***

Погожим майским утром два вполне по виду респектабельных господина вошли в ресторан «Эрмитаж». Оба господина были похожи друг на друга как родные братья: костюмы-тройки бежевого цвета, коричневые штиблеты, зеленые галстуки, бородки а-ля Генрих IV, серебряные цепочки от часов.

Метрдотель встретил посетителей радушной улыбкой, лично принял две одинаковые шляпы стиля братьев Боулер и трости черного дерева. Видимо, два господина были частыми и щедрыми посетителями этого уютного заведения.

Гости прошли за столик. С утра было малолюдно, поэтому к ним тут же подошел официант. Господа быстро сделали заказ, и, в ожидании блюд, продолжили разговор, начатый ими по дороге.

- …вот так, любезный Владимир Павлович. Думаю, вам будет интересна эта рукопись. Не угодно ли взглянуть-с? Знаю я, вы большой знаток русских древностей, да еще и умеете отличать поддельные манускрипты от истинных.

- Ну, разумеется, Александр Андреевич, хотя, думается мне, вы, сударь, весьма преувеличиваете мои скромные таланты. Я ведь, всего-то навсего простой учитель истории.

- Да оставьте скромничать. – Официант принес коньяк с закуской «а-ля Николя». – Жду вас на ближайшем моем четверге. Будет один очень интересный субъект-с. Полагаю, нам будет, о чем поговорить. И взглянуть на мое новое благоприобретение.

 

***

Коллежский асессор Владимир Павлович Адлерберг преподавал историю в гимназии не всегда. Окончив московский университет со степенью доктора истории, он поступил на действительную военную службу, а затем – в корпус жандармов, не прекращая, впрочем, научной работы. По образованию, частенько занимался он, штабс-ротмистр жандармов, русскими старообрядцами и сектантами, на чем, не изволите ли, съел собаку.

Настоящей страстью отставного штабс-ротмистра были древние рукописи, и для этой любви была очень давняя причина. Когда-то, в далеком теперь детстве, он гостил у своего любимого дедушки в поместье Малиновая Гряда, что живописно раскинулось на берегу глубокой, чистой и тихой реки Пьяна.

Дедушка Николай был доблестным гусаром, в сражении с турками под Рущуком он был тяжело ранен, потерял руку и глаз, хромал на правую ногу, но сохранил военную выправку и стать, а по праздникам надевал свой черный гусарский мундир, украшенный орденами Святого Георгия трех степеней.

Дедушка очень любил читать и пристрастил к этому занятию внука, кроме того, у старенького помещика была прекрасная коллекция древних рукописей, которую он еще при жизни завещал Владимиру.

- Смотри, внучек, - говорил дед, когда старый и малый уединялись в просторном, отделанном дубовыми панелями кабинете старого вояки, - русская земля полна тайн и загадок, и все они – здесь. – Тут он обводил взглядом полки и шкафы с бесчисленными манускриптами. – Все они здесь, но не все разгаданы, да и найдены не все. – Взгляд старика туманился, казалось, он уходит в какую-то свою, только ему ведомую страну.

Однажды Володя задремал в сгущавшихся свежих сумерках августа на обширной веранде, сидя в уютном кресле-качалке. Сквозь дрему он слышал, как разговаривали двое. Голос, принадлежавший деду говорил:

- Скорее всего, она хранится у рогожцев. В наших керженских скитах ее точно нет, Пашка Мельников не нашел, они бы не посмели от него утаить…

- А она точно существует? – второй голос был слегка надтреснутым и хрипловатым.

- Да. В «Лицевом своде» есть пометка царя Ивана, по которой можно понять, что «Быль Беловодья» реально существующая рукопись. Точнее – кодекс. Очень возможно, что она находилась в библиотеке царя, ныне, как ты знаешь, пропавшей. Легенды о рукописи сохраняются доныне у иргизских и рогожских, находились и таинственные манускрипты времен царя Михаила Романова, сто раз переписанные, в которых были туманные намеки на кодекс и искаженные цитаты. Признаться, я до сих пор не знаю, что тут подлинного, а что – подделки сулакадзевские…. – Дедушка вздохнул.

- Ладно, я постараюсь через доверенных агентов выведать у рогожских…С иргизскими будет сложней…С ними как с поморцами – никакого сладу, очень независимый народ. Рогожские, конечно, тоже…Палец в рот не клади, но помягче, подобрее…А те…Ой, что это я, заболтался…До встречи, Николай Волдемарович.

- Arrivederci! – Шаги человека с надтреснутым голосом стали удаляться. Владимир почему-то подумал тогда, что этот человек прихрамывает…

…Следующий день был ярким и солнечным. Голубизна неба, конечно, начинала седеть – природа готовилась ко сну, но перед сном была тепла и приветлива. «Звенящий август среднерусской красоты»…Эти слова почему-то вызвали у Володи странное чувство тоскливого покоя и надежды…

Дедушка и внук сидели на веранде. Старый гусар подремывал, казалось, видя сны наяву, он покуривал трубку, на столике перед ним стояли большая кружка черного горького кофе и полуштоф отличного французского коньяка.

- Дедушка, а что такое «Быль Беловодья». – Володя спросил просто так, просто пришло на ум.

Старик чуть оживился.

- Что, Володенька, слышал наш разговор? Я и сам тебе хотел об это рассказать, да боялся…Пойдем-ка в кабинет, поговорим.

- Понимаешь, Володя… - В кабинете было прохладно и легко дышалось. – Иногда мечта может превратиться в проклятье и начать преследовать тебя. И не потому, что мечта плоха. Она просто несбыточна…Как тебе объяснить…Раз в жизни, во сне, ты можешь услышать очень красивую мелодию, такую, что захватит тебя полностью, гармония ее пронзит тебя до глубины души, ты проживешь за несколько секунд сна целую и полную жизнь…Проснувшись, ты не сможешь вспомнить ни одного звука, но воспоминания о чувствах, вызванных приснившейся музыкой, пронесешь через всю жизнь. Ты будешь искать мелодию всю жизнь…Ты будешь гоняться за ней, но никогда не найдешь, ведь она тебе просто приснилась…Именно тебе. Этот фантазм будет преследовать тебя всю жизнь, наполняя ее надеждой и безнадежностью. Ты будешь жить поиском ее, подобно тому, как мы ищем дуновение свежего весеннего ветерка в открытую форточку посреди серых сумерек раннего марта. И не найдешь, ведь это сон…Он скроется от тебя, Володя. Ты подумаешь, что лучше бы не слышать никогда этой мелодии…Но подобная мысль причинит тебе сильную боль…Ты никогда, ни в каком созвучии не найдешь эту мелодию. Но будешь точно знать, что без нее твоя жизнь не обретет истинного смысла…. – По щекам деда скатились две мутные слезинки.

- Под Рущуком я был тяжело ранен. Меня выхаживала семья русских старообрядцев, переселившаяся в те места еще во времена царя Алексея. Почти все их давние родственники ушли в огонь, но этих удержала на этой земле мечта. Странная мечта, несбыточная мечта. Они жили ей. И от нее страдали, понимая, что она так близка, но…совершенно недостижима…

Дворовая девушка неслышно вошла в комнату, поставила на стол бутылку коньяку, блюдце с лимоном, поклонилась и ушла. Старый солдат смотрел внутрь себя, Володя замер – так его захватил рассказ дедушки…Он, казалось, увидел его совершенно другим человеком, подобным, наверное, ангелам…Настолько этот дедушка отличался от обычного, дремлющего на веранде, восседающего во главе стола за обедом…Этот дедушка был подобен пророку, сидящему, погрузившись в богомыслие на берегу прозрачной реки с песчаным дном…На дне сверкает перламутр раковин, в прохладной воде ходят красивые рыбы…

Володе почему-то пришел на ум этот образ…

- Эти добрые, искренние и сильные люди жили мечтой найти ту землю, в которой они будут счастливы жить простой жизнью и служить Богу. Это не страна Эльдорадо, символ алчного обогащения бесштанных идальго, хотя и их можно понять – когда есть нечего, будешь грезить о пирах. – Старый солдат отхлебнул коньяка и стал набивать трубку.

- Тогда я впервые и услыхал о «Были Беловодья». Добрые мои хозяева показали мне старую истертую рукопись, в которой говорилось, что негде хранится книга о том, как найти страну, в которой Бог пребывает со своим народом, где текут чистые воды, где нет болезней и горя, а утренние туманы над чистыми озерами приносят бодрящую свежесть. – Дед закурил. – Человек Божий бежит туда от соблазнов и треволнений мира, обретая покой. Когда придет конец времен, перед которым царь Развей развеет людей как прах, так, чтобы были среди них нестроения и смуты, все, любящие Бога должны бежать на Белые Воды…- Старик прервал рассказ, углубившись в себя.

- Дедушка, а дальше-то что? – Владимир был зачарован рассказом старика.

- А…Дальше, Володенька, я всю жизнь искал эту книгу…И так скучала моя душа по Белым Водам, что не высказать…Зря я, старый дурак, наверное, морочу тебе голову. Тебе вон в университет надо, да служить…Боюсь я, что разрушит «Быль Беловодья» твою жизнь, будешь за призраками гоняться всегда…

Это был их последний разговор. Вскоре Владимир уехал, а через месяц старый гусар навсегда упокоился внутри церковной ограды. Спустя годы Володя сидел на могиле деда, надгробный памятник которой был выполнен в виде стола со свечой и закрытой книгой на нем. Заглавие книги было вытеснено на переплете, обложка была пустой. Золотые буквы славянской вязью рассказывали в двух словах о «Были Беловодья» …

***

 

…Четверги у Александра Андреевича Оболенского были великолепны. Его домик в стиле провинциального классицизма был ничем не примечательным с фасада, но во двор вдавался обширнейший зимний сад, который по крупицам собирался в течение целых поколений. В нем были даже орхидеи, подаренные лордами Дадли, родственниками Джейн Грей, «королевы девяти дней». В этом-то саду и проходили четверги, больше напоминавшие заседания научных обществ.

Владимира Павловича, когда он вошел в зимний сад, стеклянные окна которого были открыты в этот вечерний час, никто не встретил. Вся публика, собравшись в кружок, была чем-то очень сильно увлечена.

Подошедши ближе, коллежский асессор увидел, что на лавочке, в кругу дам и кавалеров, сидит священник, в руках которого какой-то манускрипт. И бывший жандармский штабс-ротмистр сходу почувствовал, что его жизнь не будет прежней уже никогда. Более того, его жизнь и жизнь этого незнакомого священника связаны навсегда. Такое вот было наитие…

 

Владимиру Павловичу почему-то вспомнился августовский вечер в полудреме, дед, набивающий трубку…И его надгробие, сохраняющее память о были Беловодья – мечте старого солдата.

 

***

Андрей Владимиров, благочинный из Семеновского уезда Нижегородской губернии был человеком весьма незаурядным. Окончив семинарию и академию, он служил сначала флотским священником, а затем был направлен в Японию, под крыло архимандрита Николая Касаткина. Ревностный миссионер и блестящий проповедник, он не менее, чем проповедью, увлекался наукой, и эта страсть возникла у него, сына простого сельского дьячка, еще в семинарии. Следует, наверное, сказать, что учась в семинарии и академии, Андрей увлекался силовым спортом – гирями и борьбой. Проходя службу на флоте, в составе экипажа броненосного фрегата «Князь Пожарский», он продолжал упражняться с гирями, и на сие, вроде бы, совсем не подходящее духовному лицу занятие, совершенно спокойно смотрел весь экипаж, возглавляемый тогда славным капитаном второго ранга Владимиром Георгиевичем Басаргиным. Отец Андрей также освоил артиллерийское дело и судовождение, лихо владел эспадроном. Но настоящим его увлечением оставалась история, которую он изучал ненасытно, постоянно читая и перечитывая книги своей и офицерской библиотек. Понимая, что этих знаний ему будет недостаточно, батюшка решил для себя, при удобной возможности, заняться археографией, палеографией и лингвистикой, без чего, как он понимал, невозможно изучение истории как таковое. Шанс ему представился в весьма экзотическом виде. После трансатлантического перехода, оставившего могилы русских матросов в туманном Саутгемптоне, он подал в отставку с флота и был направлен в токийскую духовную миссию. Бог свел его не только с великим японским просветителем, но и с другим, не менее интересным человеком – Павлом Савабэ, бывшим ронином, философом и первым православным священником из японцев. Этот удивительный человек, избравший в отличие от своего беспокойного брата Сакамото, путь молитвы и созерцания, открыл отцу Андрею удивительный мир японских древностей. Достаточно быстро присоединив к своим латинскому, греческому, немецкому и английскому японский, отец Андрей начал изучать японские рукописи. Несколько лет работы он вспоминал всегда с огромным душевным трепетом, как погружение в волшебный мир давно ушедшего, но яркого и красивого прошлого неведомой страны, сотканной из лесов, туманов, лучей восходящего солнца, свежести цветущей сакуры, страхов и чаяний. Вспоминал он и уроки владения японскими мечами, которые давал ему отец Павел, великий мастер пути меча.

Вечерами они сидели в беседке, пили чай и беседовали.

- Отец Павел, - спрашивал отец Андрей, - вот ты воин, ты был синтоистским жрецом, теперь ты убежденный христианин. А как в твоей голове одно никак не противоречит другому? Вот хотелось бы знать.

- Понимаешь, отец Андрей, - с колоритным акцентом отвечал японец, - когда люди стремятся к истинной мудрости, благодать Божья ведет всех, но у каждого свой путь. У меня всегда было стремление обрести себя. Я постигал путь самурая – и не ощутил полноты, буси-до не знает ни полноты ни пустоты, ты ведь читал Фудзивару. Я изучал нашу философию, но и она – просто человеческое измышление, стремление расширить наш тесный островной мир и придать некоторый смысл страданиям. Я служил духам, совершая молитвы и жертвоприношения, но и это все – томление духа и суета. Пришло время, и я услышав проповедь отца Николая, начал изучать легенды и предания глубокой старины, рассказывавшие о древних христианах страны Ямато, об их страданиях за Христа. В какой-то момент меня озарило…Я понял, что Христос есть Истинный Бог. Ну, а мои прежние знания и умения стали инструментом моих трудов ради Христа. Как иначе найти общий язык в тех глубинных районах Японии, куда необходимо идти со Словом Божьим.

Отец Павел достал из сумки старинную рукопись, листы которой были богато украшены великолепными миниатюрами. Он что-то поискал глазами в тексте и положил лист перед отцом Андреем.

- Ну-ка, читай из «Хагакурэ». Вот здесь, вслух.

- «Хороший слуга тот, кто усердно и преданно служит своему господину. Это высшая степень служения. Если тебе довелось родиться в известной семье, чей род уходит корнями в прошлое, тебе нужно лишь неустанно думать о долге перед предками, а также посвятить свое тело и разум только одной цели – служению своему господину». – отец Андрей читал медленно, но весьма уверенно.

- Да, отче Павле… - поднял на японца глаза отец Андрей. – С этого и можно начинать проповедь. Да и образы меча вполне соотносятся со Священным Писанием.

- Или вот. – Еще один лист лег на стол перед русским священником.

- «Когда Накано Такуми умирал, возле него собрались все его родные и близкие. Он сказал: «Вы должны понять, что есть три качества безупречного слуги: решимость выполнить волю хозяина, смелость и готовность умереть»». Прекрасно!

Японец с непроницаемым лицом мелкими глоточками пил чай. Добрые вечера с великим человеком…Как их потом не хватало в глухой нижегородской глубинке…

Вернувшись из Японии, отец Андрей служил некоторое время в Москве и водил близкое знакомство с самим Елпидифором Барсовым, от которого и услышал впервые о «Были Беловодья», некоем мифе, фантазме, …легендарном кодексе из пропавшей библиотеки грозного царя.

А затем попросился батюшка в Нижегородскую епархию, где было место в селе Мухино, что в Семеновском уезде Нижегородчины. По прибытии в Нижегородскую духовную консисторию за указом, отец Андрей узнал, что быть ему еще и благочинным в этом отдаленном краю. Не обрадовало это отца Андрея, уж очень сильны были здесь старообрядцы, что сулило множество неприятностей «поповскому старосте».

 

***

-…господа, дамы, тише, пожалуйста. – Александр Андреевич дирижировал бокалом с шампанским, - отец Андрей, продолжайте.

Владимир Павлович подошел ближе к кружку и взял с подноса на столе бокал.

- …так вот, в прошлом году пишет мне чернораменский священник из моего благочиния, Степан Васильев, что в его селе раскольники распространяют какое-то сказание о царе Развее…

Бывший жандармский штабс-ротмистр замер. В голове немедленно пронеслись разговоры с дедом.

- …а как владыке Вениамину доложил, то получил указание с Семеновским земским исправником следствие учинить. И раскольников допрашивали, и крестьян, обыски проводили. Много чего они наговорили, только вот книги, которые мы нашли, ничего нового нам не дали. Отправили мы их в Консисторию, в Нижний, да и все.

- Я, признаться, уж и забыл об этой истории, но вот написал мне наш уважаемый Александр Андреевич, а мы с ним давние знакомцы, что приобрел некий манускрипт, где упоминается «царь Развей». И я, как оказался с оказией в Первопрестольной, и приехал к нему сюда. Есть, есть оказывается таковая легенда, записанная кем-то когда-то. Вот она, тут! – Священник приподнял руки, державшие манускрипт. Публика заахала.

- Тут и о мудреце Мамере есть, который, толкуя сны персидского царя, предрекает пришествие царя Развея и грядущие бедствия, после которых придет кончина этого мира и народится другой, в котором не будет болезней и печалей, и по всей земле которого потекут Белые Воды в чистых берегах. – В голосе отца Андрея звенел азарт кладоискателя, нашедшего сокровище.

- Простите, батюшка. – Владимир Павлович не утерпел. – А вы уверены, что рукопись подлинная?

Священник окинул коллежского асессора веселым и задумчивым взглядом.

- Владимир Павлович Адлерберг, преподаватель истории, - Владимир Павлович поклонился, - отец Андрей Владимиров, клирик Нижегородской епархии. – Священник встал и ответил поклоном, в котором ясно читалась японская школа этикета.

- Знаете, Владимир Павлович, думал я об этом. Конечно, были сомнения. Пергамент для подделки можно найти и старый, да зачистить, хотя ныне, при таком уровне техники, найдутся и следы такой работы. Но вот чернила отдавали мы с Александром Андреевичем химикам…Чистая работа XV столетия – вареные чернила из коры с железом, слишком хлопотный и дорогой сегодня труд. Да и приобрел Александр Андреевич рукопись у надежного человека, а тому привезли из Сибири.

…Владимир и отец Андрей медленно шли по вечерней Москве. Батюшка рассказывал о Японии, коллежский асессор, главным образом, внимательно его слушал…Что-то переспрашивал, уточняя для себя.

Так, за разговорами дошли.

- Ну что, Владимир Павлович, зайдем ко мне. Тут самовар, чай-сахар в любое время.

***

Пока ставился самовар, мужчины расположились в креслах. В воздухе витала некая недосказанность.

- А что, любезный Владимир Павлович, кажется мне, что хотите вы что-то спросить. – Батюшка задумчиво смотрел на коллежского асессора.

- Да, отец Андрей, есть такое дело. Разрешите?

- Отчего ж нет? Все, что в моих силах…

Владимир Павлович откашлялся и немного смущенно начал:

- Мой дед когда-то давно рассказывал мне о некой таинственной рукописи…

- О, не трудитесь далее…Вас интересует «Быль Беловодья», не так ли?

Коллежский асессор даже не удивился.

- Это древнее собрание рукописей, кодекс, авторство которого теряется в веках. Ссылка на него есть в «Лицевом своде», среди пометок Ивана Грозного, в библиотеке которого эти рукописи и хранились. Легенды о мудреце Мамере и царе Развее – часть этого кодекса, а то, что приобрел Александр Андреевич – один из первых этих сказаний списков, относящихся к XV веку. Кодекс написан скорописью, имеет удивительно стройную структуру, единство, снабжен удивительными иллюстрациями и картами. По сути, этот свод представляет собой пространный путеводитель…Вот только содержание его весьма странное. Во-первых, конечный пункт – страна Беловодье, никогда не существовавшая ни на одной карте. Расположена это страна за Байкалом, но даже на картах кодекса и в описаниях точной локализации места нет. Во-вторых, описание пути настолько удивительно, что превосходит любое воображение. И в-третьих, язык описаний настолько красив и поэтичен, что остается только удивляться, как было возможно написать такое в столь глубокую старину. Сравнить поэтику текстов тут можно только с древними акафистами и воскресными песнопениями Окотоиха.

Принесли небольшой самовар. Батюшка разлил по чашкам какой-то особый чай.

- Пейте, Владимир Павлович, это любимый чай отца Павла Савабэ, называется «драгоценная роса».

- Отец Андрей, вы рассказываете так, словно видели собственными глазами сей загадочный манускрипт. – Владимир Павлович благодушно отхлебывал ароматную горячую жидкость.

- Конечно, видел. – Голос отца Андрея был спокоен.

- Как? – Не поверил ушам коллежский асессор. Настолько просто и буднично прозвучал ответ священника на вопрос, который мучил всю жизнь героического деда…Как гром среди ясного неба…

- Скажу больше. Этот кодекс сейчас здесь, в этой комнате. Я не все сдал в Консисторию после следствия в Чернораменской пустыни. Те книги, которые я сдал, были сожжены с разрешения губернского правления по приказу епископа Вениамина.

 

***

…Два человека вышли на большую поляну посреди глухой тайги. Видимо, здесь когда-то прошел большой пал, на месте которого росли чахлые кустарники и хлюпало под ногами небольшое болотце, образовавшееся от нескольких родничков. Было нереально тихо, лес, напоминав светлый и чистый храм, радовал глаз оттенками зеленого.

- …что ж, Владимир Павлович, судя по путеводителю мы скоро дойдем до места их поселения. Там поедим, передохнем несколько дней, да дальше двинемся. – Голос отца Андрея был усталым. Они действительно очень вымотались в своем нескончаемом паломничестве к Белым Водам. Теперь, когда мечта многих поколений русских людей была так близко, решительность дойти только крепла в душах двух пилигримов, повторявших путь своих далеких предков.

…До поселка, находившегося на каменистых берегах небольшой речки и состоявшего из нескольких треугольных палаток добрались через двое суток. Тунгусы приняли пришельцев радушно и сразу усадили обедать. Сытный хунгэл и травяной чай сделали свое дело, и уже через час путешественники спали сном праведников. Проснулись они уже поздним вечером. Было тихо, посреди поселка горел костер, отсветы которого отражались в сгущающихся сумерках. Путешественники присели на обрубок дерева, поближе к костру. Сидели они молча и смотрели в огонь, уставшие от долгой дороги.

Через час к костру вышел шаман. Владимир Павлович и отец Андрей переглянулись и встали, чтобы уйти. Но шаман сделал останавливающий жест рукой. Путешественники все-таки отошли от костра. Шаман начал обряд, постепенно все более разгорячаясь, ритуальное пение перерастало в крик. В какой-то момент шаману ответил короткий и резкий трубный рев. Шаман мгновенно замер. Путешественники тоже стояли не шелохнувшись. Из темноты к ярко пылающему костру двигалась огромная живая гора. Из темноты показался мамонт…

- Значит, правда, отец Андрей, в рукописи-то…- Владимир Павлович, потрясенный, еле слышно шептал.

- Да, и это значит, что мы правильно идем… - Прошептал в ответ священник.

Но на этом сюрпризы не кончились. Присмотревшись, путешественники в колеблющемся свете пламени увидели странное человеческое существо. Лицо, словно вырубленное из камня, огромные надбровные дуги, скошенный, низкий и покатый лоб, мощная нижняя челюсть. Человек был низкорослым, неправдоподобно широкоплечим. В огромной правой руке сжимал грубо сделанный каменный топор. Несмотря на грозный, звероподобный вид, в этом существе было что-то робкое, даже беззащитное. Как и в его могучем спутнике…Они были просто тенями прошлого, которым не было места в этом мире. Их мир безвозвратно ушел…

…Шаман поклонился зверю и человеку. Они стали удаляться, медленно, но верно, уходя в небытие ночи. Путешественники почувствовали какую-то неизбывную тоску, особенно, когда мамонт снова затрубил. Словно прощаясь. Все в точности, как было описано безвестным пилигримом в «Были Беловодья» …

 

***

«…путь туда труден и тернист. Человек, вышедший в дорогу, не должен оглядываться назад, ибо он уже не вернется туда, где ступил по этой дороге первый шаг. Он будет идти, если крепок сердцем, и верить в свой путь, не зная, дойдет ли он. Он оставит позади себя свои земные помыслы и пристрастия, пройдет множество местностей и народов. Он встретит тьмы опасностей, и горек будет его хлеб. В дороге он забудет имя свое и звание свое, и воспоминания детства больше на придут на сердце его. Он забудет родителей своих и братьев своих, он забудет всё и всех, а память о нем сотрется из среды людей. Он увидит места, где люди приветствуют древнего зверя и человека, которого бережет этот зверь. Он увидит пустые города, наказанные Богом за кровавые кумирни, в которых крылатые быки служат мертвым древним демонам. Он увидит и опустевшие храмы, покой которых охраняют могилы воинов Христовых, ушедших сюда от сжирающего плоть пламени. Если дойдет он, то остановится и воткнет посох свой в землю. И увидит, как текут в призрачных туманах животворящие Белые Воды, и как единорог на заре, играя, славит Бога, и как лев резвится в изумрудных долинах. И услышит дивный звон колоколов белокаменных храмов…

Он не будет вспоминать о прошлом своем, ибо прошло уже, и не вернется, а теперь все новое…

И увидит он, как праведники ходят в любви Божьей. И воссияет в душе его свет невечерний, и радость его никто не отнимет у него вовеки…».

***

Отец Андрей и Владимир Павлович сидели на склоне сопки. Костер уютно потрескивал, сгущались сумерки. Оба молча смотрели в даль, на хранящий свои тайны восток, окутанный облаками и туманами.

В руках священник держал старинную книгу.

Отсвет костра позволял прочитать ее заглавие, загорающееся и гаснущее в игре согревающего огня.