Заморосил дождик при ясном небе, темной мозаикой капель покрывая крышки ульев, пришлось с сожалением заканчивать работу, укрывать расплод, пахнущий свежим хлебом, чтобы не беспокоить возбужденных пчел, что жужжащей опарой полезли из улочек.

Сложив инструменты в переносной ящик, Витус направился под отремонтированный навес к столу, с врытыми в землю новыми скамейками под двумя крупными деревьями, липой, растущей выше, еще не выбросившей цветочных бутонов, и старым бархатом или пробковым деревом с густой кроной и мягкой корой. Люблю, подойдя от ульев к навесу, потрогать бархата теплый ствол рукой. Дождичек скоро кончится, солнце бьет сквозь ветви деревьев, и радуга висит над лугом.

 

Универсум подразумевает, что все проявляющееся в нем, уже имеется в наличие. Ничего не возникает из небытия, - т.к. есть только одно становление. А если не возникает вновь, то любой человеческий поступок, любая история события уже существует в наличии, и в развернутом виде. Мы не переживаем время - как вновь возникшее.

Сознание человека не может знать и влиять на будущее, точнее не может охватить его безграничность, а значит, произошедшее сейчас, оно воспринимает ограниченно, как возможное в прошлом. Не видя Универсального Единого, возможное - для сознания человека - является множественным, т.е. ему кажется, что поступки его свободны и зависимы только от случая. Но мы знаем, что события имеют начало и конец, теряющийся в безначальном. События имеют статус явления, свободно развивающегося, т.е. нам, «свободным наблюдателям», события постоянно проявляются в алгоритме внутренней взаимосвязи. Но это для нас не является знанием, и не останавливает нас от заблуждения.

Событие в прошлом выглядит – возможным, а в настоящем - проявляется, как вновь возникшее. А это и есть вера в счастливый случай, удачу, в случайность событий. Событий в прошлом не существуют, они – были и прошли! Мы так хотим верить, что влияем на мир, и что события не являются следствием универсальности мира, что видим в них произвол. В реальности - мы не можем влиять на мир в нужном нам направлении, мы не можем знать этих направлений, мы погружены в хаос индивидуальных волевых импульсов.

 

Нет - прошедшего прошлого, и несвершившегося еще будущего. Есть - становящееся прошлым, и становящееся будущим. А грань – это сознание, выделяющее и делящее становящуюся Реальность по своему умыслу.

Размышляя о прошлом и будущем, будто они становятся сейчас, нам яснее тогда видна связь с настоящим Парадоксальным, волевым.

 

Когда мне говорят, что человек живет среди членов общества и для них – я этому не верю. Каждый одинок бесконечно в мире людей. Даже общаясь с другими, он остается только наедине с самим собой, наедине со всем миром, чувствуя ужас своей обреченности на одиночество, заброшенность. Или причастность себя к миру, выбирайте.

 

Пчеловодство - единственная деятельность человека, способствующая процветанию, а не деградации природы.

Мне кажется, от этой силы весеннего пробуждения и люди учатся благородству, восторженной сдержанности и благоговению перед жизнью. Но возможно я ошибаюсь, как я ошибаюсь в Шапошникове, когда вижу загубленные кедры с просверленными у корней дырками, залитыми аккумуляторной кислотой.

Весной везде символы размножения и соития, восприятие красоты у человека возникло из возбуждения пылающим цветом, от откровенного бесстыжия и до безобразия притягивающего, как в зевах красодневов. А над всем царит пчела.

 

Цветение начинается робко с апреля. Березовые почки пробудились, набухли, стали клейкими, но листочки еще не развернулись, - вот время для сбора березовых почек после чахоточной зимы. В продуваемом лесу на пригретой весенним солнцем земле цветет белая, далеко видная ветренница. Из-под обледенелых, покрытых леденцовой корочкой остатков снежного покрова на солнцепеках, с вмерзшими веточками и жухлыми прошлогодними листочками, вахта разворачивает с корневищ зеленые листочки. Мощно лезут на болотах сочные листья симплокарпуса вонючего, чтобы раньше всех развернуть капюшон фиолетового крыла с початком внутри, привлекающего первых мух, летящих на запах тления в поисках вытаявших трупов, погибших за зиму животных.

На сухих склонах распустились прострелы с малиново-фиолетовыми, густо покрытыми снаружи, как шерстью волосками цветами, и крупные яркие желтые горицветы, подснежники «адониса».

 

В лесу и на лугах буйство цветущих верб, а их 80 видов, коробочки всех размеров полопались, вывалив тяжелые от разноцветной пыльцы шарики на упругих торчащих, как вечный вопрос, ветках. Первой в долине распускается ива с широкими мягко войлочными снизу листьями, словно губы козы трогаешь, - почему и называется козьей. Зимние пчелы, облетевшиеся еще в апреле на расчищенных от снега лужках, и которым осталось жить совсем немного, лихорадочно тащат в гнезда пыльцу, кормить молодой расплод, пчелиные семьи растут.

 

В августе прошлого года Хуторной посадил меня в кузов лесхозовской машины, везущей местных лесников за ягодой на Плато.

Поднявшись со дна многоголосой долины, погрязшей в повседневности, мы очутились в тишине движущегося поверху неба. Натужно рычащая на многочисленных серпантинах подъема машина, наконец оглохла на краю верхового багульниково-лиственничного плато. Из пышной, почти субтропической растительности внизу, мы поднялись в холодную охотоморскую климатическую зону. На уровне высоких кочек и корней конусообразных лиственниц, скрывших сразу затерявшихся собирателей ягод, плавает удушливый эфир багульника болотного с кожистыми завернутыми краями листьями, сверху блестящими, зелеными, снизу бурыми, опушенными. Невзрачные растения с запахом резким, вызывают поначалу головную боль и жжение в глазах. Эфирные испарения, словно тревожащий и одновременно – убаюкивающий яд, над жарой сухих кочек жалят как комары, такие же медлительные и вялые, неспеша поднимающиеся в одуряющем вязком воздухе, его не освежает даже дождь, сеткой накрывший редкий сквозной лес. Неуютно и жутко, словно у этого страха глаза на затылке, - заброшенность вселенская. Главное, надолго не опускать голову к сухой траве и ягоднику среди опавшей хвои и цепких занозистых засохших уродливых стволиков, зачаточных и умерших, так и познавших зрелости, - так как вскоре может наступить эйфория, когда становится все равно, где – ты, что – ты, примиряющая с вечным сном.

Смотришь на удлиненную голубику снизу, перед глазами плавают маленькие дирижабли цвета голубого неба в белесой дымке, упругие, сочные и манящие. Пальцы быстро привыкают ловко и легко снимать их со стеблей, обходя колючие сучки мертвых растений и комаров, эйфория работы одновременно возбуждает и убаюкивает, как материнская грудь – сосущего младенца.

 

Гала Хуторная удивилась, когда я отдал ей полведра голубики по возвращении из высотной экспедиции, и почему я не обращал внимания на ее младшую дочку, приехавшую на лето из города, где она училась на бухгалтера в техникуме. Хотя та маячила по двору в легоньком платьице со свободным вырезом, демонстрируя маленькие острые груди торпедками, как у молодой козы, и от ее пышных тонких волос, как войлок нахлобученный на милую головку, исходила такая домашняя уютность. Для меня эта ягода потеряла значимость, как только мы спустились на грешное дно долины, реальность не отражала всей полноты впечатления, безжалостного и вечного, от величия дикой природы Плато, в предчувствии суровой зимы.

Я унес на пасеку с собой только пучки багульника. Приезжающая в лес публика изумленно смотрела на аттракцион, как я работаю с пчелами по пояс голым, и они меня не трогают. При сжигании багульника дым действует как успокаивающее и погружает в сон даже пчел.

 

Когда развернутся клейкие листики на березах, начнется массовое цветение кустарников: боярышников, сиреней - от белой до синей, черемух, с тяжелыми пахучими кистями, развесисто и мягко бьющими цветами в лицо над лужами дороги.

Дорога тогда для бродяги теряет направленность, бесконечная, и цель жизни неприкасаемая и вечная, опять обретет тайну.

 

Элеутероккок или «дикий перец», из-за осенних черных ягод, со светлой корой и многочисленными тонкими шипами, теряет свою призрачность и цветет шаровидными зонтиками, цветки плодовые желтые, а пыльники - фиолетовые.

Лес наполняется запахами столь нежными и разнообразными, но свежими и бодрящими, что начинаешь понимать, что пчела основной возбуждающий и производящий орган цветущего леса. Появится и жужжанье хмельного шмеля, и мелкие молчаливые земляные пчелы, кормящие своих личинок частным образом в норках, но коллектив пчел на пасеке, дружно работающий на процветание природы, впечатляет.

Мухи и жуки, бабочки и моли – все вьются вокруг своих подопечных цветов.

Зацветают деревья. Цветущий акатник, «трескун», бобовое дерево, с закрученной берестой, местами отстающей, гладкой, светло коричневой, весенние веточки и листья одеты серебряными шелковистыми волосками. Бархат амурский по берегу реки и в долине. Орех маньчжурский с высокими очень прямыми стволами и пахнущими веточками. Аралия, «чертово дерево», похожее на пальму, колючее, с тонким неветвящимся стволом, покрытым густо крепкими шипами, на верхушке расположены тесно сближенные горизонтально-распростертые перисто-раздельные листья до метра длины, усаженные крепкими короткими шипами, на вершине ствола густые метелки с цветками образуют щитовидный зонтик, наполненный мелкими крылатыми насекомыми.

Теряются по берегам реки, преобладавшие ранней весной серым цветом, как кости мертвецов, большие деревья: светлый ясень, тополь с гладкой корой, беловатый ильм японский, диморфант, «белый орех», с глубоко растрескавшимися толстыми стволами, усаженными редкими плоскими шипами до 2 см длины.

Где в долине с осени по морщинистым стволам передвигались многочисленные белки, расстреливаемые Витусом на мясо, со всей пролетарской беспощадностью, а в марте шарили, поочередно меняясь деревьями, поползни в поисках личинок и мух, - буйство свежей листвы. В зеленой чаще вьют гнезда скрытные птицы, и наполняют лес трелями. Мелькают, среди листвы леса и травы на лугах, мелкие ярко окрашенные камышовки, зяблики, дятлики и другие пернатые, суетятся, кормят беспомощные комочки птенчиков в гнездышках, а над полями чертят серпами крыльев реликтовые стрижи Долины.

 

Сила пробужденной природы могуче влечет существа друг к другу, везде зовущая за собой любовь, а не страх выживания. Это не сила рельефных мышц, плоти, возбуждающей аппетит, примитивная как повседневная еда, это скорее обезоруживающая, бескорыстная, самоотверженная, приносящая дары магия. Механизмы полового поведения и размножения тоньше и галантнее на фоне всеобщего весеннего процветания, чем грубые и жестокие осенние схватки животного «крупняка» за самок. Замечаешь тогда и особые взгляды и сам принимаешь взаимные знаки внимания противоположного пола.

Отдаляясь от весенней природы, человек теряет ощущение этой могучей силы, движущей сезон всеобщего процветания, подменяя его вечной борьбой за выживание. Тупой и слепой.

Неправильно воспевать войну весной. Война – это не движитель мира, а его уродство. Воспевают войну те, кто плодит изуродованных калек и безвольных людей, - им нужна демонстрация силы, чтобы напугать и привести к повиновению. Вот почему китайцы откладывали исполнение смертных приговоров на осень, когда начинался сбор дани, и надо было привести в гармонию общество. Вот тогда надо говорить о мужестве и справедливости. Войны не начинались весной, это не был сезон боевых побед и удачных набегов. Нарушая сезонность, алчные верхи приводят вселенную к хаосу и катастрофам. Даже медведь весной не лезет на пасеку, предпочитая пережевывать свежую зелень в лесу.

 

Сила популяции людей уже не пугает, потому, что она теряется в величественной силе природы, когда каждый ползущий жучок кажется несгибаемым воином в достижении единственной цели, упрямым и неодолимым.

И начальнички уже не выглядят как надсмотрщики над рабами на службе у хозяина-монстра, они ковыряют свою маленькую независимость. Паша занят своим огородом и посадкой своего картофеля. В деревне стойкий запах взрытой и изуродованной весенней земли, залитой терпким свиным г…, и удушливый – помидорной рассады, ядовитой как незрелый паслен. Сначала будут чахлые слабенькие посадки капусты, потом прополка колючих, цепляющихся за унавоженную землю сорняков, а дальше - и сбор вонючего колорадского жука с ботвы.