Юрий Угроватый

БЛЭК АНГУС

 

Издалека было непонятно, почему эта огромная чёрная проталина, посреди бескрайнего заснеженного поля, двигалась из стороны в сторону, как живая…

Автомобильный термометр настойчиво держался на цифре минус восемь, что было неожиданно для этих мест в апреле. Казалось, погода в ту весну окончательно сошла с ума. Похоже, мой преждевременный переезд из города на дачу себя не оправдал.

Мы с Сергеем медленно ехали вдоль шоссе, трясясь на бесчисленных выбоинах заснеженной проселочной дороги. По радио назойливо рекламировали стейки из бычков породы Блэк Ангус.

– Никакого спасу от них нет, замучили своей рекламой, – не выдержал я и выключил приёмник.

– Вообще не понимаю, о чём они говорят, – поддержал мой спутник, явно довольный наступившей в машине тишиной.

Сергей был давним знакомым по даче, у которого я много лет покупал вкуснейший луговой мед. Как обычно, в начале сезона решил навестить своего пасечника. За чаем разговорились. Сергей – ещё крепкий на вид мужик лет шестидесяти пяти – начал, как мне показалось, по-стариковски ругать местные порядки. Дошёл до того, что стал приводить в пример какого-то графа, кому до революции принадлежала их деревенька. Упомянул о его могиле на заброшенном кладбище неподалёку.

Чтобы не углубляться в сравнения, к которым относился скептически, я попросил моего собеседника показать мне это место.

 

2

 

Машина медленно ехала по обледеневшей дороге. Я рассеянно смотрел на редкие лесопосадки, не по-апрельски утопающие в сугробах. Неожиданно взгляд опять зацепился за огромное чёрное пятно посреди заснеженного поля, вначале принятое мной за проталину. Подъехав ближе, с удивлением увидел, что это стадо коров. Они стояли, тесно прижимаясь друг к другу, переступая копытами.

– А это что ещё за стадо на снегу? – изумился я. – Как-то они необычно кру́гом стоят. И пастуха не видно.

– Так они без пастуха, сами пасутся. Говорят, один бизнесмен землю арендовал лет на пятьдесят. Вот он их и разводит.

– Что же, они совсем без присмотра?

– Точно заметил. Нет у них ни пастухов, ни коровников. Иногда приезжает ветеринар, и всё. От него и узнали, что, мол, порода такая заграничная: холодов не боятся, и кормов особых им не надо. А кру́гом стоят, чтобы малышей согревать. В феврале-марте отёл был. Они так всем стадом новорождённых телят от холодов спасали. Говорят, какое-то мясо у них особое, мраморное, что ли?

– Надо же, и наши бизнесмены проснулись, наконец-то. А то всё импортное едим! Сергей укоризненно взглянул на меня, хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и замолчал. А я вдруг вспомнил Париж…

 

3

Это было в год миллениума, о котором без устали говорили повсюду. Первая долгожданная поездка в этот город. Я с жадностью впитывал во многом новый для меня мир. Часами бродил по узким парижским улочкам, намеренно уходя подальше от шумного центра. Однажды выбрал для обеда небольшое кафе, в стороне от туристских маршрутов. Деревянная добротная мебель, предметы давно ушедшего в прошлое домашнего быта – причудливая кофемолка, старый ламповый приёмник, маленькие изящные абажурчики над каждым столиком – всё это погружало в приятную атмосферу домашнего уюта и покоя. Моё умиротворёние прервал официант. Сдержанно улыбнувшись, он положил передо мной меню в потёртом кожаном переплёте. Скользя взглядом по перечисленным французским деликатесам, я решил не рисковать и заказать что-нибудь привычное и надёжное. Увидел в меню стейк из мраморной говядины. Меня всё устраивало, но немного насторожило определение «мраморная». Поинтересовался у официанта:

– Мсье, как вам это блюдо? Можете ли его порекомендовать?

– О, да! Мраморная говядина действительно хороша!

Я быстро пересчитал указанную в меню сумму во франках в рубли и не удержался от вопроса: «Не дороговато ли?»

Официант снисходительно улыбнулся и подчёркнуто вежливо произнёс:

– Это дёшево! В любом ресторане заплатите раза в полтора дороже!

Стейк, правда, был хорош. Сочное мясо средней прожарки таяло во рту. Лёгкий гарнир из припущенной брюссельской капусты, хрустящего болгарского перца и какой-то неведомой ароматной травки лишь подчёркивал великолепный вкус мяса. Лучи заходящего солнца, проникая через огромные окна в пол, рассыпались мелкими искрами в тонком высоком бокале рубинового бордо, дополняя изысканный гастрономический этюд на огромных треугольных тарелках. Невольно подумал: «Когда ещё у нас такое будет?!»

Ну, вот, кажется, дожили до таких времён.

 

4

Впервые я увидел эти огороженные поля годом ранее. Было непонятно, для чего такую большую территорию обнесли забором. Но обнадёживала мысль о том, что после долгих лет безвременья нашёлся хозяин, готовый хоть что-то на заброшенной земле делать. Теперь наконец стал ясен его замысел. Поэтому упорство Сергея, как мне показалось, не желавшего принимать ничего нового, раздражало:

– Скажи, разве плохо, что хоть кто-то этим делом занялся? Лучше, чтобы по-прежнему всё заброшено было? Тем более сам говорил, что порода непритязательная. Значит – выгодно их разводить!

– Это не я сказал, а ветеринар. Не по-людски всё это! Не по-доброму так к скотине относиться.

Черты его обветренного по-крестьянски лица, изрезанного глубокими морщинами, ожили и словно стали резче. Он заговорил быстро, волнуясь, и как бы изначально споря со мной:

– В советское время, когда работал в колхозе, у нас коровники тёплые были, на полу солома постелена. Корма заранее на зиму заготавливали. Председатель лично проверял. Важнее этого летом дела не было! Ветврач каждую коровку, как своё дитя, знал.

– Ну, ты вспомнил! Когда это было? – возразил я. – Слышал, после развала Союза таких «санаториев» и в помине не осталось. Сам видел разграбленные коровники. Кирпич и бетонные блоки тащили, почём зря. Весь скот под нож пустили.

– Вот именно – «развала»! Как говорится, ломать – не строить! – Он резко махнул рукой. – Никогда я не пойму бизнеса ихнего. Да и что тут понимать, когда животина страдает! Я – мужик деревенский, и сопли над каждой коровкой распускать не стал бы. Понимаю, для чего скот растят. Но как-то всё это бездушно, не по-человечески!

– Погоди, ты же сам говорил, что этой породе кормов надо мало, да и холодов они не боятся.

– Не мои это слова – ветеринара. А я говорю о том, что своими глазами видел. Прошлой зимой у нас холода долго стояли, снегом по пояс завалило. Я мимо этого загона каждый день на лесопилку на работу ездил. Насмотрелся! Простужаться они стали. За «бугром», поди, зимы не такие лютые, а здесь морозы за тридцать, ветер колючий снегом сечёт, продувает насквозь. Гляжу, они на землю легли, друг к другу прижимаются: согреться хотят. Падёж начался. Не выдержал – пошёл к ветеринару ихнему. По «матушке» понёс его прямо с порога: «Живодёры вы, а не бизнесмены!» Он только плечами пожимает, да руками разводит. Объяснил мне, недоумку, что у хозяина всё под контролем и заранее просчитано: даже если каждый третий бычок помрёт, и то выгодно. Как же – ни коровники строить не надо, ни корма впрок заготавливать. Не знаю, то ли я их пронял, то ли сами спохватились, но прислали потом на поле две машины сена. Думаю, передохли бы иначе все до последнего.

Я молчал, сражённый его неприкрытой душевной болью. Понимал, что все мои слова городского человека – ничто, в сравнении с его искренними переживаниями. А он, наверно, и не ждал от меня ничего, желая только выплеснуть наболевшее:

– Давай подъедем – сам посмотришь.

Мы приблизились к краю поля, вышли из машины и побрели по слежалому колючему насту. Проваливаясь, я ощущал, как жёсткая снежная корка режет, даже через брюки.

Заметив нас, бычки встревоженно замычали. Вблизи они действительно выглядели жалко: ввалившиеся бока, клочковатая грязная шерсть…

– Дальше не пойдём. Боятся они чужаков. Не верят людям, – тихо сказал Сергей, придерживая меня рукой.

И тут мы увидели, как к нам, покачиваясь на тонких ножках-прутиках, направился маленький тощий телёнок. Его миролюбивая любопытная мордашка смотрела на нас по-детски наивно и доверчиво.

Сергей украдкой протёр глаза тыльной стороной сжатой в кулак ладони. Увидев, что я заметил эту его слабость, отвернулся и пробормотал: «Пойдём, ветер тут в поле. Слезу вышибает…»

До кладбища ехали молча. На заброшенном погосте с трудом нашли могилу графа. Надгробная плита почти наполовину ушла в землю, но буквы на позеленевшем от времени камне ещё можно было разобрать.

– Вот так-то! Человека, почитай, больше ста лет нет, а люди помнят, что при нём всё по уму было. А ты говоришь, бизнес, – укоризненно сказал Сергей, хотя я не проронил ни слова.

Домой вернулся опустошённым. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, включил телевизор. Как специально, с экрана на меня снова обрушилась реклама мяса бычков породы Блэк Ангус. Я тут же нажал на красную кнопку и швырнул пульт на диван.

 

Ямм,

сентябрь 2019 г.

 

8719 знаков