Жизнь дается один раз, глупо тратить ее на общепринятые ценности и обыденные желания. Конечно, эта позиция не для всех. В моем случае судьба дала возможность не думать о хлебе насущном, и я обратил свой взор к вещам более захватывающим. Мир. Скорость. Музыка. Женское тело. История Творения. Власть. Список неисчерпаем.

Я не помню всех мест, в которых побывал. Но поверьте, среди них не было избитых маршрутов или публичных экскурсий. Я прочел всего Достоевского в рукописях, и смысл некоторых его мыслей для меня значительно изменился. (кстати, не правда, что у гениев отвратный почерк) Я первым входил в веками замурованные двери, я видел реликвии, которые ради меня были извлечены из саркофагов и рассыпались в прах после первого взгляда. Я мочился в сортирах сверхсекретных стратегических объектов не одной страны. И знаете, что? Я не помню половины этих мест и вещей. Вывод прост: есть обратная сторона совершенства. Пресыщенность. Каюсь, я не сразу додумался. Мне показалось, что я банально переел, и лишь стоит опорожнить желудок... наивность молодости! В полчаса я все бросил, уехал в Кущевку к лопухам и колодцу. Пол года ловил рыбу в реке, которой там называют болото. Грязь, комары и изба под гнилой мокнущей соломой сотворили чудо. Еще не прочно, не осознанно, еще только чутьем я нащупал ответ. И вернулся.

Я начал работать. В общепринятом смысле, пять дней в неделю и за нелепого размера регулярное жалование. Поверьте, это изысканное удовольствие. Теперь у меня есть начальник, наивнейшее ничтожество, не устающее забавлять меня.

- Арсений, зайдите. У меня к вам ряд несложных вопросов. (Это мне)

В самом деле, при мне на сложные вопросы его сознание не решилось ни разу.

Я маркетолог. Предвидя возможное недоумение, отвечу: рекомендации я купил. К слову, они стоили мне двухгодичной зарплаты, а в этом мире она считается немаленькой. Ничего по сути не смысля в этой области, я имею серьезные достижения и считаюсь одним из лучших среди немногих профессионалов. Большинство из них честно отмотали пару Гарвардов от звонка до звонка. Я не гений. Рецепт успеха – открытые глаза и чувство границ допустимого риска. До недавнего времени оно ни разу мне не изменило.

- Да, господин Сырков, минуту.

Я закончил проверять свой отчет и отправился к патрону.

Если создалось ощущение, что я решил отдать дань социальной справедливости, - это нонсенс. Вскрываемся, как говорится. Я всего лишь разрушил совершенство своего существования, и неистовый пьяный вкус жизни вернулся ко мне.

Я постучал и вошел в кабинет.

Упомянутый начальник, в узких кругах известный под именем Палываныч, сверкал полированными туфлями, водруженными на полировку рабочего стола, и украдкой любовался их отражением. Рядом красовался японский меч, ранее мной не замеченный. Очевидно, новинка демонстрировалась с расчетом на мое восхищение. Не знаю, откуда, но у меня здесь репутация знатока и ценителя. Кое-что я действительно повидал, и потому, чтоб не разочаровать патрона, почел за лучшее меч вообще не заметить:

- В моем отчете…

Он требовательно взглянул на меч и прервал меня:

- Вы не явились в пятницу. Если память мне не изменяет.

- Нелепейшая ситуация. В четверг вечером потянул связки на корте. Прекрасная вещь... Это «Синто»? – обреченно-грубо польстил я настольной безделушке.

Он расслабился, потянулся и украдкой взглянул в паспорт изделия.

- «Гэндайто». Семнадцатый век.

Я безупречно сдержал приступ смеха, и, чтоб не рисковать достигнутым результатом, немедленно перешел к обсуждению отчета.

Когда я закончил и направился к выходу, господин Сырков подозрительнейше заметил:

- А вы совсем не хромаете. Как вам это удается?

Я вышел. Ответ был, но господину Сыркову он бы не понравился. Я не мог хромать, потому что не был на корте, и посему никаких связок не тянул. Хромать притворно я не умею. В четверг вечером, сразу после трудового дня, я вылетел в Конго, в Катангу. Это касается сферы моих личных экономических интересов: присмотрел в сети танталовый рудник. Десятичасовой перелет туда и обратно с дозаправкой в Париже. К тому же я новичок в сырьевой области, так что за два дня никак не смог бы обернуться.

Это, безусловно, исключение. Я безупречный сотрудник, и беспричинных прогулов на моем счету нет. Для отдыха в выходные предпочитаю старушку Европу. Во-первых, я банально люблю ее, а во-вторых – меньше форсмажоров. Всегда успеваешь вернуться к понедельнику. Помимо этого сейчас у меня период относительной оседлости. Я респектабельный мужчина чуть меньше сорока. Я ни за чем не гонюсь, на сей раз моя страсть доступна, тривиальна и легкоутолима. Женщина.

Первый вывод, который я сделал на этом поприще, состоит в том, что самый поверхностный любитель здесь обречен на успех. При наличии неких дополнительных средств. И, прошу заметить, средств отнюдь не материальных! Задумайтесь: вывод следует из простейших арифметических соображений!

В юности я предпочитал профессионалок высшей пробы. Сколько Афродит утоляло мое одиночество! Приблизительно после первой сотни меня посетило назойливое чувство дежавю. Собственно, процесс не потерял для меня своей прелести, но в первые секунды удовлетворенности я понимал: все это уже было. Я стал заложником своего наваждения. Мне казалось, израильтянка Этель меня обманывает, она – Камилла из Аризоны. Я взял себя в руки и привык к этому. В конце концов, секс – не единственное удовольствие в жизни. Все изменила благословенная Кущевская рыбалка, и вы вряд ли поймете степень моего облегчения.

Я сделал верный вывод. Запомните, женщина приобретает лицо, когда перестает быть совершенной. Какие глубины обнажились перед моим неискушенным, почти девственным взором при помощи обычнейших простушек! Впоследствии я, правда, все же отошел от преклонения перед простыми формами.

С годами во мне созрела абсолютная формула женской прелести: красота на грани совершенства с обязательным очевидным изъяном. Надеюсь, вы не содрогнулись в ожидании подробностей моих извращений. Их не будет. Берусь утверждать, что каждая в общем смысле красивая женщина соответствует этой формуле, если она не профессионалка. Профессионалка, впрочем, соответствует тоже, с той лишь разницей, что ее изъяна нам не раскопать.

Но хватит теории.

- Чем мы сегодня займемся? – спросила Конфетка, потянулась и надула губки на всякий случай.

- Для начала позавтракаем.

- А где?

- Где-нибудь неподалеку. Рядом с тобой я всегда голоден…

- Муррр…

Светлана была совершенно рыжей и такой белокожей, что светилась на черных простынях. Ее овальное бедро и глубокий изгиб талии заставили меня засомневаться… и все же я остался непреклонен:

- Нет, сначала позавтракаем.

Она перекатилась на живот и поболтала ногами:

- Мне чизкейк.

- Оденься, и мы обсудим меню по дороге.

Раскомандовался тут.

Я поднял с пола и передал ей платье.

- Ах так?! Ты попал! В таком случае мне ДВА чизкейка, шарик мороженого и бутылку Клико.

- А мне омлет со шпинатом и шампиньонами и фуагра.

- Клянусь, ты вчера вычитал это из журнала.

- Что?

- Ну вот это самое. Фуагру.

- Точно. Пойдем, попробуем.

В кафе неподалеку работала Калипсо. Ее звали Марина, у нее были глаза цвета южного моря. Она внимательно оглядела Светлану и одобрительно мне кивнула.

- Вы готовы сделать заказ?

- Фуагра, - выпалила Светлана.

- Что в качестве гарнира?

- Артишоки под соусом бешамель.

- Чизкейк. – добавил я, не отрываясь от карты вин.

Светлана прыснула.

- И огромную порцию мороженого. – строго сказал я.

- Я пошутила. – наклоняясь к столу, умоляюще пропищала Света.

- Простите. Два чизкейка. – я угрожающе перевернул страницу и начал просмотр раздела шампанских вин.

- Девушка, я это есть не буду, - зловеще предупредила Света.

- Вы передумали?

- Прости, я на секунду.

Оставив барышень вниманию друг друга, я выбрался из-за стола освежиться. Долго ждать не пришлось, через минуту появилась Калипсо, со спины обхватила меня за бедра и хрипло сказала.

- Ну надо же, у малыша появился вкус.

Мы поцеловались через плечо. Ее глаза в который раз убедили меня, что пламя бывает зеленым.

Я коснулся губами ее уха и прошептал ей… скажем, одну фразу.

Она улыбнулась, сжала мою ладонь и прошептала:

- Я хотела бы на это посмотреть.

Я поцеловал мочку ее уха и вернулся к Конфетке.

- Мне официантка жутко не понравилась, - заявила Светлана и настойчиво взглянула мне в глаза.

К одиннадцати мне на работу, а я никогда не опаздываю. Кстати, это место свободно от моих притязаний (я имею ввиду женский пол). По двум причинам: обычно я не сплю там, где ем и просто из-за отсутствия вариантов. В чем действительно преуспел господин Сырков, так это в грамотном подборе персонала. Доказательством может служить моя персона. А следствием этого является крайняя внешняя непривлекательность моих сотрудниц. Есть, однако, одинокое исключение (лишь подтверждающее правило!). Оно, правда, принадлежит патрону, а мне – только в исключительнейших случаях. Это вносит головокружительную остроту в наше общение. Его «личный помощник», он так ее называет. Просто говоря, она помогает патрону создавать видимость искусного руководства, между тем являясь фактическим руководителем всего нашего предприятия. При этом она так умна, что о таком положении дел в фирме знают только два человека. Думаете, она и господин Сырков? Нет. Она и я.

Ее зовут Наташенька. Она саркастичная язва безупречно светского вида с потрясающей красоты ступнями, о чем знают на сей раз по меньшей мере три человека, включая ее саму.

- Здравствуйте, Арсений. Палываныч планирует вылет в Прагу для переговоров. Завтра в два часа дня. Обсуждается Ваше участие.

- Из ваших рук я приму любую судьбу.

- Перестаньте. Откровенно говоря, я не думаю, что это необходимо. Заочно все решения приняты, мы не ожидаем сюрпризов. Нужен только факт наличия первых лиц. В это время здесь нам с вами будет, чем заняться. Рассмотрим тот же Казахстан, он побеспокоит нас довольно скоро. Хотя, если Вы хотите увидеть Прагу…

- Ну что вы, Наташенька. Я позавчера оттуда.

Она насмешливо улыбнулась. Я не шутил.

- К тому же наш с вами Казахстан – это единственное, что меня сейчас интересует. – добавил я, и тоже не покривил душой.

Наши «рабочие» встречи проходили исключительно на территории патрона. Мы отнюдь не стремились разделить сомнительную роскошь его кабинета, просто это было единственное место, которое не просматривалось камерами, в изобилии развешанными по всей фирме. Свободный доступ посредством электронного пропуска туда имели Сам и Наташа. В последний раз мы смели со стола стопку бумаг, пресс-папье, часы и его драгоценный меч. Окончания нашей встречи ему вместе с подставкой пришлось подождать в корзине для мусора.

Босиком, в накинутой на плечи моей рубашке, Наташа подошла и вынула меч из корзины. Ножны обнажили клинок. Она поднесла его к глазам, в полумраке пытаясь разглядеть клеймо мастера. Всполохи клинка отразились в ее зрачках, они засветились нечеловечески. В ее руках меч стал прекрасен. Уверен, увидев эту картину, мастер понял бы, что жил не зря. Вмиг забыв о своей игрушке, она оставила меч и хитро улыбнулась:

- Сейчас что-то покажу.

Не задумываясь, она набрала код на сейфе патрона и достала продолговатый темный футляр. Раскрыла и показала мне:

- Смотри. Это он для своей благоверной.

Обнаженная в браслете. Ну да, это были бриллианты. Весьма средненькой чистоты. Они играли в десять раз тусклее ее глаз. Я сдержал вздох. Я хотел бы купить ей десяток таких безделушек. Одна моя малозаметная опаловая запонка стоила дороже. Но я слишком дорожил Наташей, чтобы так ее испугать. В конце концов, она была, в каком-то смысле, верна своему боссу, своему делу. Подпольный миллионер в ее маленьком королевстве был совершенно лишним.

- Красиво. Роскошь тебе идет. – сказал я, чтобы занять паузу.

- Не грусти. У тебя светлая голова. Придет время, и ты сможешь кому-нибудь подарить такое.

Милая Наташа. Добрая Наташа.

И это только понедельник. Эти три милые грации – малая часть принадлежащей мне богатейшей вселенной с именем Женщина. У вас не сложилось ощущения, что все они – совершенны? Замрите: это не так. Каждая имеет особенность, очевидную, или скрытую от посторонних глаз, нюанс, который разрушает иллюзию их совершенства. Об этом нюансе я умолчу. Это моя частная территория, он принадлежит только мне и дороже любого бриллианта. Нюанс. Он великолепен, он истинно интимен. Это наша с ней тайна, наша сокровенная слабость и страсть. Это – ниточка, связавшая только двоих.

 

Очередной понедельник не ознаменовался ничем достопримечательным. Подвижка котировок почти совпала с нашим прогнозом, патрон остался доволен. Метеорологи предупредили об очередной «беспримерной» вспышке на солнце. Поддерживая логику событий, в баре потек холодильник и отказался работать офисный банкомат. Человеческий фактор к происходящему остался индифферентен. Впрочем, сотрудники признали логику закономерности и не стали платить невыдаваемой наличностью за несвежие продукты. В бухгалтерии появилась какая-то новая мышь женского пола. Я рассмотрел ее и немедленно исключил из списка своих притязаний. Некое безликое создание без глаз, бровей,.. перечень продолжать сколь угодно долго. Я нисколько не предвзят, имел честь в этом лично убедиться. Она делила со мной обеденный столик. У нее были свои (! без комментариев) бутерброды в целлофановой пленке, принесенные из дома.

- Не помешала? Здравствуйте. Я новый бухгалтер, Лариса Павлова.

Здороваясь, она на секунду оторвалась от возни с обеденным пакетом и протянула мне ладонь. И сразу опять впилась в обертку ногтями, неприрывно назойливо шурша.

- Честно говоря,.. я кое-что тут... просматривала, и у меня возникли некоторые вопросы. За разъяснениями меня направили к Вам…

(Бухгалтер Лариса! Музыка, не правда ли?) Я почувствовал раздражение, которое меня самого заинтриговало. Понято, назойливая страшилка. Нарушила все пределы допустимого, оккупировав мой стол и сломав табу на разговоры о работе в обеденное время.

- Думаю, мы можем немного расслабиться, до конца перерыва еще семь минут… - попробовал я избегнуть прямой конфронтации…

- В таком случае, назначьте время, и мы поговорим в более соответствующей обстановке.

Такого натиска я не ожидал. Я просто растерялся! Глупо было искать слово в кармане так долго, я был вынужден назвать время. Что ж, посмотрим.

Принудительное свидание вызвало еще менее приятные ощущения. С места в карьер эта маленькая крыска бухгалтер Лариса водрузила на нос невообразимые очки и начала задавать глупые вопросы. Суть дела сводилась к обоснованию неоторых моих трат. Суммы были столь мизерны, что я не мог сосредоточиться, чтобы найти им сколь-либо рациональное объяснение. Подозреваю, это были пара-тройка обедов из мак-дональдса. Все, что мне пришло в голову, - что я заказываю особые карандаши, которыми предпочитаю работать. Крыса воссияла, заявила: «Я не сомневалась, что все разъяснится», после чего рекомендовала мне обращаться с заявками на канцтовары на ресепшн, «исполнение которых является прямой обязанностью секретарей » Рекомендацию она завершила фразой «у меня больше нет к вам вопросов» и длинной паузой, разбавленной улыбкой. Я озверел. Вы представляете, этот грызун указала мне на дверь?!

Я перевел ее в ранг любимых врагов и временнно затаился.

С терпением у меня как-то не заладилось, а гениальной идеи в голову все не приходило. Пришлось ограничиться поджогом.

В холле я встретил Наташу. Танцуя, она летела мимо с намерением передать счета в бухгалтерию. Я любезно предложил ей занести их по дороге в свой кабинет.

Откровенно говоря, это был экспромт. С пачкой Наташиных документов наперевес я вошел без стука, когда Крыса курила. У нас так не принято категорически, устав грозит увольнением. Сигареты я не видел, но ее смущение и тончайший, но совсем свежий запах сигаретного дыма не оставлял сомнений. Я бегло огляделся. Недосягаемая по высоте форточка открыта: очень дальновидно. Спрятать окурок в этой стерилизованной безликой пустоте было решительно некуда. Очевидно, она просто бросила его в довольно захламленную корзину для бумаг. На использование с этой целью ящика стола у нее, по моим подсчетам, не хватило бы ни интеллекта, ни времени.

Итак, дым есть, окурка нет. Я приступил к охоте:

- Странный запах. Вам не кажется, что горит проводка?

- Вы ошибаетесь, уверяю вас, - нервно ответила она.

Я медленно передал ей бумаги и повел носом. Очевидно, чтобы отвлечь меня, она уронила на пол ручку. Это была ошибка. Секунду поколебавшись, я наклонился за ней, и незаметно поджег зажигалкой краешек бумаги, торчавший снизу из корзины.

- Что ж, вам виднее.

Я передал ей ручку и уже намеревался выйти из кабинета, когда она последовала за мной, замкнула дверь и стремительно унеслась куда-то вдоль коридора. А бумага за дверью, тем временем, горела.

Такого поворота событий я не ожидал. Потоптавшись недолго у ее двери, я вернулся в родные пинаты в ожидании новостей. Их не последовало. Я пронервничал сорок минут и отправился на разведку. Полный штиль, и коридор абсолютно свободен от клубов дыма или языков пламени. Это стало похоже на счет три-ноль. Я изыскал себе дело в бухгалтерии, набрал внутренний номер и спросил:

- Лариса, вы свободны?

- Да, - спокойно ответила она.

- Могу я заскочить на минуту?

- Пожалуйста, - равнодушно пригласила она и положила трубку.

Я с раздражением понял, что бумага не разгорелась. Но свидание было назначено, и я нехотя отправился на встречу.

При первом же взгляде выяснилось, что жертв больше, чем я мог предположить. Несмотря на филигранную работу курящей преступницы с уликами. Так, пострадали стол, ковер, пол, колготки, прическа, блузка и локоть правой руки.

Окна были открыты настежь. Ни тени дыма. Пол сверкал паркетом, место хранения останков ковра определению не поддалось. То же относилось к трупу корзины для бумаг: ее место теперь занимал девственно-новый, незнакомый мне экземпляр. Огромный дубовый стол был сдвинут вправо на добрый метр, накрывая собой место происшествия. Я так и не смог понять, как эта пигалица смогла переместить такую тушу. Уверен, она не могла обратиться за помощью. Вместо сурового бухгалтерского пучка ее голову украсила копна пепельных волос. Серый пиджак переместился на голое тело хозяйки. Кстати, блузку из-под него я тоже узнал: на сей раз она обновляла мусорную корзину. Лариса встала, улыбнулась холодно, и уточнила, что от нее требуется. Ее туфли были надеты на голые ноги. У нее были красивые ноги. Я неприятно озадачился этим фактом: обычно я чувствую цену женщины с первого взгляда. Теряю класс... между тем она вновь что-то спросила, и я окончательно понял, что потерял нить разговора.

- Так гораздо уютнее. - У вас что-то с рукой? - живо сменил я тему

- С чего вы взяли? - снова улыбнулась она и наконец предложила мне присесть.

Локоть у нее точно не сгибался и не разгибался до конца. Опираясь на стол, она держала руку так, чтобы ткань пиджака не касалась кожи. Ожог или ушиб? Я решил не настаивать. Незаметно я нажал дозвон самому себе, ответил на несуществующий звонок, заспешил и перенес свой визит.

Ночью мне снилось, как она, голая, танцует вокруг горящей офисной корзины. Ее руки лижут языки пламени, тело отблескивает золотом, а волосы переливаются всеми оттенками огня. Не уверен, был это сон, или фантазия.

Потекли рутинные будничные дни. Я забыл о пожаре и уже лучше помнил ее безобразные роговые очки, чем грудь под низкими бортами пиджака. Честно сказать, я старался избегать прямого общения с Ларисой. Однажды Наташа поймала меня:

- Тебе не нравится новая бухгалтерша? Одно слово, и ее нет. Хочешь?

- Ну что ты. Пусть себе мышь работает. Природа терпит и такие экземпляры.

- Не хочешь. - задумчиво констатировала она. - Как знаешь.

Больше мы с ней к этой теме не возвращались. Изредка я сталкивался с Ларисой в коридоре. Провожая ее взглядом, я хотел прикоснуться к ее щиколоткам; от этого желания чувство, похожее на сухую жажду, преследовало меня.

Раз я услышал мелодичный зов. Негромко, издалека, со стороны ресепшн кто-то позвал:

- Лаура!..

Я замер. Чем-то невыразимым отозвался во мне это звук. Я влюбился в это имя раньше, чем увидел его обладательницу.

- Иду, - так же тихо откликнулась Лариса, выскользнула из бухгалтерии и ушла на зов.

Лаура.

Тут я и сдался. Все это время сопротивление мое происходило с какой-то неправильной стороны. Оно толкало меня к обратному решению с каждым шагом. Что ж, пусть. Да, я ошибся. Это — тоже моя женщина. Я не узнал ее сразу. Тем будет для меня она дороже.

Не знаю, у всех ли так, но я легко могу дать понять женщине, что она моя. Без устных намеков, томных взглядов, и более всего без физических изъявлений вроде прикосновений или подарков. Нужно недолго побыть с ней рядом, и она поймет. Сама. И дальше — ждать. Она придет не сразу, но она придет. И станет моей.

Лаура заставила себя ждать.

В качесвте нюанса этой нимфы я выбрал, - вы знаете, что. Очки, естственно. Клянусь, вы тоже не прошли бы мимо. С толстенными стеклами, они не шли ей чудовищно, и казались выпиленными из цельной черепахи посредством ручного лобзика.

Я думал о ее ненависти к ним и беспомощности без них, это заводило меня неимоверно. А она все не шла.

Удача, что мы стали чаще сталкиваться профессионально. В ее кабинете я давно чувствовал себя как дома:

- ...Вы подписали? - я озадаченно водил пальцем по вспененому лаку ее стола.

- Да, можете забрать. - она накрыла пятно документом.

- Спешите?

- Мне казалось, Наталья Михайловна ждет...

- Нет, все в порядке. - я развалился в кресле поудобнее.

- И все же передайте сейчас. Мне кажется, она сомневается в моем профессионализме. И не заинтересована в задержке...

- Расслабтесь, Лариса. Вы работаете превосходно, Наташа отметила это одной из первых. Где ваши чудные очки?

- Я заметила, они вас забавляют. Поэтому снимаю... ради вас.

- Какие глупости. Оденьте немедленно и не портите себе глаза.

Она достала их из ящика и положила передо мной.

- Померяйте.

Это было глупо. Еще глупее — принять предложение. Я, как завороженный, одел этот уродливый предмет на нос и посмотрел на Ларису.

- Удобно? - спросила она.

Было удобно. Эти телескопического вида стекла были без диоптрий.

- Отдайте же. - она осторожно сняла их с моего лица.

- Зачем они вам? - изумленно спросил я.

- Вам — скажу. Я профессионал. Бухгалтер. Я хочу, чтобы все это видели. Если бы вы не смеялись, я бы и вам не сказала. Но нам вместе работать, а мне мешает, что вы находите меня забавной полупомешанной.

Я рассмеялся. Мне ничего больше не оставалось! На самом деле я оплакивал потерю. Мой нюанс! Очки — бутафория. Очки — маска. Черт! В ее собственном кабинете я смеялся над собой вместе с моей Лаурой. Четыре — ноль. Но я еще не закончил.

Я стал внимательнее. Нюанс исчез — да здравствует нюанс, как говорится! Только тот затаился, и избегал моих глаз. Заколдованная красота Лауры была прозрачной, и все усиливающейся при более близком рассмотрении. Красивые ноги. Красивые руки. Грудь умопомрачительная. Бедра точеные, походка манящая. Легкая. Сильная. Быстрая. Здоровая.

А вдруг она глупа? Я молился об этом. Откровнно говоря, в женщине я не считаю это недостатком. Но на безрыбье, так сказать... Под конец я тайком, по сети начал просматривать ее интернет-историю в надежде узнать что-либо новенькое. И открыл для себя океан ее непрофессиональных интересов. Физика, астрономия, живопись, фотография... у меня зарябило в глазах. Она выкачивала ноты для скрипки и фортепиано, редкие издания книг — сканер-версии с оригиналов и непереводные научные работы зарубежных авторов на трех языках. Я не поверил.

- Что у нас новенького с коллайдером? - пошутил как-то я, заскочив к Ларисе на секунду во время перерыва.

- Чинят, - не отрываясь от монитора, рассеяно ответила она.

Я не поленился уточнить этот вопрос в интернете. «И снова неудача в попытке запуска самого большого на сегодняшний день в мире коллайдера на полную мощность. Ученые обещают восстановить его работу к среде...»

Английским никого не удивишь, но я сносно владею еще и испанским. Разведав сотовый телефон Ларисы, я позвонил и разразился непечатной испаноязычной бранью. Она спокойно сказала мне такое, что прервало поток моих лингвистических упражнений на пике. По-испански. Пока я переваривал услышанное, она добавила, что у меня непереносимый акцент и положила трубку. Этот голос... снова и снова я прокручивал в голове этот звук, пока он не растворился окончательно. Она не узнала меня.

Вскоре я пришел к мысли, что напоминаю жокея, действительность которого перед самым препятствием извернулась таким образом, что это он теперь — лошадь. Я доводил себя до лихорадочного бреда, каждый вечер перед сном планируя новые проекты изысканий ее изъяна. Он есть. Он должен быть. Не может не быть! Я сомневался.

Ночью Лаура не давала мне покоя. Близость этого призрака кормила меня иступленнм наслаждением пополам с тоской. Я просыпался больной, злой и голодный. Мои прошлые богини в наши редкие встречи называли меня пропащим, и как они были правы!

Я пропадал.

Поздно вечером бесцельно я бродил по зданию фирмы. Я набрел на ее кабинет неосознано, случайно.

Открылась дверь.

- Арсений, вы проводите меня? я так задержалась... - спросила она.

Так Лаура пришла ко мне. Сама.

Среди немногих поздних пассажиров мы ехали в метро. Я мечтал о пожаре. О взрыве. О крушении состава. О падении лифта. Об ожогах на ее лице, о переломах, о хромоте, о безручии. Я, не задумываясь, спасу ее жизнь ценой своей собственной. Но если все-таки останусь рядом, то пусть подарит мне свою маленькую беспомощность. Пусть даже малозначительную, почти незаметную. Я был готов на уступки. Я тот, кто сможет оценить и это.

Случилось то, чего я так боялся.

Вот она беззвучно лежит рядом в простой кровати-полуторке из дсп, застеленной хлопчато-бумажным бельем в синий цветочек. Узкая комната с косыми углами веет сыростью, дыры на выцветших обоях завешены пожелтевшим календарем. Тусклый утренний свет едва пробивается в перекошенный оконный проем. Полумрак. Я повернул голову и посмотрел на Лауру. Это тонкое движение вызвало скрип кровати, и я задержал дыхание, чтобы ее не разбудить.

Она была совершенна. Вся. Я коротко вспомнил события этой ночи, и они снова ожгли меня, как удар бича. Я пытался и не мог оторвать от нее взгяд. Небрежно скомкав простыню между колен, она умиротворенно лежала на боку и казалась изваянной из камня. В этой нелепой затхлой комнатенке обитает творение нечеловеческой красоты, безупречное в движении и в покое, в страсти и во сне. Без условий, без нюансов.

Я не мог в это поверить. Она будто выскользнула у меня из рук. Будто и не принадлежала мне вовсе. Как рабу, она позволила мне одно прикосновение и равнодушно отдалилась, не оставив ничего взамен. Этот покойный сон, эта доверчивость превосходства терзали мне душу. Я встал, кровать взвыла. Лаура шевельнулась, и не проснулась. Ее кисть сползла и свесилась с матраца. Я сел на пол рядом с ней. Прикоснулся шекой к ладони. Ее розовые пальцы дрогнули и неловко погладили мне нос и щеку.

У ножки стола валялись швейные ножницы.

Я не наказывал ее. Это бред. Я возвращал себе то, что должно было принадлежать мне по праву. Я взял ножницы и отрезал ей фалангу мизинца по суставу.

 

Что это было? Он что, внезапно сошел с ума?

- Так говорят.

- И из-за кого, ты бы думала?

- А что, известно?

- Нутк.

- Из-за Натальи?

- Ладно бы... Из-за бухгалтерши!

- Это та новая Шапокляк с кривыми ногами?

- Ну да. В очках.

- А, ну-ну. И что?

- Говорят, он за ней голый по дому с ножницами гонялся.

- Убить хотел?

- А что же ты думаешь, снежинки вырезывать?

- Жалко его. Хорошенкий! Из-за такой. Ну никакой!

- А ты бы предпочла, чтоб он с тобой...

- Дура. Я что. Это пусть у Натальи голова болит.

Наталья Михайловна неслышно подошла к сплетницам и с внезапностью грома среди ясного неба предложила им занять свое рабочее место, а заодно проверить почту.

Там содержалось письмо от имени руководства, разосланное всем сотрудникам. Оно включало дословно следующее:

 

Во избежание вреда имиджу Компании запрещается упоминать имя и любые обстоятельства, связанные с судьбой Арсения Месерера. Нарушителей ждет безусловное увольнение.

 

- ...под страхом смертной казни, - пробормотала Наталья Михайловна, набирая новый номер. Она последовательно обзванивала учредителей, чтобы отменить запланированное на сегодня заседание совета. Ее вечер был занят.