- Дедушка! Расскажи историю!

Мы с дедом гуляем вдоль канала. Мне лет восемь и я очень люблю истории, которые он рассказывает. Канал тоже очень интересное и приятное место. Помимо чудесного буйного дикого лугового простора вокруг, канал интересен сам по себе. По нему идут огромные грузовые баржи самоходные или с толкачами. Дед уже объяснил мне, что такое ватерлиния , и я теперь знаю, какая из них груженая, а какая пустая. Я знаю, что если вода в канале быстро убывает или наоборот прибывает, то это работают шлюзы, пропуская через себя баржи, которые недавно прошли мимо или скоро пройдут. Иногда проходят и пассажирские теплоходы-красавцы. В канале можно купаться, но это для взрослых. Берег крутой и выложен большими валунами, которые под водой скользкие, а я еще не умею толком плавать. Для моего купания есть другое место – Яхрома. Это аппендикс канала, который образовался из старицы реки, оказавшейся на трассе строительства. Там берег пологий и неглубоко. А вот дед любит купаться в самом канале. Я еще ничего не знаю о том, как и кем строился этот канал - об этом еще не говорят вслух - еще не вспоминаю, глядя на воду и берега, некрасовское: «А по бокам-то всё косточки русские. Сколько их, Ванечка, знаешь ли ты?»… Слово «ГУЛАГ» мне еще не известно.

- Про что тебе рассказать? – дед чуть улыбается с веселой хитринкой.

- Про войну!

Ну, конечно, про войну, ведь это так интересно! Там совершают геройские подвиги, там приключения, там победы над врагами, там дают ордена и медали (которые дед мне иногда показывает). Конечно, я знаю, что там убивают, но главный герой обязательно остается жив. В крайнем случае, его ранят, но он поправится. Я знаю это из фильмов, которые смотрю в кино и по телевизору и из книг, которые читают мне дома и в школе (уже прочитан весь А.Гайдар). Да вот и мой дед и брат его дядя Юра, оба были на войне и пришли живые и, как мне кажется, невредимые, да и сколько их, вернувшихся с войны – все взрослые мужчины старше сорока… Я еще не знаю, что третий их брат Марк сгорел в танке и братскую могилу, где его похоронили, дядя Юра найдет лишь много лет спустя. Я не задумываюсь о том, откуда на улицах столько людей без рук, на костылях, со следами ожогов или страшных ран на теле. Я не придаю значения тому, что руки у деда мелко дрожат после трех контузий, и, конечно, не понимаю, что они с братом просто родились в рубашке. Дед воевал младшим офицером в пехоте (Ленинград – Кенигсберг – Манчжурия), а дядя Юра, попавший на фронт мальчишкой - рядовым в моторазведке танковых войск. День победы он встретил в Праге. Много позже я увижу его фотографию, сделанную в этот день - юноша в танкистском шлеме, сидящий в коляске мотоцикла. День Победы еще совсем не такой, как сейчас, ведь практически все взрослые так или иначе прошли эту войну и знают ей цену. Это их война, и это их победа, каждого из них лично.

И дед начинает рассказывать мне очередную историю. Их было много. Сначала он рассказывал на прогулках, потом перед сном, когда я лежал уже в постели. У нас уговор – он каждый вечер рассказывает по одной истории, а «уговор дороже денег», говорит дед, и всегда исправно выдает что-нибудь новое. Я теперь уже не много помню из его историй. Там было что-то про немецких парашютистов, про атаку в лесу, когда ему достался трофейный немецкий пулемет (которым он в горячке боя не сумел воспользоваться, хотя их и учили на офицерских курсах), про минное поле в Восточной Пруссии, на которое он чуть было не забрел (хорошо, что передумал и не полез через проволоку, как собирался сначала, а пошел вдоль, пока ни увидел табличку с предупреждением). Была история про то, как нечаянным холостым выстрелом из трофейного фаус-патрона он напугал работавшего рядом связиста… Был рассказ про то, как под Ленинградом в окопах от нечего делать они снарядили целую пулеметную ленту одними трассирующими патронами и пальнули в немцев, рассчитывая на психологический эффект. Однако результат оказался противоположного свойства: немцы, конечно же, сразу по непрерывной светящейся трассе засекли пулемет и сосредоточили на нем огонь. «Ух, они нам и дали!» - смеется дед.

Там был еще рассказ про марш-броски по Манчжурским степям, когда за день пехота проходила сотню километров по сухой жаре. Перед маршем каждому давали кусочек селедки, чтобы компенсировать потерю солей, а вечером офицерам приходилось с пистолетами в руках вставать возле долгожданного колодца и наводить порядок среди измученных и потерявших самоконтроль солдат.

Война в его рассказах не страшная, такая, как я ожидаю - опасное захватывающее приключение. Он рассказывает свои истории то серьезно, то иронично и чуть озорно в зависимости от контекста, никаких пугающих подробностей. Но когда я прошу рассказать, как его контузило, он отвечает коротко и сухо: «Не помню».

 

«Да, что с того, что я там был?

Я был давно, я все забыл»

 

Это я прочту и пойму гораздо позже. Ему не хочется вспоминать, но я не отстаю, для меня это тоже всего лишь волнующее приключение. Он молчит, а я тогда с чисто детской бестактностью начинаю требовать, чтобы он рассказал, как его ранило. Я знаю, что он был легко ранен осколками разрывной японской пули в лицо. Дед устало машет рукой и бормочет сквозь зубы: «Пулеметчика тогда убило и меня ранило… вот…». В его словах столько горечи и печали, и так это диссонирует с привычным мне ироничным тоном его рассказов, что я замолкаю и ощущаю неловкость. Потом, когда я стану взрослым, о войне будет рассказано кое-что еще, понемногу, от случая к случаю, через силу, через боль. Я узнаю, например, как каждый день на невский пяточек посылали свежий батальон, от которого к исходу суток ничего не оставалось, и это продолжалось месяцами… О том, что один раз дед сам водил роту на ту сторону я узнаю не от него, а из местной газеты.

Но это будет потом, а сейчас теплым июльским вечером мы с ним после купания гуляем и смотрим, как идут теплоходы по каналу, как солнце клонится к горизонту и становится ярко-красным. Скоро оно спрячется за далекими холмами, там за каналом. На холмах видны маленькие, игрушечные, деревеньки, поля, рощи. На эти холмы я смотрю каждый вечер с террасы дедова дома. Они кажутся мне такими же недостижимо далекими, как горы на лунной поверхности, но однажды мы с дедом пересечем канал (тут рядом есть лодочный перевоз) и дойдем до них. Они окажутся не так уж далеко…

Теперь я каждый раз проезжаю на машине вдоль их подножья, по дороге к деду. Он похоронен на одном из этих холмов, на городском кладбище рядом с братской могилой времен войны и танком на развилке дорог, который долгие годы стоял на постаменте в центре города, а теперь, кажется, перебрался поближе к своим…