнение чувственное. Замечу от себя, что тема действительно более чем ординарна, а излишняя чувственность – не повод считать заметку в блогах литературным произведением.

   Продолжение бытовой философии – в рассказе «Первая пуговица» Натальи Рыжих. Беседа двух женщин на тему: критически оценивать мужа или любить его «как есть». Автор явно поддерживает вторую точку зрения, но и в ней есть очевидная слабина. Поняв, что ему не нужно напрягаться, чтобы угодить жене, мужчина так и будет делать всё абы как («на диван и к телевизору»). Позиция более опытной спутницы понятна: будучи старше супруга, она старается удержать его любым способом («Зачем тебе война в твои лучшие годы?»). Верным решением данной проблемы была бы золотая середина, но такого варранта автор не предусматривает.
   Непритязательная, выпукло нравоучительная история.

   Тот же быт, только расширенный до размеров целой жизни, в рассказе Ивана Габова «Женская верность». Повесть? Преувеличение. Может, и была бы повесть, если бы каждый эпизод был описан развернуто. А здесь – сухое, протокольное изложение фактов: родился когда-то, учился там-то, развелся с той-то, пришел, ушел… Простите, но даже в журналах биографии даются полнее и занимательнее, а ведь это публицистика. Мы же сейчас говорим о художественной литературе, о богатстве и красоте языка, которых в данной работе, увы, нет. Наоборот, фразы полны нелепостей: «Все здесь такое знакомое, родное. И девочки-одноклассницы, и Андрей Кравченко». Ну что тут скажешь?

   Совсем другие чувства вызывает «Бессонница» Юрия Гельмана. Это своего рода исповедь, самонаблюдение на грани реализма и постмодерна с его стремлением обратить всё в игру. Рассказ проникновенный и лиричный, насколько лиричным может стать быт. Тема сна и бессонницы обрамляет сюжет и составляет подтекст: всё описанное напоминает либо сон, либо, наоборот, грёзы в отсутствии сна. Два героя, два переплетающихся времени: тогда и сейчас. Постепенно «тогда» уходит, остается «сейчас», а в самой концовке появляется будущее. Стиль заслуживает особого внимания. За одну только фразу «видел, как подрагивают ее ресницы – так дрожат иглы новогодней елки, когда по улице грохочет трамвай» можно дать пять баллов.

   Еще один замечательный по стилю, самобытный рассказ – «Человек дождя» автора с псевдонимом Зорка. Рассказ, который напомнил мне бунинскую прозу (случайно или нет – даже в фамилии героя, Данин, есть созвучие с Буниным). Тема интеллигенции, творческого человека, который тем не менее остается героем лишь своего времени, со всеми их общими пороками, душевным коллапсом. Кризис среднего возраста, попытка найти или восстановить свое место в жизни и любви, тоска от неразделенности, ностальгия прерванного раньше срока детства. Очевидно, что мы застаем героя в какой-то переходный период жизни: прошлое проносится в перспективе, а будущее не определено. Примечательно, что автор, описывая Данина, не осуждает и не оправдывает его, позволяя читателю сформировать собственную оценку происходящему.
   По выражению одного из судей, язык произведения «завораживает». Предположу, что это результат сочетания лаконичности, плавности и яркой образности. Кроме того, композиция очень тонко продуманная, всё на своем месте, вплоть до описания или смски.

   21. истории (вне категорий)

   Вот среди этих-то работ, непредсказуемых, не вписывающихся в какие-то общеупотребительные рамки, интереснее всего искать маленькие шедевры, но можно нарваться и на безвкусицу. Короче, есть, безусловно, на что обратить внимание.

   «Всё сбудется» Александра Паршина – сказка на современный лад. Из фольклорных мотивов – троекратное повторение событий, а также чудесное перевоплощение бедняка в богача. В целом неинтересно и к финалу предсказуемо. Диалоги натянутые и непривлекательные с точки здения литературного вкуса. Композиция обрывочна: некоторым незначительным эпизодам отводится слишком большое место. Например, затянутая завязка. Задело то, что выбраться из нищеты герою Юре помогли не личные качества, а случайная помощь школьного дружка, ставшего бизнесменом. Это как бы окончательно убивает всю сказку о добром молодце, как и интригу. Заканчивается всё странным утверждением: «Экономика в стране стабилизировалась, все идет прекрасно, никаких потрясений и кризисов в обозримом будущем в России не намечается». Это в 2003-то году?
   Текст поражает отсутствием элементарной грамотности. Апофеозом которого становится фраза «что бы скрыть довольную улыбка».

   О сложных человеческих взаимоотношениях, о доброте, злобе и раскаянии короткий рассказ-зарисовка Нины Шеменковой «Кривая». Удивительно, но, несмотря на явную гуманистическую мораль, морализаторством здесь не пахнет. Автор, к чести своей, воздерживается от прямых оценок. Рассказ оставляет приятные впечатления. Он вполне выдержан и лаконичен. Единственные существенные замечания относятся к первому абзацу: дублируют друг друга, отчасти противореча друг другу, фразы о Нюркином недуге («полученный при рождении» и «с детства»); неправильная фраза «не позволяет идти на подобную роскошь» (лучше просто «не позволяет подобную роскошь»).

   «Просфорочка» Дмитрия Корсунского. Главный персонаж, вор-рецидивист, направляющийся в монастырь за прощением, не вызывает ничего, кроме возмущения. Как же просто получается: помолись за всех тех, кого обокрал, отмоли грехи – и боль твоя утихнет, и Бог всё простит. Рассказ не в меру серьезный, хотя ирония здесь подошла бы гораздо больше. Лексика богата воровским арго, а также фольклоризмами и просторечиями типа «полегчало», «всяко», «аж». Иногда это пафосное звучание вызывает улыбку: из пораненного глаза «хлынула густая кровушка» - стилистический гротеск.

   Другой взгляд на горести представителей преступных «низов» у Талгата Ишемгулова в рассказе «Обратная дорога». Здесь наоборот - никакого раскаяния. Амнистированный зэк, популярно выражаясь, не находит места в нормальной жизни, винит в этом общество и государство и рвется обратно в тюрьму. Действительно, проще обвинить кого угодно, кроме себя. А на деле выходит, что человек не желает меняться. Об этом говорят его собственные слова: «Я тут со многими, кто раньше меня откинулись, за водкой пообщался…» Ну да, если не выходить из запоя и ждать, когда государство обеспечит тебя работой, то разочарование неизбежно.
   Имея в основе диалог, рассказ композиционными приемами не изобилует, но и не «проваливается». Тяготение к притче. Текст необходимо править, начиная с обычных опечаток. «Снова смеживала его веки» («смежала»); «Дед Матвей окончательно проснулся» (он не просыпался, а засыпал, поэтому «окончательно» - противоречит логике); «Ух, ты! – удивился спросивший» (последним вопрос задавал Матвей, а удивляется Василий); «в проем закрывающуюся двери» (ошибка управления) и т. д.

   Старикович Анна. «Из-за тебя». Мать винит собственную дочь во всех своих жизненных неудачах. Сложные характеры и противоречивые чувства. Если рассказ основан на реальных событиях, то можно искренне пожалеть обоих и удивиться, как у такой женщины мог появиться ребенок.
   Сюжет линейный, второстепенных персонажей почти нет. Как пишет один из судей, «рассказ растянут и требует правки. Возможно, он написан в момент острых переживаний. Каких-то художественных находок я у автора не обнаружил. Местами излагаются лишь голые факты. Язык весьма беден». Добавлю, что правка требуется существенная. Если не считать опечаток, следует обратить внимание на следующее: «гладили … по волосам» (лучше «по голове»); «соседка, педиатр по профессии» (совершенно лишнее дополнение - «по профессии»); «тратить два часа в день ради её занятий» (тратят на что-то, а не ради чего-то); «в школе я училась отлично» (несовпадение фактов: далее рассказчица пишет, что хорошо ей давались только гуманитарные дисциплины); «на его лице появлялись очаровательные ямочки» (по всему лицу?); «Сашка растёт без мамы, потому что она умерла год назад» (неуклюжая фраза); «глаза мальчика смотрели как-то отрешённо», «отличался от других какой-то задумчивостью, отрешённостью» (судя по всему, отрешенность для рассказчицы – какой-то особенный признак красивости?).

   «Тепло рук твоих» Амалии флерик-Мейф – серия новелл-воспоминаний о детстве. Сразу же подкупает теплота, с которой рассказчица повествует о тяжелом времени, в которое прошло ее детство. Видимо, это 1950-60-е годы. Интересная, но непонятная фактографическая деталь о Милкиной бабушке: «Ночью она шьет погоны. Почему ночью, я не знаю. Бабушка говорит, что они сильно блестят при свете». Композиционные части оригинально связаны действующими лицами, а также колыбельной, которая, как семейная ценность, передается от бабушки внукам. Каждая новелла необычна и интересна по-своему, но общие мотивы (удачно отраженные в заглавии) – семья, гуманизм, взаимовыручка, меланхолия.
   Единственное существенное замечание к тексту: «схватив мяса» - нужно «схватив мясо».

   Небольшой очерк Сергея Львовича Малашко «Плачущие сопки» одновременно поднимает две проблемы: жестокости к людям и безразличия к природе. На печальные размышления автора наводит местность, те самые сопки на Колыме, заброшенный прииск, мертвая природа, где к тому же погибли тысячи человек. Непонятные полосы на сопках символизируются, воспринимаются как слезы. Рассказ в меру лаконичен, имеет четкую структуру.
   И всё же – средние и небольшие речевые недочеы, особенно в концовке, портят впечатление. «…Заметив мое настроение, попытался вернуть мне его» - ранее не говорится, что настроение пропало, поэтому лучше написать вместо «вернуть» - «приподнять». «Ему это удалось и до срока эти впечатления…» - два раза слово «это». «Ушли на другой план» - лучше «на задний план», потому что слово «другой» можно понять по-разному. «…Дай Бог чтобы те, по чьей воле природа превращается в окружающую среду смогут одуматься…» - нарушение согласования, нужно исправить на «дай Бог, чтобы те… смогли одуматься». «Мысли опять вернулись к первым впечатлениям двухдневной давности» - здесь целых три равнозначных временных указателя: «опять», «первые впечатления», «двухнедельная давность»; предлагаю убрать хотя бы слово «опять».

   Читая рассказ Елены Черновой «Прерванный звонок», мы попадаем в Москву 30-х годов и знакомимся (со стороны, через других персонажей) с эпизодом из жизни Михаила Булгакова. Не знаю, какова степень его (эпизода) достоверности, но атмосферу времени и «богемный дух» автору передать удалось. Замечательно, что знаменитый писатель показан обычным человеком – не идолом - в быту, в работе и, главное, в любви.
   Текст требует незначительной правки со стороны пунктуации и орфографии (к примеру, пьеса называется то «Дни Турбиных», то «Дни Трубиных»). Язык богатый, диалоги хороши, но временами заметны шероховатости. Например: «Дверь с медной табличкой…» (в последующем отрывке три раза подряд слово «дверь»); «на том конце звонящий уронил трубку» («звонящий» - очевидность, лучше «на том конце уронили трубку»); «несмотря на тревогу в облике Зины» («в облике» - лишнее).

   В рассказе Ионы Грант «Путешествие» используется типовая схема. Завязка - знакомство в купе поезда, куда попадает центральный персонаж – Колесников. Все рассказывают ему свои истории на случайную подвернувшуюся тему. В данном случае – видя на перроне провожающих подругу девушек, каждый думает о своем. Истории трогательные, неординарные, и это украшает сюжет. Колесников – персонаж, аккумулирующий и анализирующий полученную информацию. В концовке рассказа четко звучит мотив будущего, связанный с четвертым попутчиком Колесникова, девушкой Леной.
   Сюжет если не уникальный, то точно – достойный внимания. Однако приличное количество речевых недочетов выдают начинающего автора. Неуклюжие или нелогичные фразы: «они раздвигаются в стороны», «кто-то пилит ногти» (просторечие, лучше всё-таки «полирует», например), «пролетают мимо окна … окурки тех, кто также не может уснуть», «железных колес» (тавтология), «корабль просто остановился в специальном квартале» (уплыл прямо в город?), «может отпустить выражение лица», «Он стонет от боли и непроизвольно мочится в штаны. Она помогает ему уверенно и мягко» (помогает мочиться в штаны?) и некоторые другие. Не верится, что девушка спустя месяц после Отечественной войны без проблем уезжает из Германии в СССР, а потом пишет в Германию письма.

   «Старая вельветовая курточка» Евгении Кац: казалось бы, ничего особенного, но при том – ничего лишнего. Затрагиваются личные проблемы: отношений с родителями, показных и настоящих чувств, гуманизма. Старая курточка – знаковый и символичный элемент одежды главного героя, интеллигента, потерявшего веру в людей и позволившего себе единственный раз в жизни маленький протест против пошлости. Фабула проста, но финал открытый, так что наибольшая эмоциональность, мораль кроется межу строк, в подтексте, в эмпатии.
   Язык также несложен, как таковой стиль улавливается с трудом. Но «улавливается с трудом» в данном случае - уже маленький плюс. Впечатления самые хорошие.

   Кирилл Корженко-Граф. «Дядя Володя». Наконец-то я встретил рассказ умный, глубоко идейный, реалистичный. Значительную долю текста занимают далеко не поверхностные диалоги о культуре, литературе и истории. Автора волнуют как происходящие в России перемены, так и «вечные» вопросы нравственности. В основе сюжета – отношения между заведующей кафедрой университета Светланы Филипповны, ее мужа, преподавателя Римского права, Дмитрия Алексеевича и ее племянницы Ольги, студентки, от лица которой ведется повествование. А назван рассказ необычно – по имени второстепенного персонажа, сыгравшего, тем не менее, свою знаковую роль, благодаря которому родилась фраза: «…Есть люди, прекрасные профессионалы, но без души. Они после себя пустоту оставляют».
   Текст производит двойственное впечатление. Восхищаясь эрудированностью и четкостью речи героев в их диалогах, я обращаю внимание и на непродуманные, несогласованные предложения авторской речи. Например, в начале: «…я приехала в этот город в единственном пальтишке, двумя парами осенних туфель, потрепанным чемоданом и аттестатом с обидной четверкой по химии и физкультуре».

   Один из самых трогательных и неординарных рассказов, поданных на конкурс, - «Зона отчуждения» Владимира Борисова. Мальчик с крылышками, выросшими вследствие проживания в радиоактивной зоне. Рассказ положительно оценен всеми судьями, рекомендован к прочтению, но опять же – грамотность нужно повышать, повышать и повышать.
   И еще одно интересное замечание. Временами при чтении «Зоны отчуждения» у меня возникают очень четкие ассоциации с творчеством Татьяны Толстой. Причем с разными ее вещами. Например, описания различных радиоактивных аномалий в красках представлены в известном романе «Кысь». А больше всего схожи отрывки, где герой «нечаянно», сам того не замечая, женится.
   Вот как у Борисова: «Очнулся Моховой, пожалуй, только тогда, когда заметил, что в его отдельной квартире отчего-то поселилась серенькая, невзрачная библиотекарша, и что ее, оказывается, зовут Клавдией…»
   А вот Толстая (рассказ «Петерс»): «..как-то, нечаянно, мимоходом, женился на холодной твердой женщине с большими ногами, с глухим именем. Женщина строго глядела на людей, зная, что люди - мошенники, что верить никому нельзя; из кошелки ее пахло черствым хлебом». Кстати, Петерс также поначалу искал себе пару в библиотеке…
   Вот я и думаю: закономерно это или совпадение?

   Всё, долгий путь пройден. Я понимаю, что немалое количество авторов, участвовавших в Кубке, этот обзор не прочитают. Но надеюсь, кому-то он пойдет на пользу.

   Андрей