Готовясь написать то, что следует ниже, я впервые прибегаю к помощи своих лакированных башмаков, которые никогда не мог носить подолгу, ибо они чудовищно жмут.…Порождаемая ими болезненная скованность ступней до предела подстегивает мои ораторские способности. Сальвадор Дали. Дневник одного гения. …Я люблю слушать и записывать житейские истории. Особенно такие, которые, что называется, нарочно не придумаешь. В этом плане неистощимым источником вдохновения для меня служит мой сосед – ныне пенсионер, а ранее - доктор исторических наук, профессор, который в молодые годы был преподавателем в ПТУ. Образованный человек, талантливый историк, который всю жизнь корпел над книгами, он, по моим наблюдениям и его рассказам, никогда не переставал быть живым и остроумным человеком. Был Николай Павлович неистощимым источником оптимизма, радости. И, к моему удовольствию, неистощимым источником баек, рассказов о мире, который мало кто знает. «Мире профессионального образования», как сам профессор изволил выразиться как-то раз в беседе, приватность которой придал теплый вечер, тлеющий мангал, беседка, фонарь посреди благоухающего жасмином сада, бутылочка хорошего коньяка и бескрайняя свобода счастливых мгновений полноты бытия. …Мы сидели в беседке попивая коньяк, жены убрели в сумерки сада, откуда раздавались их приглушенные голоса, обсуждающие садово- огородные проблемы. Профессор поставил стакан на стол, закурил сигарету «LD», он курил их со времен своей студенческой юности, хотя и мог в старости позволить себе что-нибудь подороже. Профессор уставил взгляд в небольшой пруд рядом с беседкой, в котором медленно колыхались специально посаженные мной водоросли. И без предисловий начал рассказывать. Я не перебивал старика – слишком мало мгновений памяти в нашей жизни… - Не буду перед тобой извиняться за «соленые» приколы, потому что так оно и было, когда я был молод. – Профессор глубоко и задумчиво затянулся сигаретой. – Так мы работали. И так мы жили. Николай Павлович немного помолчал. - Вот, было время, я окончил с отличием исторический факультет университета. И направили меня работать в город за рекой. В смысле того, что работал я в городе, до которого нужно было добираться на катере, потому что жилье мне дали в поселке за рекой. Видишь, какая штука, и то, и другое – за рекой. Как и моя теперешняя жизнь – наблюдаю прекрасный берег через реку. А переправиться уже не могу. Он сделал глоток коньяка, затянулся сигаретой. Взгляд ветерана педагогической и научной службы был, казалось, устремлен вглубь собственной души. - …Работалось в ПТУ всегда весело. Что бы ни говорили – ребятишки наши хорошие, добрые. Многие были способны на бездумные поступки, мелкое хулиганство, разгильдяйство. Но за годы моей работы я никогда не встречал ни вражды, ни агрессии по отношению к преподавателям и друг другу. Никогда не видел ни одной драки и безобразия. Мы тогда относились к ученикам по-доброму. Как к младшим товарищам. Старик немного оживился. - По молодости, после окончания университета, я был горяч. Ну, какой человек в здравом уме и твердой памяти будет рассказывать подросткам о «Дегуманизации искусства» Хосе Ортеги-и-Гассета? А я рассказывал, и о «Маятнике Фуко» рассказывал. И, знаешь, они меня понимали…И я не удивлялся. И наукой я решил заниматься потому, что видел отклик на мои слова, интерес к знанию в будущих токарях, электриках, слесарях, поварах. Вот так-то… Николай Павлович снова закурил. На секунду, прислушавшись к себе, он кивнул головой и продолжил: - Сегодня говорят о том, что профессия учителя отмирает, что учиться можно по IT. Может быть и так. В современном мире. Но никогда компьютер не расскажет ученику о том, что нужно протянуть упавшему руку. А мы строили так воспитание в наши времена. Сегодня всякие уроды и козлы (извините) с учеными степенями говорят о «конкуренции внутри педагогических коллективов». Коллектив ПТУ, в который я пришел работать, жил по другим законам… Лучшее время – вечер пятницы, скромный бар и замечательная по своей теплой откровенности беседа с коллегами. Вот это и есть полнота бытия. Профессор-пенсионер опять на секунду задумался. Усмехнулся. - Ладно. Это все стариковское ворчание. Слушай лучше про «историю сексуальности», покруче, чем у Фрейда и Фуко. Вот, было мне двадцать пять лет, и преподавал я очень экзотический предмет – «Основы философии». Как-то на занятии здоровенный деревенский парень, звали которого Вася, вдруг встал с места и заявил на всю аудиторию: «Надоело мне здесь (за первой партой) сидеть. Пойду я к Ваньке (за третью парту) на х… сяду». И вот тогда я нашелся, спросив: «Куда-куда ты к Ваньке сядешь???». Вася постоял немного, покраснел, сел на место. И больше никогда не матерился на занятии. Я внимательно слушал музыку жизненного опыта, а профессор снова закурил. Мангал потух полностью, вечер стал гуще и прохладней. - Или вот прикол. Как-то раз преподавательница математики поссорилась с группой автомехаников. Ну, учащихся по профессии. Да так поссорилась, что написала на них докладную. На следующий день я вел в этой группе урок, а занятия мной проводились в вольном стиле всегда. Спросил учеников о причине ссоры. И они рассказали мне, что математичка принесла с собой модели геометрических фигур, и стала что-то объяснять...Нежно поглаживая сверху вниз…конус. Тут я не выдержал, и просто захохотал. (Нет – «заржал», как выражались учащиеся нашей поры). Они, кстати, в этот момент смеялись тоже, особенно, когда я спросил, не начал ли конус увеличиваться в размерах…И говорили: «Вот видите, Вам тоже смешно. Мы засмеялись, а она на нас докладную написала». Вечер превратился в ночь, стало холодно. Фонарь рассеивал сумрак в меру своей энергии. Николай Павлович молча курил, и в глубине беседки тусклый огонь сигареты едва очерчивал его лицо с глубокими впадинами вместо глаз. - Ладно, сосед. – Николай Павлович затушил сигарету и встал со скамейки. – У Дали были лакированные башмаки. А у меня – моя старость. …Николай Павлович ушел домой. Жены продолжали болтать в сумерках сада. А я думал о том, как быстро уходит время. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
