– Он Гений, — спокойно сказал мне Внутренний голос — и ты должна ему помочь.

– Какого черта! — в ярости закричала я, — С какой стати? Ты считаешь, что я сумасшедшая? Да? Я самоубийца по-твоему?

– Но согласись, если не ты, то кто?

– А мне какое дело? Дурак набитый, что ты ко мне привязался? Тебе что, по человечески непонятно, что ты не прав?

– По-моему ты рехнулась! Я же не человек! Я — Твой — Внутренний — Голос!!!

– Так, заткнись тогда! Тоже мне, Истина в последней инстанции! Г...но ты, а не Истина! Понял?

– Вполне доходчиво! А еще себя интеллигентным человеком считаешь! Женщиной! Женщина ты — приятная во всех отношениях... Ой, Ой! Зачем же сразу подзатыльник? Чего это ты разошлась?! Это же не я сказал, а классик ваш, долбанный! Я то тут причем?

– Сволочь ты, между прочим! Хотя я тебя и вынуждена считать своим Внутренним Голосом. Чего ты ко мне привязался? Мне и своего Внешнего более чем достаточно!

– Ну уж не скажи! Внешний твой, красавчик примитивный! Выпендрюжник и доставала. Мертвого из гроба достанет и скажет, что так и было. Харя корыстная.

– Ну, ну! Поосторожней! Дорогих моему сердцу людей, вернее частей, нет... а, черт, все определения растеряла...но все равно, я тебе порочить не позволю! Зануда!

– А я тебе, значит, уже и не дорог? Вот это новость! Новость так новость! А еще себя интеллектуалкой называла! Какая же ты интеллектуалка без Внутреннего Голоса. С Внешней этой своей требухой ты просто «блондинка за углом».

 

Я горько заплакала. Ну что можно сказать, когда тебя даже собственный Внутренний Голос ни в грош не ставит. Я рыдала безудержно не менее получаса, а может быть даже и целый час, а прорыдать мне хотелось целую вечность, вернее то немногое время, которое осталось мне на физическое существование, потому что Жизнью это самое существование назвать было нельзя. И что это за жизнь такая, когда каждую минуту необходимо бороться за выживание, причем даже не за свое, а и за выживание «гения», который примостился возле тебя и не только есть-пить просит, а главное требует ежесекундного понимания тревог и сложностей его мятущейся нетрезвой и ленивой души.

– И это жизнь? Я тебя спрашиваю?!

 

– Ну, ты же ответ знаешь, чего пристаешь тогда? — парировал обиженно Внутренний Голос.

– Что? Уже и поговорить с тобой нельзя? Тоже мне, обиделся он! Если ты мой Внутренний Голос, то всегда! Слышал! Всегда должен быть на моей стороне!— билась я в истерике.

– Странная философия. Если я всегда должен быть на твоей стороне, то тогда зачем я тебе? Тогда тебе с этим, с Внешним твоим, с красавцем этим, с другом закадычным лучше оставаться в мире, любви и согласии перед распрекрасным твоим венецианским зеркалом, патиной тронутым. И хвалите друг друга без остановки и разборок! Я здесь ни при чем! Я — твоя Совесть! Льстить тебе не мое амплуа! Поняла? Дура!

 

Я снова начала отчаянно ладошками растирать по своим бледным щекам тушь с безостановочно капающей из глаз солоноватой жидкостью, отчего щеки покрылись безобразной грязной кашей. В сочетании с носом, распухшим и покрасневшим как у загримированного Куклачева, зрелище еще то...

 

– Нет, надо умыться и взять себя в руки. Так... уже не плохо, хотя макияж не помешал бы. Вот, теперь глаз засиял, как говорит Тина. Порядок. Ну, чего ты там затих, в каком закоулке души притаился где-то там внутри, как тать подболотная?

– Фу! Безвкусно как! И абсолютно неграмотно. Где это ты таких слов понабралась? Все! Марш к мольберту! Посмотри, что там Гений твой навалял, то есть, прости, наваял, не сердись, сама любишь так выражаться.

 

Через силу тащу себя к мольберту.

 

– Отстань, зануда! Так, так,так... Интересно. Нет, вы только взгляните! И это «гений» называется? Ну кто же так краски смешивает? Ну, смешно просто! Это что, блин, блики? Урод, хоть бы блики писать научился! А это что у нас? Ага, это рябь меленько-меленько пошла... Вот сюда еще пару мазочков добавим и вот сюда тоже. По-моему очень живенько получилось? А? Ну, что ты молчишь? Все сердишься на меня? Ты же сам твердил мне, что Он — Гений! И что я должна ему помочь!

– Ну, а ты и рада стараться. Ты зачем же за него картину-то опять писать взялась? Пусть он, урод вонючий, проспится, протрезвеет, да сам и пишет! А в целом классно у тебя получилось. Растешь в творческом отношении. Скоро уже может и Гения своего переплюнешь. Нет, ей богу переплюнешь! Вон в тот угол еще кобальта добавь. Вот так! Молодец! А вот здесь охрочкой, охрочкой пройдись... Пройдись — не ленись... Так, умница ты моя! Не картина — шедевр! А Гений твой проспится и продаст ее. Потом опять напьется — проспится, глядь, а у него, у Гения, уже новая картина на выданье! Где только эти пьянчуги подзаборные таких баб берут? А главное чем? Чем?!

 

Странно, но уже совсем не хочется плакать. В глазах восторг: полотно живет и трепещет. Отхожу и вглядываюсь, чуть наклонив голову. И вот мне уже не до Внутреннего Голоса, потому что чувствую теплое дыхание на шее, а потом руки, обнимающие меня, большие, влажные, нежные... Голос со сна такой ласковый, трепетный хвалит мою только что завершенную работу.

 

– И кобальт ярким пятном и охра горит! Спасибо тебе, радость моя! А я мучился, мучился, а потом придремал. Как ты догадалась, что я именно так и хотел полотно оживить. Все смотрел, смотрел — мертво как-то... Вот и прилег отдохнуть немножко, чтоб вольготней работалось. А что ты? Чем занималась? О чем думала? Все небось с подружками по телефону болтала? Признавайся, плутовка моя, маленькая!

– О-о-о!!! Ну, мне теперь здесь делать нечего! Здесь уж ты сама и Внешний наш, красавец писаный, в обнималки — целовалки с Гением играйте, а я пас! Да умолкаю я, умолкаю, умолкаю! До новой встречи, хозяйка своего слова: хочу дам, хочу назад возьму! До рождения нового шедевра в муках, слезах, соплях и терзаниях! Чао Бабамбино!