Ольга Коршунова

Рядовое задание

Планёрка в редакции газеты «Рубежи» шла в привычном русле. Традиционно материалы, печатавшиеся в «Рубежах», в подавляющем большинстве представляли из себя репортажи с места событий, а также деловые, весьма лаконичные интервью с героями рубрик.

- Ой, опять одна скукота, – не удержавшись, шепнула репортёр Ольга Генина сидящей рядом сотруднице Рите. Ей только что было предписано осветить жилищные проблемы, поставленные в повестку дня намеченной на послезавтра очередной сессии Собрания Представителей.

К сожалению, произнесённая фраза прозвучала, по всей видимости, недостаточно тихо, и общий смысл её дошёл до ушей редактора. Тот запнулся на полуслове.

- А вам, Ольга Николаевна, дополнительное задание. Чтобы скучно не казалось, – строго произнёс тоном, подразумевающим в подтексте: «Ну, ты допрыгаешься у меня!». – Как известно, приближается очередной юбилей Победы, и мы не имеем права обойти вниманием эту тему. Правильно говорю?

- Конечно, – кивнула головой Ольга, пытаясь внутренне собраться, – только хотелось бы как-то неформально подойти.

- Это как же, по вашему мнению?

- Ну, может быть, не расспрашивать опять одних и тех же, о которых уже и в музее материалы есть, и газетные материалы давались.

- И что с того? Зато здесь с гарантией получится хороший, «крепкий» материал. Не надо в работе полагаться на авось, – редактор жёстко свёл брови на переносице.

- Но, Кирилл Дмитриевич, поймите: среди ветеранов есть много таких, которые просто не умеют, да и не считают нужным выставлять себя в парадном виде, бравировать былыми заслугами. Но это же вовсе не значит, что о них нечего написать. Предположим, и не воевал даже такой человек, а трудился в тылу, но что стоил фронт без тыла? Там тоже настоящий подвиг совершался.

- А что же Вас в этом плане останавливает, любезная Ольга Николаевна?! – с несколько наигранным пафосом в голосе воскликнул редактор. – Сделайте одолжение, подготовьте такой материал, и мы его немедленно поместим в номер. Вот, пожалуйста, возьмите списки ветеранов войны и трудового фронта, – он порылся в стопке бумаг, лежащих перед ним на столе, и выудил несколько листков. Ольга, не ожидавшая такого напора, слегка растерянно протянула руку за списками.

- Выбирайте первую попавшуюся, неизвестную Вам фамилию, созванивайтесь и отправляйтесь на встречу. Для такого опытного журналиста, как Вы, задание вполне рядовое, но, надеюсь, что у Вас получится просто гениальная статья. Оправдайте же свою фамилию…

Ольга так и не поняла, чего в голосе редактора прозвучало больше: то ли сарказма, то ли задетого личного самолюбия. Настроение её, однако, при этом осело, как жухлый апрельский снег на пригреве солнца…

- Ну, тебе, как всегда, больше всех надо, – сочувственно посмотрела на неё Ритка, когда они вернулись в свою комнату. – Во завёлся сегодня наш-то! Давно его таким не видала. Теперь тебе и впрямь без по-настоящему гениальной статьи не стоит являться пред его ясные оченьки.

- А что, разве я не права? Глянь, перечень какой длинный. Сколько уж лет со времени Победы прошло, а о многих ли из этого списка хоть разочек кто-нибудь неформально доброе слово замолвил? Не по обязанности, как это обычно водится, не оптом обо всех сразу, а вот о нём – лично. У меня, к примеру, тоже дед воевал. С двумя орденами да кучей медалей с войны вернулся. И ранен был, и контужен. Но ведь ни разу никто не приехал из газеты и не попросил его поделиться воспоминаниями. Вот только, как собирались роднёй в праздник, так и вспоминали между собой. А теперь, увы, нет больше деданьки нашего геройского, умер. И всё, что мог бы рассказать, с собой унёс.

- А ты что ж не записала?

- Да я тогда маленькой была. Не то, чтобы записать, – и не запомнила даже ничего толком.

Она вздохнула, будто почувствовала вину перед дедом, о котором сохранилось в памяти совсем мало воспоминаний. Дед, живя в деревне, вечно возился по хозяйству. Таким он больше и запомнился – непоседливым, хлопотливым, дотошно делавшим всё, за что ни брался. Да и не любил он вспоминать о войне, если на то пошло. Видно, тяжёлое это дело – бередить в памяти так и не затянувшиеся от времени раны…

- Ну, и к кому же направишь стопы свои? – заглянула в списки через Ольгино плечо Рита.

- Да вот, возьму сейчас и наугад позвоню кому-нибудь. До кого первого дозвонюсь, к тому и пойду, – стряхнув с себя задумчивость, решительно сказала Ольга и, не глядя, ткнула пальцем в развёрнутый посередине список. – Так… Прихожаева Вера Ивановна… Ветеран трудового фронта…

В трубке раздалось несколько длинных гудков прежде, чем слабовато, будто издалека, донёсся старческий женский голос: – Слушаю Вас…

- Вера Ивановна?

- Да…

- Это Вас беспокоят из редакции газеты «Рубежи».

- Откуда? Простите, я плоховато слышу…

- Газета «Рубежи». Знаете такую?

- Да я уж и не читаю… А что Вы хотите?

- Вера Ивановна. Я журналист газеты Генина Ольга Николаевна. Вы ведь ветеран трудового фронта, правильно?

- Да…

- Мне бы очень хотелось встретиться с Вами, побеседовать, написать статью о том, как Вы и Ваше поколение жили в то тяжёлое военное время. Расскажите нам, пожалуйста, поделитесь своими воспоминаниями.

- Ой, да что ж я-то? Ничего такого и не делала, чтоб в газете печатать… Может, о ком другом напишете? Какая из меня героиня? Уж и памяти нет. И рассказывать не умею. Нет, не смогу… Не надо.

- Да Вы не бойтесь. Мы просто побеседуем, а я потом сама с Ваших слов напишу статью. Всё у нас получится, я уверена. Ведь есть же что вспомнить! Такое разве забывается?

На том конце провода немного помолчали.

- Это да. Захочешь забыть, да не получится….

- Так я зайду к Вам часов в одиннадцать? Давайте уточним адрес…

* * *

Квартира оказалась на последнем, пятом этаже. Слегка запыхавшись, нажала на кнопку звонка. Звякнул ключ в замке, и дверь приоткрылась. В коридоре квартиры стояла пожилая женщина – маленькая, худенькая, даже какая-то щупленькая на вид. Женщина улыбнулась чуть растерянно, смущённо, не зная, куда деть руки.

- Здравствуйте. Это я Вам звонила. Меня зовут Ольгой Николаевной.

- Проходите, раз пришли. Не знаю вот только, куда Вас лучше пригласить, – замялась старушка, теряясь, как видно, в непривычной для неё ситуации.

- Лучше туда, где есть стол, чтобы мне удобней было кое-что записать. Можно и на кухне посидеть. Просто поговорим с Вами.

Они прошли на чистенькую, неплохо оборудованную кухню.

- Хорошо у Вас, – сказала, оглядевшись, Ольга. – Дети, наверно, помогают, заботятся.

- С сыном живу, – подтвердила старушка. – Он тут за порядком следит.

Ольга исподволь рассматривала собеседницу, о чьей судьбе ей сейчас предстояло узнать. Одета та была по-домашнему, скромненько, во фланелевый халатик и чистенький передник. Лицо оплетено сеткой морщин. Глаза – цвета поздних, подвыцветших незабудок, с некоторым налётом напряжённости и усталости – той усталости, что не от трудов, а от груза прожитых лет. Седые, реденькие волосы заплетены в косичку, закреплённую вокруг головы шпильками. Исходило от неё ощущение старческой немощи, болезненности, слабости.

«Угораздило ж меня к ней напроситься! Поди-ка, и вспомнить ничего не сможет», – невольно пожалела о своём порыве Ольга. Вслух, однако, сказала:

- Расскажите о себе, Вера Ивановна: сколько лет Вам было к началу войны, где жили, что за семья у вас была…

- С 1924 года я. В деревне родилась, а потом, как сгорел наш дом, пришлось в Пензу перебраться к отцовой сестре, тётке моей. Кроме неё, и родни у нас больше не оказалось.

- А семья большая была?

- Да нет. По тем временам не особо большая – четверо всего. Из детей – я да старший мой брат Павел. Выделила тётка нам одну комнатушку, там и жили. Тесно, а куда деваться? Родители оба на велозавод устроились работать. Я в сорок первом в десятый класс как раз перешла. Двадцать первого июня, как помню, в школах по всему городу выпускные вечера были. Мы с девчонками пошли, конечно, поглядеть. Интересно же. На другой-то год сами должны были выпускаться… В ту ночь гуляли допоздна, поспать удалось совсем немножко, а днём объявили – война… Так я и не окончила десятый класс…

- Из вашей семьи кто-нибудь воевал?

- Брат. Паша…

- Вернулся?

- Нет... Без вести пропал в сорок четвёртом, – не удержалась от вздоха Вера Ивановна. – Всего несколько писем с фронта и пришло. Как же мы их ждали! Как перечитывали! Наизусть каждое помнила. А потом вдруг перестал писать. Ждали, ждали, а вместо письма – извещение, что без вести…

- Так ничего и не узнали потом о его судьбе?

- Нет, – старушка грустно вздохнула, уголки её губ задрожали, ещё глубже утонув в морщинах. Ольга, испугавшись, что тяжёлые воспоминания слишком расстроят собеседницу, постаралась увести разговор от опасной темы:

- А Вы где работали во время войны? Ведь звание «Ветерана», как я понимаю, просто так не даётся.

- А много где, – Вера Ивановна, похоже, сумела взять себя в руки и заговорила спокойнее. – Окопы противотанковые рыли. Это примерно там, где ТЭЦ. Потом ещё площадки под зенитки готовили. Пилили деревья вручную. Никаких бензопил не было.

- И ведь, наверно, женщины, в основном?

- Да, почитай что, одни женщины. Целый день либо с лопатой, либо с пилой иль топором. Наломаешься за день – одна мысль в голове: упасть бы хоть где да поспать. Руки в кровь сдирали с непривычки. И ни одежонки, ни обувки подходящей не имели. С едой тоже туго приходилось. На таких тяжёлых работах мяса бы, а нам – хорошо, если раз в день какой-нибудь похлёбки горячей дадут, а то и кто чем перебивались.

Потом ещё много на сельхозработы ездили. Да не на день – на срок. На полевом стане жили без всяких удобств. И пололи, и картошку аж до самых морозов копали, и снопы даже вязать приходилось. Всему научились, даром что городскими были. А уж с осени на завод пошла. В то время в Пензе много эвакуированных расселяли. Даже к нам в комнату троих подселили.

- Да куда же столько народу – в одну комнату?

- А вот так. Куда деваться? Людям тоже надо было где-то жить. Один из них, правда, потом на фронт ушёл.

- Беженцы, что ли?

- Нет, из Ленинграда военный завод эвакуировался, и людей, кто на нём работал, – вместе с ним. Вот жилец-то наш и устроил меня на тот самый завод.

Росточком-то маленькая, так меня поначалу к настольному токарному станку прикрепили. Детали для мин вытачивала. Страшно было! Всё казалось: вдруг что не так сделаю, мина и взорвётся не там, где надо, своих, чего доброго, покалечит. А потом ничего, приноровилась. Норму всегда выполняла, хоть и работала по 12 часов. Вот такие у нас смены были. Потом я ещё и на других станках обучилась: шлифовальном, револьверном, фрезерном.

- Ну, вот! А ещё скромничали! Да Вы ж специалист – каких поискать! – на все руки мастер! – с невольным восхищением воскликнула Ольга. Старушке это явно польстило. Она даже улыбнулась.

- А выходные у вас были? Праздники отмечали?

- Да какие же в войну выходные? – искренне удивилась Вера Ивановна, словно сотрудница газеты задала ей до странности наивный вопрос. – На фронте ведь воевали без выходных, вот и нам надо было армию снабжать каждый день. Да и праздники – тоже часто возле станка. К праздникам, наоборот, повышенные обязательства брали. И ведь никто не заставлял. Сами старались. Для фронта, чтобы своим помочь…

- Голодно было?

- Голодно. Работающим, правда, по 700 граммов хлеба в день полагалось, а иждивенцам – только по 300. Бывало, в столовой давали щи со свекольной ботвой да крапивой, хлеб и вместо чая – отвар из пережжённого хлеба. Он только с виду походил на чай. А ведь и кружек, помню, не было. Так нам тот «чаёк» наливали прямо в алюминиевые миски, и мы его ложками черпали… Но хуже всего становилось зимой. Дров-то ведь никаких не давали.

- Зимой и без дров?! Да как же?..

- Ой, лучше и не вспоминать…

- Вера Ивановна, а день Победы помните?

- Помню. Часа в четыре утра радио вдруг заговорило. Я к тому времени уже в механическом техникуме училась. Объявление увидела, что набирают без экзаменов после девятого класса, и поступила. А завод, где работала, после освобождения Ленинграда, это уж в 1943 году, вернулся на прежнее место. Так вот, про день Победы-то… Обычно так рано радио ещё не включали, а тут вдруг – сообщение. И всё – уж какой там сон! Такое началось… И смеются все кругом, и плачут. И мы тоже – и смеёмся, и плачем. Пашенька-то наш сгинул… Вот так… А я Вам сейчас его карточку покажу. Храню...

Вера Ивановна встала, чтобы сходить в комнату, шагнула, да вдруг покачнуло её в сторону. Ольгу как подбросило.

- Ой, осторожно! Давайте я Вас провожу.

- Вот видите, какая я старая. Совсем плохая. Ноги уж не держат, – словно извиняясь, смущённо покачала головой Вера Ивановна.

- Да совсем и не старая, – попыталась успокоить её гостья. – Вон Вы какая молодчина: всё помните, будто вчера было. А Вы тут одна живёте или с кем-то из родных?

- Так с сыном же и его семьёй.

- Ой, и правда, Вы ж мне об этом уже говорили. Не бросает, значит, Вас сын. Молодец! А то сейчас всё больше дети стараются отдельно от родителей жить.

- Да уж и не знаю, что лучше-то… – покачала вдруг головой Вера Ивановна. – Ведь что сын-то мне преподнёс: женился несколько лет назад. А жену взял – на двадцать лет моложе.

- Так не старше же!

- Но всё-таки такая разница… У меня уж от дочки внуку шестнадцать лет, а у этих Настеньке четыре годика всего.

- Но это же замечательно, что в семье ещё ребёнок появился!

- Ой, да сноха её разве воспитает? Грубая такая, кричит всё время на неё. Уж так девочку жалко, так жалко. А чуть что, и на меня тоже кричит. Идите, говорит, в свою комнату, и сидите там… Пришла, в чём была, – в одной маечке да юбочке, а теперь все шкафы только её одеждой да обувью забиты. Вот поглядите. А мне только одну полочку выделили, да и то высоко – еле достаю… Умереть бы хоть, что ль, скорей…

Тут старушка вдруг судорожно вздохнула, словно что-то из глубины подкатило к самому горлу, и, не в силах более сдерживаться, Вера Ивановна всхлипнула, личико её сморщилось. С трудом сдерживаемые слёзы, казалось, подступили уже к самому краю её терпения и готовы были вот-вот перелиться через край. Видно, впрямь наболело. Плечики сгорбились, будто стержень внутри обмяк, погнулся.

Ольга невольно обняла её, погладила по напрягшейся спине.

- Вера Ивановна, миленькая. Ну, что Вы? Не надо. Не стоит она Ваших слёз. Бог ей судья. Люди живут, не думая о том, что будет впереди. А Вы такая добрая! Кто ж, кроме Вас, тут внучку добру научит? Настеньке очень нужен рядом такой человек, как Вы.

- Меня вот дочь зовёт к себе жить. Квартира у них трёхкомнатная, мне там комнату предлагает, – судорожно вздохнув, произнесла старушка. Она уже немножко успокоилась.

- Ну, вот видите, можно же и по-другому устроиться! Не захотите с этой нахалкой жить, так и уйдёте.

- Нет уж, – чуть подумав, твёрдо сказала Вера Ивановна. – Тут мой дом. Чего это я из него бегать должна?..

 

Домой Ольга шла со странным чувством раздвоенности. Апрельский день был каким-то по-весеннему ликующим: небо синее-синее, облака белые-белые, а в небе высоко, горделиво (совсем не так, как зимой, – еле-еле ползком по макушкам сосен) – ослепительное, настраивающее на праздник солнце. А праздника в душе почему-то не ощущалось...