Я вдруг задумалась о том, как много для человека немощного, больного, парализованного значит окно… Сбежать по ступенькам, распахнув настежь дверь парадного и сразу окунуться в неимоверные краски и оттенки осени, в причудливые узоры зимы, в весеннюю свежесть или летние щедроты … Это им недоступно. Они могут черпать прекрасное лишь порциями, неполными пригоршнями. Обопрутся на подоконник, - и всматриваются вдаль… Там то, что им не принадлежит – простор и воля.

Впрочем…

Вот эту зеленую ветку, припорошенную снегом (ах, как некстати эта старость…), ведь вы же на нее не обратили внимания. И эти два голубя на балконе с их удивительным танцем и нежным воркованием. Не вам они поведали о своей любви, не вам… И алая полоска заката над черной тушью озера, взволновала ли она вас? Высветила ли в утробе памяти тот тихий вечер, когда слова струились между вами, как горная речушка между холмами…. Вы вспоминаете о такой ерунде, обо всей этой чуши, что вы тогда нагородили друг другу, чтобы потом мучаться друг с другом всю жизнь? Вы забыли, а они помнят…

Они выхватывают из темноты серебряную дорожку луны, которая уходит в вечность… И под позолотой ночных фонарей растопыренные пальцы каштановых листьев все увешаны перстнями - лопается колючая кожура плодов и становится обрамлением для драгоценных камней-каштанчиков, во всем их блеске…

В дыму осеннего тумана вдруг четко проступил сгорающий в собственном пламени клен, полыхает…

Как холодно этим голым ветвям… И ворона, которая просто присела сюда отдохнуть, помогла им очнуться от летаргического сна - они КОМУ-ТО НУЖНЫ, а значит – они еще живы.

 

Это все окно… Как пропуск в полноту жизни. Во все ее оттенки и нюансы. В тона и полутона.

Настоящие шедевры не зависят от размеров рамы. Миниатюра мастера может быть в тысячу раз ценнее, чем широкомасштабная мазня дилетанта.